Мой преподаватель — садист! (Кратко о том, почему нельзя опаздывать на пары английской литературы)

      Проснулась я от настойчивого звонка телефона. Хотя окончательно открыла глаза только тогда, когда, перевернувшись на кровати, обнаружила её вторую половину пустой. Ушёл и не разбудил, зараза! Телефон всё также настойчиво звонит. Увидев на дисплее три чёрных сердечка, решила ответить. — Ещё спишь? Так и знал. Через сорок минут, чтобы была в университете. Опоздаешь — прибью! — Я тоже тебя люблю. Сколько времени? — Середина первой пары. Сорока минут тебе достаточно, чтобы привести себя в порядок и добраться.       Поворчал и отключился. Сегодня среда, и занятия у меня со второй пары. Подумав, что могу ещё пять минут полежать с закрытыми глазами, вырубилась.       Во второй раз меня снова разбудил телефонный звонок. Звонила староста нашей группы, по совместительству — моя лучшая подруга Тамара (но я называю эту булочку с корицей по-простому — Мара). — Альбе́ртовна, живо в универ! Вознесенский рвёт и мечет, — слышу её гневный шёпот и не понимаю, какого чёрта вообще происходит. — Божечки, Алина, только не говори, что ты всё ещё в постели? Пара началась пять минут назад. — Бляяя…. Скоро буду! — закрыла глаза на пять минут, называется.       Быстро вскочив с кровати, озираюсь. Пять минут ушло на то, чтобы привести волосы в порядок, и ещё десять — на нанесение макияжа. С вещами решила не заморачиваться. Последние колготки оказались порваны, пришлось надевать чулки. Чёрные шорты валялись не так далеко от шкафа, их и решено было использовать повторно. Что делать с верхом? Руба́шечка. Не моя, но и так сойдет. Главное, что она не мятая! Подтянусь ремнём и красота. Хватаю рюкзак — спасибо привычке собирать его с вечера, — и быстро в коридор. На выборе обуви пошли неполадки. Кроссовки были в стирке, босоножки не подходят к наряду. Думаю, не будет ли в берцах слишком жарко? Решено. Быстро зашнуровываю военную обувь, закрываю квартиру на два оборота ключа, и бегу на остановку.       До универа добралась быстро. Маршрутка была пустая, транспорта на дороге мало, доехали в два счёта. Ткнув ошарашенному охраннику в лицо студенческий, быстро залетаю на второй этаж. Середина второй пары — мне пиздец. Стоя возле аудитории, перекрестилась. Трижды стучу в дверь и открываю. Если до этого в помещении и были слышны голоса, то сейчас все смотрят на меня. Зараза! — Какие люди! Тильман, я уже думал, что вы не соизволите явиться на нашу чудесную пару, — язвительно протянул преподаватель английской литературы.       Вознесенский Виктор Константинович. Двадцать шесть лет. Преподаёт в институте уже второй год. Язва ещё та. Я знакома с ним уже больше восьми лет, так как наши родители дружат, и мы учились с ним в одной школе. Высокий блондин с пристальным серым взглядом. Чёртов Людвиг Бальдшмидт. В спортзал ходить Виктор любит, поэтому не удивительно, что почти все девушки нашего института, мечтают побывать у него в кровати. Всех останавливает обручальное кольцо на его пальце. Ха. — Ну куда же вы без меня, Виктор Константинович? Разрешите пройти? Аудитория всё молчит. Блиин. — Ну-с, ребятки, кто из вас заказывал немецкую госпожу? — ухмыляясь, останавливает свой взор на моей обуви. Вот ведь сволочь! Прекрасно знает, что мне удобно ходить в них. По кабинету раздаются смешки. — Что, никто? Ладно, Тильман, иди на место. Если услышу от тебя хоть один писк, пойдёшь к доске. — Так точно! Шепотки все не стихают. Шутка про «Госпожу» произвела фурор. — Ну ты и идиотка! — только я села за последнюю парту к Маре, как та сразу же начала на меня шипеть. — Я будильник не поставила. Точнее, встала вовремя, но решила полежать с закрытыми глазами пять минут. Проснулась от твоего звонка. — Тильман! — чёрт. Поднимаю голову, и вижу перед собой препода. Злого препода. — Живо к доске!       С тяжёлым вздохом поднимаюсь. Слышу подбадривающие слова однокурсников. Конечно, Витенька злой. Витенька сейчас будет меня убивать. — Ну-с, бери мел и записывай всё, что знаешь о Агате Миллер, — чувствую, как этот наглец обводит мою фигуру своим ледяным взглядом.       Наш первый курс в этом году очень маленький. Всего пятнадцать человек, решивших пойти учиться на учителей русского языка и литературы, но это не отменяет тот факт, что аудитории просто огромные. Подойдя к доске, решаю, откуда начать писать. Только я дотянулась до верхнего угла, встав на носочки, как послышались свистки и улюлюканье. Блять. Понимаю, что всем на обозрение открылся вид на резинку от чулок. Рядом слышится раздраженный хмык. Ну началось! — Wieso trägst du sie heute? /(Ну и зачем ты их сегодня надела?) — слышу тихую речь на немецком. Чёртов недо-ариец. Раздраженно начинаю писать, сильно давя на мел, отчего тот начинает противно скрипеть. — Und die Kampfstiefel auch noch. Verdammt! /(Ещё и берцы надела. Черт!) — Вы что-то сказали? — всё так же продолжаю царапать мелом по доске. Ибо не фиг! — Я говорю — прекрати мучить мои уши, Тильман! Пиши нормально, сама виновата. Нечего опаздывать, — поворачиваю голову на блондина. Стоит, блин, как чёртов Аполлон, взирая на меня своими глазищами. Прекратить? Ха! — Простите, Виктор Константинович. По-другому не умею!       Слышу, как кто-то просит меня убиться об стену. Продолжаю мучить дальше других и себя. Ибо не фиг! — Wenn du jetzt nicht aufhörst, bumse ich dich an meinem Schreibtisch! /(Если ты сейчас же не прекратишь, я трахну тебя на своем столе!) — поворачиваю голову и с шоком смотрю на преподавателя. — In diesen Kampfstiefel mit diesen Strümpfen in meinem Hemd siehst du so heiss aus, dass es eine echte Sünde wäre, dich nicht durchzuficken./(В этих берцах, с этими чулками, в моей рубашке, ты выглядишь так восхитительно, что не взять тебя жёстко будет настоящим грехом.)       Знает ведь, что в группе нет людей, которые хоть слово понимают на немецком. Как-то так вышло, что все учили в школах английский. Кроме меня.       Разрешите представиться — Вознесенская Алина А́льбертовна. Двадцать один год. Девять лет назад переехала из Княжества Лихтенштейн в Россию. Два с половиной года, как жена этого придурка. Фамилию приходиться использовать девичью, ибо не надо, чтобы знали, что студентка первого курса - жена одного из преподавателей. — Mach mir hier keine schönen Augen, meine Liebe. Schreibe weiter/(Не хлопай глазками, дорогая моя. Пиши дальше), — стоит, облокотившись о стол, скрестив руки на груди.       Быстро пробегаю взглядом по аудитории, и вижу, что, в принципе, никто и не заинтересован. И славу Богу. — Тильман, дописывай быстрее! Sonst werde ich dich ficken in aller Öffentlichkeit und mir wäre alle latte/(Иначе, я трахну тебя при всех, и мне будет глубоко плевать), — а в глазах то — самая настоящая похоть. Научила блин, на свою голову, немецкому языку. — Und bis zu nach Hause warten? Oder, Herr Führer, sind Sie so ungeduldig, dass Sie bereit sind, mich gleich hier zu ficken? /( А потерпеть до дома? Или, Господин Фюрер, вы настолько не терпеливы, что готовы взять меня прямо здесь?)       Ну-с, Господа, веселиться, так веселиться! Отворачиваясь обратно к доске, провела рукой по своему бедру, как-бы невзначай поправляя чулок, спуская его чуть ниже. Слышу сдавленный вздох, свидетельствующий о том, что меня реально могут разложить на преподавательском столе. Быстро и незаметно расстёгиваю верхнюю пуговицу на рубашке, и дописываю последнее предложение на английском языке. Всё! — Ну как? Вроде бы, смотрится хорошо. А как вы считаете, Виктор Константинович? Vielleicht solltest du noch einen aufmachen? /(Может, стоит расстегнуть ещё одну?) — однокурсники ничего не замечают, и славно. А вот взгляд преподавателя сразу же упирается мне в грудь. Нет блин, на текст взглянуть. Я, между прочим, старалась! — Zieh das Hemd doch komplett aus. Und das BH am besten gleich mit./( Снять рубашку полностью. Желательно — вместе с лифчиком.) Можешь садиться на место.       Оставшиеся двадцать минут пары проходят как обычно: Витя ставит двойки, кидает всем язвительные комментарии. Я тоже получаю парочку пошлых фраз. Вот только, если на русском ещё приемлемые — такие Виктор может сказать каждому в этой аудитории, — то с немецких фраз, единственное, что мне охота сделать, так это провалиться сквозь землю, моля лишь о том, чтобы никто не удосужился включить переводчик. Вот смеху то будет. Как только звенит звонок, меня просят остаться, попутно говоря старосте, чтобы та предупредила следующего преподавателя о моём отсутствии.       Когда последний человек вышел из аудитории, не забыв кинуть мне сочувствующий взгляд, Виктор закрыл дверь на замок. Видимо, у него будет «окно». — Ну-с, Meine Herrin/(Моя Госпожа), чего это вы опоздали?       Отхожу на пару шагов назад и понимаю, что в случае чего, бежать мне не куда — сзади меня стоит преподавательский стол, в который я упираюсь бёдрами. — Не обнаружила тебя в кровати и решила, что нафиг всё.       Подойдя ко мне вплотную, мужчина убрал локон с моего лица. Отвожу голову немного назад, предоставляя беззащитную шею. После чего, сразу же ощущаю, как мои волосы наматываются на кулак, а в шею — под ухом, — впиваются зубы. Больно, зараза! — Bitte zärtlicher, mein Herr/(Прошу нежнее, мой Господин), — хрип. Вот блин, а ведь хотела, чтобы прозвучало грозно. — Oh nein, du, Teufelin/(Ну уж нет, Чертовка), сама напросилась. Я разбудил тебя когда? Рано. Vielleicht/(Может,) я тоже хотел поспать подольше? Надо было dich heute morgen nehmen. Dann wäre der Grund für Ihre Verspätung/(с самого утра завладеть тобой. В таком случае, причины твоего опоздания), были бы реальными, — переходя с немецкого на русский, и обратно, Витя поцелуями и укусами оставлял на моей шее метки, постепенно переходя на грудь.       С моей рубашкой разобрались очень быстро, просто стянув её через голову, заранее убрав с талии ремень. От чёрного пиджака мужа я избавилась тоже быстро. Белую футболку в начале хотела разорвать, но потом, подумав, сняла её традиционным способом. Шикарный вид! Мо~Ё….       Расстегнув пуговицу на моих шортах, Витя посадил меня на свой стол. Как же хорошо, что там ничего нет. Потянувшись к его ремню, получила шлепок по пальцам. — За что? — Ну-ну, милая. Я решил тебя наказать, а не вознаградить! — Зараза. — Я тоже тебя люблю, Meine Herrin/(Моя Госпожа).       Чёрный кружевной лифчик полетел к остальным вещам. Основательно так покусав мою шею и грудь — уже сегодня вечером будут видны очень яркие отметины, — Виктор перешёл к главному. Сквозь дурманящей поцелуй ощущаю, как его большая ладонь проникает в мои шорты. Томно выдохнув в поцелуй, прошу о большем. — Ну что ты, маленькая моя? Рано, ещё очень рано. — Ох…. Мпф… Вит… Виктор… Константинович… Я… Bitte! (Пожалуйста!)— чувствуя, как его большой палец проходится пару раз по моему клитору, выгибаюсь в спине. Засранец! — So ungeduldig. War es dir heute Nacht nicht genug, meine Herrin? Ich werde dich zum Betteln bringen! /(Такая нетерпеливая. Ночью тебе было мало, моя Госпожа? Я заставлю тебя молить!) — и мило поцеловал меня в нос, попутно доводя меня до оргазма своими пальцами. Хочу большего! — Витенька, я… Я прошу тебя, bitte, Daddy, nimm mich schon. /(пожалуйста, папочка, войди в меня.) Я так… Я так больше не могу!       Сквозь всхлипы, ощущаю его поцелуй на левой ямке Моренгейма, где находится татуировка в виде лотоса. Миг, и ладонь пропадает, унося с собой удовольствие. Открываю глаза, и вижу, что муж снимает с себя кожаный ремень. Шлепок. — Verdammt, es hat weh getan, Daddy! /(Чёрт, это было больно, папочка!)— смотрю в глаза, цвет которых из светло-серых стал тёмным, снова получаю ремнём по бедру, на это раз, не так сильно. Садист! — Mein kleines Mädchen, sie hat es immer noch nicht gelernt richtig zu betteln. Ist schon gut, Daddy wird dir helfen! /(Моя маленькая девочка, всё никак не научится правильно просить. Ничего, папочка поможет!) — дурма́н. Ощущаю, как ремень не сильно сдавливает мою шею. Пару мгновений спустя, когда я уже скулю, с меня аккуратно снимают шорты. Смотря, как блондин — с уже растрёпанными волосами, — нежно целует меня под коленом, возбуждаюсь ещё сильнее. Снова получаю по рукам, когда тянусь к клитору. — Bitte, Viktor Konstantinovitsch, Daddy, nimm micht. Ich werde ein gutes Mädchen sein./(Пожалуйста, Виктор Константинович, папочка, войди в меня. Я буду хорошей девочкой.) Еложу по столу, ощущая, как язык мужа проникает внутрь. Мало. Как же этого мало! Сильная рука сжимается на бедре, принося божественный контраст с тем, что он творит своим языком. Кончить мне снова не дают.       Как сквозь толщу воды, слышу звук спускаемой ширинки, и уже хочу радоваться, как меня снова обламывают. Я уже говорила, что мой муж — самый настоящий садист? — Терпение, Вознесенская, только терпение, — лёгкий поцелуй в губы, снятие ремня с моей шеи, с последующим креплением моих рук к туловищу. Ещё один поцелуй, на этот раз — более глубокий. Вжух.       Ничего не поняв, упираюсь грудью в деревянный стол, одной ногой всё ещё касаясь пола. Ощущаю эрекцию мужа возле ягодиц. — П… Пожалуйста! Папочка, я прошу тебя, пожалуйста, войди в меня! Я… Я так… — Ну-с, если моя девочка так об этом просит, — тихий шёпот возле уха, ещё один сильный укус в шею и… Ничего. — Витенька… Резкий толчок выбивает из меня оставшийся воздух. — Nun, meine Herrin, das wolltest du doch so sehr, oder? /(Ну что, моя Госпожа, ты же этого, так сильно хотела?) — медленно, очень медленно двигаясь во мне, Виктор приподнял меня, продолжая кусать мою шею и плечи, потихоньку переходя на спину. — Мпф… Бы.быстрее! — Это наказание, моя милая, keine Belohnung! /(а не вознаграждение!) — как, КАК можно говорить ТАКИМ сводящим с ума голосом? Медленно, чертовски медленно, он входил в меня до самого своего основания. Как же мучительно прекрасно. Жарко, очень жарко. Соски холодит лакированная поверхность стола. Мпф! Резкий толчок, и его поцелуй, заглушающий мой крик. Быстрее. Жёстче. Чёртов садист!       Наверняка, только спустя вечность, мне позволили кончить. Спустя пару мгновений, ощущаю, как внутри меня напрягся Витя, а после, не удосужившись выйти, кончил. Зараза! — Малышка, если мы с тобой сейчас, случайно заделали маленького Фюрера, я надеюсь, ты не будешь против, — посмеиваясь, Витя поцеловал меня вначале в нос, а после в губы. — Ц… Что? — Ich liebe dich! /(Я люблю тебя!) — Ich auch…Ich liebe dich/(Я тоже… Люблю тебя), — блаженно лежа на столе, пока с меня аккуратно снимали кожаный ремень, до меня доходил смысл его слов. — Стоп! Ты сказал «Маленького Фюрера»? Витя! Не дай Боже, ты так заикнешься при матери! В ответ, мне раздался заливистый смех мужа. Как же я люблю этого идиота! Ende!