Горе выжившим

Мордхаус больше не стоял стеной безопасности между ребятами и остальным миром, что был им так чужд с самого рождения. Воплощённые полубоги, они метали молнии и взгляды в толпы, а толпы кидались навстречу разгорячёнными жерлами и умирали из-за внезапно начинавшихся побоищ, свалившихся с неба сцен, летящих из ниоткуда предметов - в целом, из-за проклятия, нависшего над всеми, кто хоть раз прикасался к опасной полубожественности. И мир встал на колени пред теми, что пришли из древних пророчеств. Но никто и не догадывался о нечеловеческой сути пятерых, об их непоколебимой судьбе - властительнице, которая обламывает всех, даже полубогов. Когда безопасность ускользает из рук, то почва под ногами расступается, и тело теряет возможность связаться со своей душой. Когда протыкают спину, это больно. Когда пытают, это страшно. Когда держат на поводке и кормят собачьей пищей, потихоньку начинаешь теряться в догадках, кто же ты такой есть. Что ты такое - подлетевшее к потолку духовное существо, тело на цепи или что-то иное, выходящее за границы познания? Магнус Хаммерсмит никогда ни о чём не жалел, и после смерти возвышается он над выжившим, смеётся своим потусторонним утробным хохотом. В девяти снах из десяти возможных. Паутиной крови опутаны пути, которыми не ходить теперь Токи, ведь там только боль везде. Там ножи торчат из-под земли, чтобы воткнуться в вечно босые ноги. Горе от долгой памяти и прозорливых глаз, горе от ушей, слышавших слишком многое, и от каждой панической полубездны, съедающей изнутри, тоже горе. Плюшевый мишка разорван на куски и раскидан по комнате. Простынь в слезах - а иногда даже плакать не получается. Крик отскакивает от стен, чтобы вернуться в свой источник и застрять в горле навеки. И увечное детство кажется цветочной поляной на фоне окровавленной зрелости. Сквизгаар не знает, что такое горевать, но невидимое чувство утраты проникает по пальцам в кровь, когда он гладит Токи по голове. Дёрганными движениями отвечает ему любимый, и он виновато целует его неудержимые ладони. Подобие страсти всё ещё разливается в воздухе, и страсть эта имеет свойство затмевать боль, и Токи просит бить его, Токи просит кусать его и царапать, просит резче и просит жёстче - потому что на выходе, как всегда, легко. Сквизгаар повинуется, в то же время боясь повредить стеклянную суть, собранную из осколков, склеенную нелепыми неумелыми руками. Крик среди ночи будит его опять. - Сквизгаар, - Токи трясёт его за плечо, и взгляд у него стеклянный. - Выжри мои глаза, чтобы больше они ничего не видели.

***

Небо не засыпает, а рассыпается яркими звёздами; на балконе - двое, один из которых смотрит вниз со свободной от самосохранения душой, мысленно пребывая безжизненным телом там, на бетонном полу. Сегодня - его день. Сегодня он будет смеяться так, как не смеялся никогда ещё, и рассыпчатые звёзды засияют в его повидавших многое глазах. Потому что он так решил. Ставит ногу на каменную ограду, забрасывает вторую - и Сквизгаар крепко держит за руку, не давая упасть. Тысячи лунных радуг расцветают в душе у Токи, когда тот понимает - смерть рядом, и он её не боится. Потому что бояться больше нечего. Потому что он выпил всю свою чашу, и отрава в ней наконец закончилась. Потому что когда протыкают спину, из неё вырастают крылья. Пытают - значит, ты силён, как никто. Если держат на поводке и кормят собачьей пищей - радуйся, чёрт возьми, радуйся, что ты столько вынес. Смейся, выживший, и пускай твой смех затмит собой тот, утробный, бесчеловечный. Однако, ночь снова приносит свои липкие кошмары. Исцеление оказывается иллюзией, и Токи вновь страшно - так страшно, как никогда до этого, и до дрожи досадно осознавать, что двойственность состояния играет с ним в прятки. Голова наливается кровью, как тогда, когда повесили его вверх ногами на перевёрнутый крест. Лёжа рядом в постели, Сквизгаар всё так же держит Токи за руку, потому что предполагает бесконечность этого адского круга. И всё бы отдал, все свои полубожественные силы, чтоб только положить этому конец. - Выжри мои глаза, - Токи не шепчет тихо, он словно визжит. - Выжри мои глаза, чтобы больше они ничего не видели. Горе не погибшим - такова истина с первых дней человечества - горе выжившим.