Без слов

Одиночество пожирает изнутри, убивает любые эмоции, но ты постепенно к нему привыкаешь, давишь в себе все и становишься бессердечным с виду человеком. Не подпускаешь ни единой души, прячешь свои чувства глубоко-глубоко, вешая тяжёлый замок на двухстворчатые двери. Кто-то дергает, ковыряет неподходящим ключом, раздирает старые раны, полученные ещё в возрасте маленького ребёнка. Замок ржавеет и ты выдыхаешь спокойно с мыслью о том, что тебе не нужно больше защищаться, ведь никто не посмеет трогать израненную и мало кому нужную душу. Однако, Юнги сдаёт назад, ловит слабину и пускает неосознанно в своё сердце несмышленого мальчишку, которому едва стукнуло семнадцать. Он улыбается так ярко, смеется так громко, искренне, болтает ни о чем и обнимает крепко-крепко. Странный мальчишка определенно подобрал ключ к этому замку. У Чонгука дыхание при виде Юнги замирает, да сердце хочет выпрыгнуть из груди, а у Мина тепло внутри разливается и желание обнимать наивного мальчишку не утихает. Чонгук живет в своих фантазиях, в мечтах об идеальном мире и нежных отношениях с Юнги. И дует губки так смешно, когда старший в очередной раз грубо выталкивает его из своих фантазий. Мальчишка все равно тянется к Мину, обхватывает широкую ладошку и дарит мягкий поцелуй в висок, стараясь заглушить усталость после тяжёлого рабочего дня. И краснеет так мило, когда понимает, что выступает некой зарядкой для своего Юнги, которого целую вечность готов гладить по волосам, наблюдать за дергающимся носиком и за тем, как тот посапывает у него на коленках. Но постоянные ссоры. Они выматывают Юнги, а Чонгука заставляют чувствовать себя ненужным, лишним здесь. Старший снова убеждает, что все не так. Взгляды на жизнь отличаются, а мальчишка слишком мал, чтобы все это понять. И он верит, опять льнет к Юнги и глушит дикую обиду в груди, убеждает себя в том, что это чистая правда и Мин его действительно любит. Чонгук чертовски требовательный малый. Все ещё верит в искреннюю и вечную любовь, которую хочет показать и отдать Юнги. Только бы принял ее. Всю нежность, тепло, доброту и ласку. Чонгуку больше некому это дарить, но внутри разрывается от душащих его эмоций и чувств к этому парню. Он хочет чувствовать себя любимым, хочет заботу и ласку, а Юнги просто забыл как это проявлять. Чонгук же поддевает пальцем корочку чужой раны, старается разорвать к чертям. Прекрасно знает, что больно, но хочет Мина целиком, и это желание никогда в нем не утихнет. Он хочет разрушить то, что его возлюбленный выстраивал годами, пытаясь скрыться от всего мира. Скрыть в себе того обиженного ребёнка, которого больно обожгли равнодушием. Вот только Юнги в Чонгуке ничего подавить не удастся, он будто подливает масла в огонь и заставляет мальчишку стараться усерднее, привязывает к себе прочно крепкими цепями, садит на короткий поводок и дергает когда вздумается. Но Чонгук все ещё ребёнок, который хочет быть защищённым. И совсем не хочет, чтобы его бросали в огонь, самому себе на растерзание. За окном шумный ветер, сносит дряхлые ветки с деревьев, мешает честным людям добраться до дома с работы. Мало таких сумасшедших, которые выбирают просто катастрофически неудобный график, но Юнги определенно в их числе. А ещё может приписать своё имя в список самых мерзлявых людей в мире. Поэтому просто кутается в широкий шарф и, морщась, будто готовясь к войне, выходит снова в холод, из метро, спеша скорее домой. Домой, где в такой поздний час его ждёт Чонгук, который не уснёт, пока не убедится в том, что его возлюбленный в целости и сохранности доковылял до дома, выпил горячий чай и получил не менее горячий поцелуй в покусанные губы. Хоть до часу ночи, но Чонгук ждёт. находит себе какое-то занятие и поглядывает каждые пять минут на телефон, желая поскорее увидеть сообщение о том, что Юнги уже почти дома. Но в этот раз уведомление не слышит, увлечённый новой музыкой в почти разряженных наушниках и рисунком, который только закончил, но вырисовывает части до идеального блеска. А на столе валяются скомканные листы бумаги с неудачными попытками. Не слышит посторонних звуков, тихо подпевая только что найденной песне, а голос исполнителя застревает где-то глубоко. Чонгук ещё долго будет слушать лишь эту песню, настолько она ему нравится. А через пару минут он и не замечает, как Юнги проходит в комнату. На его лице мелькает уставшая улыбка при виде увлечённого и чертовски измотанного мальчишки, а сам он подходит ближе, по пути стягивая с себя толстовку и кидая куда-то в сторону, оставаясь в белой футболке и потертых брендовых джинсах. Чонгук все ещё не замечает его, продолжая прорисовывать нужную ему деталь и подергивать ушами в такт музыке. Ещё одна его маленькая особенность, на которую Юнги мало обращает внимания. Старший подходит ближе, улыбается загадочно и умещает руки на столе по обе стороны от незаинтересованного сейчас в окружающем мире Чонгука. Мин наклоняется поближе и тихо урчит, а сердце мальчишки пропускает удар, будто кипятком обливают. Он пугается словно десятилетняя девочка, которую затолкнули в комнату страха глупые друзья. Наушники тут же выдергивает и врезается в крепкую грудь позади. Дышит тяжело, но смеется безобидно. Как бы ни пугался каждый раз, двинутый на голову мальчишка каждый раз молча пропускал это. Дрожащие руки тянутся к чужим щекам, наклоняют личико старшего поближе к себе и Чонгук дарит нежный поцелуй в висок, ярко улыбаясь. А Юнги недовольно рычит, ведь хочет большего от милого малыша. Он нагло сгоняет мальчишку с кресла и усаживается туда сам, только потом его притягивая обратно и усаживая боком на свои колени. Прекрасно ведь помнит, насколько нравится Чонгуку это место, что по праву принадлежит только ему. Всё ещё неловкое молчание, которое, казалось бы, никто не хочет прерывать. У Юнги снова сеанс получения жизненной энергии, а Чонгук понимает все без слов, не отталкивая и чуть дергаясь от холодных рук на своей талии, пусть она и скрыта под слоем ярко-оранжевой толстовки. Обнимает старшего за шею и поглаживает тонкими пальцами загривок, шепча что-то тихое, успокаивающее, пока Юнги не начинает тихо посапывать. Чонгук тихо смеется, каждый раз поражаясь этому, но не мешая и стараясь вести себя максимально тихо. Знает, насколько Мину это необходимо. — Всё, — раздаётся хриплый сонный шёпот Юнги где-то в районе шеи младшего. И он выпрямляется, приобнимая уже одной рукой Чонгука за талию, а во вторую берёт рисунок, точнее, свой портрет, над которым мальчишка трудился так долго. — Ты такой талантливый, малыш. — продолжает шептать, мягко чмокая Чонгука в покрасневшую щеку. — Все равно не идеально, — бубнит Чонгук, крепче обнимая старшего обеими руками и пряча лицо в изгибе своего же локтя. — Ты себя недооцениваешь, — юнги хмурится и шлепает младшего по бедру, отчего последний слегка дергается. — И прекрати со мной спорить. — Ладно... — Чонгук нехотя отлипает от чужой шеи и, шмыгнув носом, поднимается с его колен. — Я сделаю тебе чай. Юнги только и успевает тяжело вздохнуть, пока Чонгук не скрывается за дверью. Всегда происходит именно так, но мальчишка старается об этом не думать и дарить своему хёну только лучшее, стать для ним лучиком света и самым желанным малышом на всем белом свете. И пока Юнги готовится ко сну, Чонгук заканчивает с приготовлением не слишком сладкого чая. Приносит аккуратно чашку в комнату, обхватив ладонями, что скрыты под рукавами яркой толстовки. Его сосредоточенный взгляд на тёмной жидкости заставляет Юнги засмеяться, а Чонгука безобидно нахмуриться. Он ставит чашку на прикроватную тумбочку, а Мин не медлит и за край толстовки тянет младшего к себе, заставляя улечься сверху. — Целуй хёна, ну, — Юнги улыбается и дует губки, а Чонгук долго не сопротивляется, и, ярко улыбнувшись, нежно чмокает старшего в губы и тут же отстраняется. Но уже понимает, что хёну определённо этого мало, ведь хмурится и недовольно мотает головой, резко меняясь местами и уже нависая сверху. Разнеженный Чонгук краснеет как в первый раз, обхватывает грудную клетку Юнги и сжимает его футболку. Юнги всегда мало обычного детского чмока. Он хочет больше, глубже, чувственнее. Хочет, чтобы его маленький Чонгук-ки показал насколько он скучал по своему любимому хёну, нагло кусал губы и обнимал дрожащими ручками. Но это срабатывает крайне редко, поэтому ему самому снова приходится наклониться ближе, потому что смущенный мальчишка не в силах что-либо даже промолвить. А Юнги не медлит, утягивает в поцелуй, сминая губы сначала мучительно медленно и нежно, скоро сменяясь на более требовательный и грубый. Чонгук уловить даже не успевает, скулит от контраста и рот приоткрывает, впуская шаловливый язычок и позволяя с собой творить что угодно. — Такой нежный, — Юнги отстраняется и усмехается, мягко чмокает младшего в щеку, а Чонгук от подобных слов хмурится и тянет старшего к себе, прося завалиться рядом. Он понимает, что изнежен слишком сильно, но иначе просто не может. Про горячий чай на тумбочке рядом забывают оба, недолго ещё нежатся в объятиях друг друга, пока уставший Чонгук не проваливается в такой нужный сон первый. Хватка слегка ослабляется, но Юнги его так из своих объятий и не выпускает. Будто оберегает сон мальчишки, охраняет и отгоняет непрошеные мысли и кошмары, которые Чонгука мучают довольно часто, пусть и перестал загружать ими Юнги. Ведь знает, как именно их прокомментирует Мин. — Я люблю тебя, малыш. — Юнги шепчет тихо, утыкаясь носом в висок Чонгука, у которого носик во сне дергается и морщится он так смешно, вызывая у старшего лёгкую улыбку. Как жаль, что младший этих слов не слышит, но это и было в планах Мина. Знает, что за подобные слова от него Чон готов на коленях стоять. И знает, как у него искрятся глаза от подобного и как яркий румянец выдаёт его дикое смущение. Однако, идёт против логики и шепчет тому на ушко во сне, уверенный в том, что мальчишка это всё-таки слышит. И Юнги много времени не требуется, чтобы провалиться в сон следом, крепко прижав Чонгука к себе. Юнги любит Чонгука без слов, а слух мальчишки уже и не требует нужных ему три слова. Чувствует и без этого, что необходим своему хёну так же, как и он ему.