Не такой, как они

— Андрей, я не хочу нахрен с тобой разговаривать! Мой телефон слили, мне названивают все, кому не лень. Ты это зачем делаешь? Ответ на голосовое, записанное Володей, приходит мгновенно: — Мальчик, поверь мне, ты абсолютно точно захочешь это обсудить. Следом Андрей ему скидывает фотку. У Вовы спина мгновенно покрылась холодным потом, а кровь застучала в висках. Он думал, что все самое плохое с ним уже произошло — он ошибался. Опомнившись, Вова раз за разом набирает номер Андрея, но теперь уже он встал в позу — и не берет трубку. Володе начинает казаться, что все это сон, просто дурной сон, вот сейчас он проснется, а все как прежде — школа, футбол, друзья. Никто его не знает, никому на свете до него дела нет. Вову бросает в жар при мысли, что рассвет нового дня он уже может встретить по-настоящему знаменитым — если эти снимки попадут в сеть. Да на что тут надеяться — снимки у Петрова, он сто процентов их сольет, если уже не слил. Разве он упустит шанс его уничтожить? Ему трудно удержать телефон в дрожащих руках, непослушными пальцами он набирает собственное имя в гугле. Вроде пока все чисто, но надолго ли? Черт, почему он не стал с ним разговаривать сразу? Казалась, эта ночь будет длиться вечно. Вся его короткая жизнь мысленно прошла перед глазами. У него же все было — дружная семья, хобби, любимый человек — зачем же он погнался за дешевой популярностью? В попытках раскрутиться он невольно разворошил настоящий осиный улей. И теперь все, что так дорого, может быть разбито, уничтожено. Все от него отвернутся... Но страшнее всего, что узнают родители. Им и так пришлось многое пережить в связи с последними событиями, а теперь, если фотки всплывут… Володя даже думать не хотел о том, что скажет или сделает отец — это было уже совсем за гранью. Ничто не могло бы разочаровать его сильнее. Это полный пиздец. Ему бы злиться на Вадима, из-за которого так все вышло, но злился сейчас Володя только на самого себя. Одиноко, так пиздецки одиноко, что хочется выть. В душе отчаянье и пустота. Сейчас бы залезть с головой под одеяло, как в детстве, укутаться, заснуть и никогда больше не просыпаться. Его бросало то в жар то в холод, он сотни раз метался от надежды до отчаянья, обратно и так по кругу. Наверно, он все это заслужил. Утром, когда Вова уже исчерпал свою горькую чашу раскаяния и сожаления до дна, Андрей ему, наконец-то, сам позвонил. — Ну, что, готов разговаривать? — Да, — ответил Вова и судорожно сглотнул, — готов. — Значит, это и правда ты на тех фотках? — Мммм…— Вова не нашел, что ответить. — Просто, я думал, ты будешь отпираться и все такое. Скажешь, фотошоп. — Блин, — Вова пожалел, что такая мысль не пришла ему в голову. — Да я бы все равно не поверил. Хотя… на фотке плохо видно твое лицо… Вова подумал, что еще немного и он тупо заплачет — сказалось напряжение прошедшей ночи, теперь ещё этот играет с ним в непонятно какую игру. — Ладно, в общем, не суть… Смысл вот в чем. После того, как Андрей расписал ему расклад, Вова сначала вздохнул с облегчением, а потом, поразмыслив, пошел на попятную. — Не, ну извинения это еще нормально.…Но фотосессия? Ты серьезно? — Поверь, я сейчас очень серьезно говорю. Не забывай о… — Да помню я, помню.… Только в чем смысл? Ты либо сливаешь те фотки, либо я сам с вами фоткаюсь и извиняюсь? Не очень хорошая сделка получается. — Да? Ты так думаешь? Ну ладно. Пока тогда… — Стой, я же не отказываюсь! Черт.… Откуда мне знать, что ты не сольешь фото в сеть, несмотря на то, что я выполню твои условия? — Гарантий никаких нет, малыш, ты можешь просто верить мне на слово. Или нет. Дело твое. — Это называется шантаж. — Хочешь на меня в полицию заявить? Можешь, конечно, но последствия… Володя молчал, до боли сжав трубку телефона в руках. Он в последнее время жил в напряжении таком сильном, что теперь, когда случилось, наверное, самое страшное, что могло случиться, ему стало почти все равно. Он уже потерял самое дорогое. Если этот мир захочет его размазать, у него не хватит сил даже поднять руки, чтобы защититься. Он тяжело вздохнул и нехотя поинтересовался: — Ну и что это за фотоссесия будет? Изложив концепцию съемки, Андрей не забыл упомянуть о том, какие выгоды это Володе принесет: — Ну, сам посуди. Тебя же откровенно хейтят. По-моему, то, что ты изменишь позицию, пойдет тебе только на пользу. Володя, очнись, на дворе двадцать первый век. Твои призывы расстреливать геев устарели лет этак на сто. Может, тогда это и было мейнстримом — и то вряд ли, но теперь это выглядит попросту смешно. А тут выпустим фотоссесию — аккурат ко дню защитника отечества, в военной форме — свежо, актуально, необычно. И так как, Володя молчал, насупившись, Андрей добавил: — Неужели сам не думаешь, что был не прав? Неужели не хочешь все исправить? Пауза, Вова тяжело дышит в трубку, в голове у него, после бессонной ночи, особенно тяжело идет мыслительный процесс. — Да, наверное... Мне просто хочется, чтобы все это, наконец, закончилось, — говорит он с такой горечью, что Андрею становится жалко этого малыша. — Если ты сделаешь это, поверь — ты поступишь правильно. Какое-то время Володя самостоятельно корпел над текстом извинения, но получалось не очень. Нужные слова уже были у него в голове, но они никак не складывались в предложения. Он извел не один лист бумаги, прежде чем ему пришло в голову обратиться за помощью. И так как больше было не к кому — он написал Петрову. Тот вышел на видеосвязь, и Вова не мог не заметить, что без макияжа он выглядит почти как обычный парень. — Да, ну и видок у тебя, — удивился Андрей, увидев помятое лицо блогера с красными, воспаленными глазами. — Я типа не спал всю ночь, — мрачно ответил Володя. — Надеюсь, хоть не плакал? Ладно, давай посмотрим, что там у тебя. Петров помог ему сформулировать правильно то, что у самого Вовы было на душе, и получилось неплохо. В конце Володя даже улыбнулся. — Ну, вот видишь. Ты, оказывается, совсем неглупый парень, — похвалил его Петров. — Это все ты. Спасибо. — Не смущайся. Ты молодец. А теперь отсыпайся и давай, завтра я тебя жду. Позже скину адрес. Володя некоторое время в нерешительности смотрит на текст, набранный под своей фотографией в инстаграме, перечитывает снова и снова. Потом плюнул на все, нажал «опубликовать», отключил телефон и залез под одеяло. Прежде, чем забыться неглубоким, беспокойным сном, он подумал о том, как отреагирует на это Вадим. Когда наутро он, с замиранием сердца, включил телефон, то был просто в шоке от того, как много поддержки и любви он получил в ответ. Впервые после интервью, открыв возможность комментариев в инстаграме, он увидел поток позитивных отзывов, и на душе сразу потеплело. Он начал собираться на съемку, но возникло еще одно неожиданное препятствие — отец, который наотрез отказался его отпускать. Вова молчал, сжимая в руках собранный рюкзак, потому что попросту не мог сказать настоящую причину, по которой ему срочно, обязательно, прямо сейчас нужно ехать в Москву. Отец весь день не выпускал его из дома, Вова не нарывался и не спорил, но, улучив момент, просто выскользнул из дома и со всех ног побежал в сторону вокзала — нужно было успеть на последнюю электричку. Он нерешительно вошел в студию — как его встретят? Как посмотрят? Но он не увидел ничего кроме доброжелательной вежливости. Никто ни словом, ни взглядом не выдал, что что-то знает о компромате. Сам он, хоть и был смущен и немного напуган, также старался быть вежливым. Его нынешняя скромность выглядела немного странно на контрасте с совсем недавним вызывающим и грубым поведением на интервью, поэтому организаторы съемки поглядывали на него с недоумением. Все также уже были в курсе его поста в инсте с извинениями и недоумевали — что могло заставить ярого гомофоба так резко переобуться? Фотографии отсняли быстро, но когда Вове предложили связать руки, ему это показалось уже перебором. Его начали уговаривать, он отказывался наотрез, говоря о том, что будет выглядеть побежденным, униженным, но стоило Андрею этак взглянуть на него, подняв бровь, как Вова сразу понял — у него нет выбора. Тяжело вздохнув, он протянул руки — вяжите, и еще больше ушел в себя, насупился. Отсняли и эти кадры. Но когда они вместе пересматривали обработанные фото, даже Вова признал — это выглядит необычно, провокационно, но прикольно. Он же обещал в своем посте не словом, а делом доказать — вот и пожалуйста, получите-распишитесь. Чуть позже, осмелев, он зашел в гримерку к Петрову, который там снимал свой сценический макияж, превращаясь обратно в «почти обычного пацана» в джинсах и простой серой толстовке. — Так что насчет… тех фоток? — задал Вова мучивший его вопрос. Андрей оторвался от зеркала, обернулся и смерил парня внимательным взглядом с головы до ног. — Я никогда бы не слил их, хочешь, верь, хочешь нет, — сказал он, как отрезал, и вернулся к своему демакияжу. — Даже если бы я… отказался? — Да, даже если бы ты отказался извиняться, хоть я и надеялся на твое согласие — ты же все-таки не злой мальчик. Что бы ты обо мне не думал — я не мразь, и никогда ею не был. К тому же, я помню, что все-таки мы живем в России. — Так получается… — Вова едва не задохнулся, и в волнении уселся на стоящий в гримерке небольшой диван. — Я это зря все сделал? — Как по мне, призывать расстреливать геев — зря. А все остальное, как я считаю, ты сделал правильно. Ты же видел уже, какой отклик в соцсетях? Володя слабо улыбнулся. — Да, все поддерживают. Пишут, что я молодец. — Ну, вот видишь. Глядишь, и тик-ток разблокируют. Или ты больше не тик-токер? — Андрей лукаво улыбнулся, глядя на парня через плечо. — Да тик-токер я, тик-токер, — засмеялся Володя. Превращение Андрея закончилось, и только длинные яркие ногти выдавали в нем его эпатажную натуру. Он собрал свою косметичку, со звонким щелчком захлопнул ее, и, хотел было уже уходить — было поздно, хотелось спать. Но зацепившись взглядом за внезапно снова погрустневшее личико блогера, остановился и присел на диван. — Не против, если я рядом присяду? Или тебе неприятно? — Нет, все нормально.… Извини за те слова. Мне жаль, что они тебя задели. — Я уже принял твои извинения, — Андрей настороженно взглянул на Володю, наконец, решившись, заговорил об этом. — Тот парень и ты… Вы тогда поругались? Вова молча кивнул, опустив глаза. — Почему? — Из-за этой всей истории с интервью… С моими высказываниями…Он сказал, что хочет жить открыто, а я… Сам понимаешь. Не могу. Никогда не смогу, — Володя подумал о том, что Андрей, наверное, последний человек на планете, с которым ему нужно обсуждать свою личную жизнь, но так вышло, что кроме как с ним — больше не с кем. Ни одна живая душа не знала подробностей личной жизни Володи. Андрей единственный сейчас способен его понять, единственный, перед кем можно не скрываться. — А как ты думаешь, после твоих извинений, может так случиться, что он захочет снова быть с тобой? — Ты так спрашиваешь — как будто берешь интервью, — Володя нервно засмеялся, но, если честно, ему нравилось, как Петров говорит. Он надеялся на то, что однажды тоже сможет говорить так же красиво и грамотно. — Ну, мы сейчас не на интервью, камер нет. Можешь поделиться со мной, если есть желание. — Не знаю. Мне хотелось бы, я надеюсь, но... Иногда кажется, что он больше не захочет со мной говорить… — Он сильно сглупит, если не захочет. Будь у меня такой парень как ты, я бы его точно никогда не отпустил. Володя густо покраснел, рука сама потянулась поправить прическу. — Он не хочет скрываться, а я никогда не смогу ему это дать… Мои родители, родственники, друзья — они никогда этого не примут. Я никогда на это не решусь. — Перестань повторять «никогда», что ты заладил. Быть может, пока просто не пришло время. Твое мнение может измениться, страна может измениться… Она уже меняется, ты разве не понял это по своей ситуации? Если бы ты открылся сейчас — тебя бы огромное количество людей поддержало бы. — Нет, точно не сейчас. Сейчас точно не самое подходящее время, — поспешил заверить Володя, испугавшись, что Петров будет настаивать. — Как знаешь. Тебе решать! — Андрей пожал плечами и встал с дивана. Они тепло попрощались, пожав друг другу руки, и расстались — нет, не друзьями, нет — но один другого уже не считал своим врагом. Андрей подмигнул парню на прощание и сказал: — Если тот парень всё-таки пошлет тебя — дай мне знать. Признаюсь честно, ты в моем вкусе. Так что…,— он многозначительно улыбнулся и, оставив Володю в легком недоумении, помахал рукой.

***

Вова вернулся в родной город только к вечеру следующего дня, уставший, но, в общем-то довольный проделанной работой. Жизнь начинала налаживаться — фотоссесия наделала немало шума, он получил мощную поддержку со стороны тех, кто раньше его хейтил, а еще его пригласили отработать концерт на следующей неделе. Ему удалось даже помириться с отцом. Но главное — другое — у подъезда его ждал Вадим. У Володи дыхание перехватило, и ему стоило больших усилий сдержать себя, чтобы не кинуться ему на шею. Но наученный горьким опытом, он стал намного сдержаннее. — Привет, — просто сказал Володя, едва заметно улыбнувшись своей победе. — Зайдешь? Дома, к счастью, никого не было, родители с младшим братом отправились на чей-то детский день рождения, поэтому они набросились друг на друга сразу же, едва за ними захлопнулась входная дверь. Скинули куртки и обувь, и, не разрывая поцелуя, кое-как добрались до дивана в Володиной комнате, рухнули на него. Руки Вадима скользили по шее, плечам, спине и чуть ниже, лаская, сжимая и трогая. Когда они добрались до ширинки и, немного повозившись с застежкой, выпустили до предела напряженную плоть, стон вылетел из полуоткрытых губ Володи. И не успел он опомниться, как почувствовал горячие губы прямо на своем возбужденном члене. Постанывая, он гладил голую спину склонившегося над ним Вадима, залезая под футболку, и спутанные волосы друга, сжимая их пальцами. Наступивший очень скоро оргазм заставил содрогнуться все его тело. Закрыв глаза, он откинул голову, тяжело и рвано дыша, чувствуя, как по виску катятся капельки пота. Отдышавшись, он поднял голову, посмотрел на блестящие в темноте небесного цвета глаза Вадима — и прильнул к его губам, еще сохранившим его вкус, глубоким, жадным поцелуем. Он потянулся к нему вниз — и мог бы сделать это рукой, но решил иначе. — Ты не обязан. Если не хочешь, — задыхаясь, прошептал Володе друг, чувствуя, как он опускается ниже, покрывает поцелуями его шею и грудь, задирает майку. Вова, соскользнув с дивана, оказывается между его раздвинутых ног и тянет на себя резинку его штанов, заставляя приподняться. — Знаю, — говорит Володя, глядя другу прямо в глаза. — Но я — хочу. И опускает голову. Его поначалу неловкие движения обретают все больше уверенности, и он даже увеличивает скорость. — Малыш, — произносит Вадим, еле сдерживая болезненный стон,— зубки… Осторожней. — Извини, — говорит парень, приподняв голову, — у меня типа пока не так много опыта в этом деле. — Ничего, у нас впереди много времени, — сказал Вадим, и, положив руку парню на голову, направляет его движение. Он сам задает ритм, а, чувствуя приближение финала, заставляет его остановиться и доводит себя рукой сам, кончив прямо в приоткрытый ротик Володи. Потом они долго прощаются в коридоре. Вадиму совсем не хочет уходить, но так надо — скоро вернутся родители Володи, и им обоим надо выспаться перед завтрашним днем, у каждого из них свои большие планы. Они точно знают, что, если они останутся вместе — не сомкнут глаз до утра. — Ты придешь завтра? — с надеждой спрашивает Вова. — Если хочешь, — говорит парень и снова и снова целует его припухшие губы. — Ты простил меня? — Наверно... — Вадь, подожди, — Володя останавливает парня, который продолжает покрывать поцелуями его шею, губы, лицо, и немного отстраняется, продолжая держать руки на его плечах, — давай поговорим. — Давай, если хочешь, — Вадим с неохотой отрывается от него, тяжело дышит. — Я не смогу дать тебе того, что ты заслуживаешь, — с трудом подбирая слова, начал говорить парень, — открытая жизнь и все такое, знаешь.… Все, что я пока могу тебе предложить — это только мои чувства — искренние и честные, ведь только перед тобой я никогда не играл. Я больше не хочу врать. Я записал ответ для всех, кто интересуется моей личной жизнью: честно сказал, что у меня никогда не было девушки, что и сейчас ее у меня нет, но я не ищу и не собираюсь искать. Что хочу сейчас сосредоточиться на работе — это же правда! Я просто хочу делать то, что мне нравиться — записывать песни, снимать ролики, выступать. И очень, очень сильно хочу быть с тобой. Ответом ему был новый поцелуй — и они еще долго стояли в темноте, вжавшись друг в друга, не в силах разомкнуть объятий. Никто из них не знал, что ждет их в будущем, но сейчас, в этот момент, казалось, не было на свете никого счастливее.