the third twin

      У кого есть совесть, тот страдай, коль сознает ошибку. Это и наказание ему, – опричь каторги.

- Достоевский

      Тебе тринадцать, и тебе кажется, что она единственная тебя понимает.       Тайные встречи, когда родителей нет дома, «хочешь попробовать настоящую дурь, Форти?», ее теплая рука на твоей, зеленые глаза и та полуулыбка, от которой колени подкашивались – ты вдыхаешь терпкий дым и закрываешь глаза, запрокидывая назад голову, «мне так хорошо сейчас, пожалуйста, останься еще ненадолго».       Она, казалось, была настоящей. Все вокруг, по сравнению с ней, были лишь картонными декорациями, которые упадут от сильного порыва ветра.       Твои родители, которых ты почти и не видел дома, но которые, обратись ты к ним с чем-нибудь, мгновенно натягивали на лицо пластмассовые маски с широченными улыбками и отвечали тебе с неестественной учтивостью, будто ты им и не сын вовсе, а какой-нибудь деловой партнер, ни больше, ни меньше, «конечно, дорогой, мы купим тебе камеру», когда ты в одиннадцать весь светишься идеей снять собственный фильм, а твоя мать смотрит на тебя со снисходительным сочувствием.       «Он, конечно, не столь успешен в учебе, как Лав, но, безусловно…»       Одноклассники, постоянно шептавшиеся у тебя за спиной, а ведь ты ходил в частную школу, в которой твой социальный статус был не так уж заметен, - а они все равно говорят.       «Зачем он вообще старается?»       Поэтому когда она появляется в твоей жизни, обещая тебе, что все будет хорошо – впервые в жизни – ты веришь ей, как не верил даже сестре.       Свой первый фильм ты показываешь родителям и Лав, и через пять минут после титров она успокаивает тебя, говоря, что твой отец вовсе не имел в виду, что твоя короткометражка «не была бы интересна, даже если бы ее показывали братья Люмьер собственной персоной», а все, что ты делаешь, имеет ценность и смысл.       «Жизнь будто пытается выбить из него все, что можно, так было всегда, с самого детства».       Момент, к которому ты и твой психотерапевт возвращаетесь снова и снова – ты в кресле на заднем дворе, ты открываешь глаза и видишь ее – мертвую, с перерезанным горлом, с кровью, розами расцветающей на одежде, запекшейся на волосах и коже – и нож в твоей руке. Голова раскалывается, руки дрожат, ты вскакиваешь на ноги и кричишь, ты не понимаешь, где находишься и почему все вокруг начинает вращаться. Земля уходит из-под ног, и тебя подхватывает невесть откуда взявшаяся Лав, которая крепко тебя держит, гладит по голове и говорит, что все будет хорошо.       Но ты ведь даже не помнишь, что произошло.       Тебе шестнадцать, и ты рассказываешь обо всем незнакомцу в баре, который угостил тебя пивом. Ты навзрыд рыдаешь, глотая одну за другой таблетки, выписанные тебе по рецепту, чтобы хоть немного прийти в себя, но это не работает. Незнакомец ведет тебя на улицу и предлагает тебе купить у него наркотики, которые «безусловно, помогут», и тебя – ты позже признался себе в этом – совсем не удивляет, когда он пытается облапать тебя прямо там, в переулке у бара, после того, как продал тебе наркоту.       Это снова происходит, Лав говорила, что София хотела изнасиловать тебя, неужели и сейчас – то же самое?       Человек с удивлением отступает, когда замечает, что ты плачешь, на этот раз тихо и почти не моргая, все твое тело мелко дрожит. Он с сомнением смотрит на тебя, а потом произносит слова, которые эхом будут звучать у тебя в голове каждый раз, когда тебе захочется с кем-то переспать.       «Я думал, ты окажешься дешевле, Форти Куинн».       Ты ничего не говоришь, только смотришь вниз, на свои руки, и ждешь, пока он уйдет, – и он уходит, широко усмехнувшись напоследок.       Когда ты снимаешь короткометражку, постоянно оглядываясь и сомневаясь, спрашивая мнения у всех, кто не уходит от разговора, ты чувствуешь себя хаотично-счастливым, ты надеешься на лучшее, ты готов к лучшему.       «Ты же понимаешь, что твои родители могут обеспечить тебе даже то, чтоб это показали в нормальных кинотеатрах, Форти? Я просто не понимаю, зачем ты прилагаешь лишние усилия».       Третий близнец умирает в конце – ножницы на афише отрезают голову картонной фигурки, и ты, активно жестикулируя, объясняешь на интервью, какой символизм кроется за этим.       Люди забывают о твоей короткометражке уже через несколько дней после ее выхода, и она едва окупается в прокате в пыльных андеграундных кинотеатрах.       «Им в любом случае будет все равно».       Ненависть к себе и страх быть отвергнутым смешиваются с чем-то еще – это злость, отчаяние, если хотите, когда вкладываешь во что-то все свои силы, но все происходит совсем не так, как ты себе это представлял.       «Знаешь, люди говорят, что в человеке должно быть что-то особенное? У тебя этого нет. Это особенное – смесь таланта и деловой этики, Форти, а теперь – извини, мне пора».       Ты, может быть, всегда знал, кто окажется третьим близнецом, и чья голова будет отрезана в конце. Ты часто видел, как в глазах Лав мерцает этот нехороший огонек, но ты старался – изо всех сил – уверять себя в том, что это ерунда.       «Его первая реакция – уход от проблем, он не решает их, он их избегает, мам, и прямо сейчас он наверняка в каком-нибудь притоне надеется, что доза будет смертельной, и то, что тебе с отцом все равно, не значит, что и мне тоже!»       - Ты талантливый.       - Я неудачник.       Психотерапевт качает головой и вздыхает: «Я действительно не думаю, что ты способен на такое, Форти, скажи, ты не допускал мысли о том, что в тот день случилось что-то иное?», перед тобой возникает образ твоей сестры, сидящей рядом с тобой в комнате, гладящей твою руку и говорящей: «Знаешь, может быть, такова была ее судьба, вы просто не подходили друг другу», и София, улыбающаяся тебе в твоих снах.       Если твое преступление – не убийство вовсе, а медленное самоубийство, то, что ты сдался и давно уже плывешь по течению, не предпринимая ничего, чтобы вырваться на воздух, уничтожение того чистого и светлого, что оставалось в твоей душе, – то должен ли ты понести наказание за него?       Или ты уже несешь его многие годы?       «Какой во всем этом смысл?»       Ты держишься, как бы то ни было, не позволяя свету в твоих глазах погаснуть окончательно, и даже избавляешься от вредных привычек и токсичных людей в твоей жизни, но ничего не меняется.       Лав закрывает тебя одеялом и говорит, что всегда будет рядом. И тебя это ужасно пугает в этот момент, ты чувствуешь себя донельзя открытым и уязвимым, слезы обжигают щеки, и горло перехватывает, но ты знаешь, что она – единственная, кто тебя действительно не оставит.       Жить невыносимо утомительно, ты то и дело срываешься, а потом пытаешься все исправить, когда обычно бывает уже поздно.       «Он разрушил их брак, который еще даже не успел начаться».       «Форти – бомба замедленного действия, и ты прекрасно это знаешь».       Ты никогда всерьез не допускал близко мысль о том, что твоя сестра опасна – ведь она не опасна для тебя, – но когда около нее появляется тот, кто представляет для вас обоих еще большую угрозу, ты понимаешь, что единственное, чем ты можешь отплатить ей за долгие годы заботы о тебе – это обеспечить ее безопасность.       - Я бы никогда не причинил боль Лав!       - У тебя не будет такой возможности.       Что, если безопасность даже сейчас нужна совсем не твоей сестре, а тебе?       Третий близнец погибает, когда невидимая рука отрезает ему голову нарисованными ножницами, потому что он оказался не похож на других близнецов.       Это и есть твое наказание.