Услуга

— Я есть Омега, — говорит Ариа, и Шепард накрывает волной дурного желания. Повалить на диван, раздвинуть коленом ноги, сорвать нагрудник, впиться — губами в губы, пальцами в грудь, взглядом в гневный прищур. Шепард совершенно точно по девочкам. Человеческим. Ни в коем случае не по азари. Шепард не любит биотиков. Мирится с их существованием, толерантность, мать ее, да и полезны в бою, но как можно симпатизировать тем, кто может укатать без оружия в руках, кто сам оружие? Шепард сжимает кулак, сжимает зубы, сжимает ноги, выдыхает. повалить сорвать впиться проникнуть пальцами во влажное Стоп, азари делают это иначе. Шепард не знает, как именно, но совершенно точно иначе. Инопланетная физиология, все дела. Надо было внимательнее слушать лекции по ксенобиологии, тогда знала бы, как выебать азари. «Ну уж нет». Шепард смотрит на движение губ, слушает шум в ушах, дышит. Перед ней ебучий биотик, и Шепард вообще-то тут с миссией. Спасение Галактики, вот это все, у нее просто нет времени прижиматься скользить раздвигать Это все музыка. Бит проникает под броню, сжимает грудь, выкручивает соски, скользит вибрацией по животу вниз, ниже… «Да твою мать». Шепард вспоминает последнюю — любую — высадку на станцию пиратов, пересчитывает трупы, длину кишок, количество выстрелов. Выдыхает. Садится на диван и ухмыляется. Ей совершенно точно нравится «Омега», это что-то новенькое. Это недоебит. Было бы когда, Шепард сначала Галактику спасала, потом мертвой валялась, потом опять выживала. Насыщенная жизнь, ни секунды для дышать потеть кусать Это гормоны. Надо сделать укольчик. Или наклеить пластырь. Или принять таблеточку. Или потрахаться уже, прямо на этом вот диване, прямо с этой вот азари, не с Мирандой же. Впрочем, почему бы и не с ней? Впрочем, не вариант. Гормоны игнорируют Миранду, зачем насиловать себя, когда можно насиловать другую? Ариа знает, какой произвела эффект. Шепард видит это в наклоне головы, в прямом взгляде, в уголке ухмылки. Думает — разозлиться или использовать это знание себе на пользу. Разговаривает о Важном, вся из себя деловая и в броне. Смотрит на губы Арии и обещает себе прослушать курс лекций о физиологии азари. Шепард как заведенная носится по Омеге, решает Очень Срочные Вопросы (все с большой буквы, как Смерть, только важнее). Собирает шепотки, слухи и планшеты с чужой перепиской. «Омега», ну да, конечно. Ариа самый сильный хищник в этом притоне, ее никто не может укусить за жопу повалить раздвинуть коленом ноги провести языком по животу снизу вверх, к тяжелой груди Но мечтающих сместить некоронованую королеву — полно. Они на каждом уровне. Это желание правит Омегой, как желание напиться, обдолбаться, влиться в ритм, двигаться — вместе, в такт, качаясь на волнах музыки и совместного притяжения. — Миранда, — говорит Шепард, изучая сводки, присланные Цербером, — биотики могут влиять на тело, видела, чувствовала на себе, знаю. Могут ли они влиять на сознание? — Откуда интерес, Шепард? — Никогда не поздно узнать что-то новое, — пожимает она плечами. — Это что, Крайне Секретная Информация секты биотиков? — Нет. — Нет, не крайне, или нет, не могут? — И то и другое, Шепард. На лице Миранды равнодушие. Шепард смотрит на нее с подозрением, но придраться не к чему, поэтому приходится смириться и проглотить этот ответ (ложь, как есть ложь). — А?.. — начинает Шепард следующий вопрос, но не заканчивает его, чтобы не выдать слишком много информации. — Что, Шепард? — Ничего. «А азари могут?» — хотела спросить она, но об этом надо разговаривать не с Мирандой. Жаль, на борту Нормандии нет Лиары. «Дожили, — закатывает Шепард глаза и шумно выдыхает, — скучаю по азари». — Что, Шепард? — Ничего, — мотает та головой и берет себя в руки (пытается). Нельзя так палиться, она не зеленая девица, первый раз вышедшая из шкафа. Она, мать ее, Шепард. Она разъебала Жнеца, спасла Цитадель, да что там, всю галактику! Она мать ее Шепард Похоть гнездится глубоко в голове, прорастает навязчивой идеей, ширится. Как было легко, когда это были всего лишь гормоны. С гештальтами все всегда сложнее. Шепард приходит к Арии, садится напротив, смотрит на крепкие ноги (ощущает их вес на своих плечах), полные губы (чувствует их скольжение по своему животу), сильные пальцы (сжимает бедра и долго выдыхает). Мотает головой. Это точно магия азари. — У Омеги много врагов, — говорит Шепард. — Я думала, ты пришла с чем-то новым, — ухмыляется Ариа. Надо поставить укольчик, наклеить пластырь, закинуться колесами. Так не годится, нельзя вести переговоры с тяжелыми сиськами и мокрой промежностью. Ебучие биотики. — У меня есть детали. Имена, пароли, явки. — Ты смотришь слишком много шпионских сериалов. — Надо же чем-то заниматься в перелетах. Знаешь, как долго добираться из точки А в точку Б? — Знаю. Поэтому не теряю свое драгоценное время. — Боишься, что в твое отсутствие Омегой станет кто другой. — Не испытывай мое терпение, Шепард, — щурится Ариа. — А то что? — А то пожалеешь. Гнев Арии тает в доли секунды, она широко (криво) улыбается, раздевает Шепард взглядом, облизывает губы и плавно поднимается. В ушах шумит, сердце колотится, пальцы дрожат. Шепард не знает, боится она или тонет в волне желания. Точно не боится. Она же, мать ее, Шепард. Разъебака Жнецов и не только. — Аудиенция окончена, — говорит Ариа и идет к выходу. Синяя сучка. — То есть тебе не нужна информация? — Ты даже не торгуешься, Шепард, — останавливается Ариа. — Я не верю, что у тебя есть что-то стоящее, — бросает через плечо. — Услуга. — Что? — Это моя цена. Ты будешь должна услугу. — Если в твоем мусоре окажется что-то ценное, — говорит Ариа после долгой паузы. — О, я не сомневаюсь, что окажется. Ариа кивает батарианцу, тот забирает планшет, относит его своей госпоже. Шепард до боли сжимает губы, чтобы не попросить перепихона, хотя бы быстрого. Ей и правда пригодится услуга. Не сейчас, но в будущем, Шепард не сомневается. Никого не возвращают из мертвых для мирной колониальной жизни и веселых поебушек. А жаль. — Хорошо, — выносит вердикт Ариа, проверив данные. — Чего именно ты хочешь? Холодная и деловая, спасибо ей. Шепард могла бы и передумать под горячим взглядом. — Я уже сказала, услугу. — Какую именно? — О, пока что я в услугах не нуждаюсь. Будешь должна. — Шепард, — с раздражением бросает Ариа. — Ариа, — кивает Шепард, поднимается и потягивается. — Приятно иметь с тобой дело. Она первой идет к выходу, сжимая похоть в крепком кулаке. Проходит мимо Арии, задевает ее плечом и чуть пошатывается («давай перепихнемся побырику»), коротко улыбается и практически убегает. Где тут можно подцепить человеческую девочку? Первые пять шотов Шепард не замечает, все последующие — не помнит. Пойло годное, обжигает рот, проваливается пожаром в желудок, разливается по всему телу, проступает бисеринками пота над верхней губой. Шепард выбегает на середину танцпола, смеется, танцует так, словно никто не видит. На нее и правда никто не смотрит. Взгляды равнодушно скользят мимо, кому нужна человечинка в шрамах, когда «Загробная жизнь» под завязку набита ебучими азари? Шепард выплескивает злость смехом, ловит свой, внутренний ритм. Кажется, попадает под внешний бит, под удары басов по коже, под движение толпы — быстрее, медленнее, выше, ниже, вместе. Шепард стоит у барной стойки, шатается (танцует!). Алкоголь плещется у горлышка, в глазах, в тяжелом и неповоротливом языке, в каждой клеточке. Зато Шепард не хочет ни одной ебучей азари. Вообще больше никого не хочет. Разве что унитаз. «У-ни-таз», — мысль мутная, долгая и единственная. Шепард отлипает от барной стойки, танцует в сторону уборной, промазывает, вываливается в глухой и темный переулок за клубом, прижимается горячим лбом к стене. Танцует. Ее тело танцует. Каждый сустав, каждый орган — свою личную джигу, от этого накрывает тошнотой, и беспомощностью, и досадой. Шепард смеется, по лицу ее текут слезы, надо было так нажраться, а. — Надо было так нажраться, а? — говорит Ариа, отлепляет Шепард от стены, перекидывает ее руку через плечо, тащит за собой. — Не завидуй! — требует Шепард и коротко хихикает. Виснет на Арии, прижимается к ней — бедром к бедру, броней к броне. Пытается уловить ее запах, но в переулке воняет — мочой, рвотой, грязным телом. Шепард тащится за Арией, считает шаги и ступеньки. Три. Пять. Слишком много. Еще четыре. В тело впиваются басы, к горлу подкатывает тошнота. «Ну уж нет. Не при синей сучке». Шепард сглатывает слюну, приказывает желудку успокоиться (тот, о чудо!, слушается), пытается сфокусировать взгляд, но вспышки подчиняют ее себе, вовлекают в ритм, оседают жаром на коже. Она уверенно танцует за Арией. Почему она всю жизнь ходила пешком, когда можно танцевать? Шепард просыпается, открывает глаза, и это пиздец ошибка. Тело больше не танцует, оно лежит избитым куском мяса, расползается на отдельные волокна и кричит от боли. «Больше никогда», — вяло обещает себе Шепард, закрывает глаза и вновь проваливается в черный сон. Шепард просыпается, потягивается, напрягает все тело, от пяток до макушки. Простыня скользит по телу, ласкает похмельно-чувствительную кожу, обволакивает уходящим горячим сном. Шепард расслабляется, опадает на кровати, осторожно приоткрывает один глаз — головная боль прячется глубоко в черепной коробке, глухо ворчит намеком на раздражение, но и только. Шепард широко улыбается и открывает глаза. Она помнит первые пять шотов. Помнит танцпол. Джигу, муть, смех. Она понятия не имеет, где находится и как тут оказалась. Комната маленькая, темная, душная. Типичная станционная клетушка. «Значит, я все еще на Омеге. Это хорошо, — думает Шепард и вычищает грязь из-под ногтей. — Хотя я не была бы так категорична. Это может быть и не Омега. И не обязательно хорошо, для хорошо я слишком голая. Осталось решить, голая — это отлично или твою мать». Шепард садится, опускает ноги на пол, наступает на броню. «Похоже, отлично», — ухмыляется она, но ухмылка тут же стекает с лица. Было бы чему радоваться, Шепард не помнит прошедшую ночь, а значит вопрос недоебита остается открытым. Ну надо было так нажраться, а? Мысль будит отголосок воспоминания, где-то Шепард ее уже слышала, но прошедшая ночь не желает сбрасывать с себя туман. Да и пусть, ничего нового о себе Шепард все равно не узнает. Она шлепает в уборную (целых три шага), ищет детали, которые раскрыли бы характер владелицы клетушки, но ничего не находит. Даже зубная щетка и та — новая, в упаковке. Ни намека на женщину, которая здесь живет. «Может, никто здесь и не живет? Может, я героически доползла — дотанцевала! о, как я изумительно хороша! — до гостиницы, потому что меня не хватило бы на танцы до Нормандии?» Эту версию она принимает рабочей, отметая все остальные. Умывается, смотрит на свое мятое отражение и криво улыбается — глубокие шрамы цветут на ее лице, с таким еблищем только дрочить. Как будто у нее есть время на что другое. Спасение Галактики — самая лучшая отмазка. Шепард одевается (броня привычно обнимает тело второй кожей, Шепард словно домой возвращается) и выходит из клетушки. «Все-таки не гостиница. Чей-то схрон? Кому должна буду?» В желудке вьет гнездо беспокойство, если его немного подкормить, оно и до тревоги дорастет. Шепард не любит ходить в должниках, особенно у тех, чьих лиц не знает. «Так, нахуй, — решает она. — Кому должна, тому прощаю». Интересно, почему ее не хватились члены команды? — И ни слова благодарности? — насмешливо спрашивает Ариа. — Спасибо. Шепард понятия не имеет, за что благодарит, но какая разница — за что? Шепард не гордая, поблагодарит не переломится. И на внимательный прищур ответит чистой широкой улыбкой, ей не слабо. — Значит мы квиты. — Нуужнет, — говорит Шепард, опирается локтями на колени, подается всем телом вперед, впивается в Арию взглядом. — Так легко ты не отделаешься. — Легко? Да в тебе килограмм восемьдесят! — У меня броня тяжелая, — безмятежно отмахивается Шепард, лихорадочно пытается понять, при чем ее вес. — Ты забыла. — Глаза Арии расширяются, губы кривятся в намеке на усмешку. — Чего не помню, того не было. Отличное правило, прямо житейская мудрость, дарю, пользуйся. — Не люблю, когда о моей доброте забывают. — В следующий раз, прежде чем причинять добро, убедись, что я в сознании. Подсказка: если я танцую, то я вне сознания. Далеко и наглухо вне. Ариа смотрит на Шепард долго, пристально. Пульс набирает скорость, бьется быстрее бита, совсем не в такт. Меж лопаток стекает пот. Шепард сидит и отстукивает ногой ритм. Ничего она не боится. Она просто опытный солдат, а опытный солдат всегда просчитывает пути отхода и выбирает, кого убить первым. Ариа откидывает голову и заливисто хохочет, Шепард вздрагивает. Все-таки, биотики ебанутые. — Хорошо, я запомню. Если ты танцуешь, с тобой можно творить, что угодно, ты не запомнишь. Кстати, у тебя интересная ДНК. — На алименты не рассчитывай, — равнодушно бросает Шепард. «Да ладно, — с изумлением думает она. — Да быть того не может». Память решительно срывает с себя туман, показывает темный вонючий переулок, холодную стену, руку через плечо, бедро к бедру. Шепард задыхается под волной жара, мотает головой. — Да ладно, — говорит она вслух. — Хотя пох, чего не помню, того не было. Я так-то попрощаться зашла. За гостеприимство поблагодарить, лик твой сиятельный в памяти освежить, чтобы подрачивать долгими одинокими ночами. Ну все, пока. Шепард поднимается, улыбается тяжелому взгляду. Ой, да ладно, не так уж и плох ее топорный флирт, она ведь не подкатывает, так, языком болтает. Будто про ДНК было изящнее. — Бывай, — говорит Ариа, берет планшет и уходит в него с головой. Вот и вся любовь. Шепард мотается по Галактике, собирает сначала команду, потом данные, уверенно выживает, хотя иногда хочет уже лечь и сдохнуть, но не для того она рождена ебучим героем. Избранной, мать ее. У Шепард все в порядке и гормоны ее тихи и смирны. Сколько можно дрочить? Шепард тянет на Омегу. Делать ей там нечего, но хочется вдохнуть станционного воздуха, глотнуть ядреного алкоголя, уверенно станцевать, все равно всем плевать. Шепард запрещает себе даже думать об Омеге. — Давно не виделись, — говорит Ариа. — Ты теперь цивил? Работа нужна? Для талантливой особи всегда найдется задание-другое. — Я на отдыхе, — бурчит Шепард. Знала же, что ее старания не оценят, на гражданскую одежду посмотрят с подозрением. Еще бы платье надела. И обувь на высоком каблуке, чтобы наверняка приманить перестрелку. Шепард мрачно опрокидывает в себя стопку, морщится — ну и пойло, — и косится на Арию: — Что, и отдохнуть нельзя? — Можно, — слишком легко соглашается Ариа. — Но твой отдых может закончиться дракой, так что покинь общую зону и пройди в зону для самых важных гостей. — Какой отдых без драки? — дежурно спрашивает Шепард и приговаривает еще два шота, один за другим. — Хочешь, в канализацию сходим, ворка постреляем? — Ты подозрительно любезна. Спасибо, нет, я не при оружии. — Это легко решаемая проблема. Работай на меня, я тебе лучшее оружие достану. Любое, какое захочешь. Гормоны молчат, это печально. Шепард пришла в «Загробную жизнь» вернуть вкус к жизни. Нельзя идти на миссию с осознанием, что она — последняя. Совсем нельзя. Так можно убедить себя бороться до ничьей, а не до победы. Шепард, мать ее, на ничью не согласна. Еще один шот тяжело проваливается в желудок, Ариа хмурится, хватает Шепард за ухо («Ай, ты что себе?!..»), тянет ее за собой прочь от барной стойки. — Единственное правило, Шепард. Всего одно. Неужели так сложно запомнить? — Убью нахер. — Не надорвись. Шепард выворачивается из хватки (от боли на глазах выступают слезы) и замахивается, но ловит удар локтем в скулу (перед глазами вспыхивает белое и выцветает до насыщенно-черного). Какой бесславный финал бесславной драки. — Эй, так нечестно, — возмущается Шепард и мотает головой, изгоняя из ушей звон. — Ты отстаешь на десяток шотов. — Не моя проблема. Ариа ставит ее на ноги, перекидывает руку через свое плечо, обнимает за талию, тащит за собой, на себе — бедром к бедру. Шепард мрачно позволяет себя тащить, драться с Арией на публике все равно что подписать себе смертный приговор. Они поднимаются на верхний этаж, с галереи виден весь клуб, музыка бьет по пяткам. — Рассказывай. — Что? — Шепард. — Ариа. — Не беси. Ты пришла ко мне, значит, тебе есть, что рассказать. — Во-первых, это ты пришла ко мне, — говорит Шепард и садится на пол, музыка бьет еще и по ягодицам, растекается по телу жаром, оседает тяжестью в груди. — Я пришла нажраться в шумном месте. Во-вторых, нечего. В-третьих, хороший удар. Я думала, ебучие биотики только своей ебучей биотикой ебашат. — Ты мне не нравишься, — мрачно говорит Ариа и садится рядом. — Да я и сама от себя не в восторге. — А от меня? — И от тебя. — А так? — фыркает Ариа и проводит кончиками пальцев по разбитой скуле. Шепард задыхается — от боли, от жара, от похоти. Широко распахивает глаза, хватает Арию за руку, смотрит бездумно в ее глаза. — Ты мне должна, так? — спрашивает Шепард. — Так. — Скажи «заплачу, когда вернешься». — Чем именно заплачу? — Не тупи, Ариа, — морщится Шепард, сжимает ее руку до боли в своих пальцах. — Заплачу, когда вернешься. Но это не точно. Ты сначала вернись, — с насмешкой говорит Ариа. — Да легко, как два пальца обоссать. Шепард кладет ее холодную руку на свою разбитую скулу и слушает музыку, которая рождается под этим прикосновением. Теперь у нее есть причина вернуться. Значит, она вернется. Глупо будет не вернуться к синей сучке и тяжелым бедрам на плечах. Она же мать ее Шепард. Великая Разъебака Жнецов.