Всё ещё моё солнце

      Тишину и мрак квартиры рвёт звонок будильника. Чёртов стандартный сигнал. Уён прячет лицо в подушке. Бесит. Сверлит мозг. Горло сдавливает. Будто неделю в пустыне. Какого чёрта он вообще орёт? Должно быть воскресенье. Ещё два дня отгула. Загула. Не важно. — Сан, выруби, я спать хочу, — мычит, поворачиваясь на бок и приоткрывая один глаз. Сука. Вырвалось. Тёмные шторы надёжно скрывают первые лучи солнца. Едва видно лицо напротив. Он лежит, подперев голову рукой, чёрные волосы даже сейчас контрастируют со светлой кожей. Не выжженные осветлителем. Не пахнут ежевикой. Пристальный взгляд тёмных глаз напротив. Тишина. Что-то внутри кричит, что он опять проебался. — Так теперь я Сан? А ты говорил, что у тебя никого нет, — спокойный тон, он лёгким движением откидывает пару прядей с сонного лица напротив... Кажется, Уёна. Он не уверен. Да и какая разница, если первым делом его называют чужим именем? Именем, о котором думают первым делом утром. Но это совершенно не его проблема. Надо выпить воды, а этот мудак пусть сам разбирается. — Прости, — Чон хрипит, позволяя знакомому, чьё имя осталось вчера на десятом шоте, поправить волосы. Его пальцы нежно коснулись кожи. Пустота. Ничего. Нет ни малейшего желания податься вперёд. Дышать сложно. Голова ноет, будто он решил не только напиться, но и ещё нехило пару раз с размаху об стену головой приложиться. Хотя кто его знает. Вчерашний вечер помнит лишь урывками. Да и какая разница? — Тебе, — сглатывает, наблюдая, как парень напротив медленно выпутывается из одеяла, — на работу? — хорош. И наверняка безумно красив. Даже сейчас, в полумраке. Без одежды. Но его солнце совсем другое, ниже, гибче, сразу видно. Внутренний крик бьёт по вискам, раскалывая на части. Вот и зачем ему было столько пить? Рвётся скулёж, но от него будет ещё хуже. Парень сжалился, и на кровать приземлилась бутылка с водой. — Пей и соизволь восстать, я тебя тут не оставлю, — хмыкает, пьёт воду. Он мог бы ещё подумать, чтобы разрешить этому отоспаться, но все шансы на снисходительность были уже использованы. Так что этот катится куда подальше. — Как скажешь, — Уён тянется за спасительной бутылкой воды, наскоро открывает, чуть ли не стирая кожу на пальцах, и жадно пьёт. Абсолютно всё. Залпом. Как и вчера. И позавчера. Уже неделю его жизнь похожа на приступ эпилепсии. Мерцающие картинки, громкие звуки, мир движется, но Чон не попадает в его шаг. Постоянно промахивается, очухиваясь в незнакомых местах с незнакомыми людьми. Иногда это просто какая-то компания, а сегодня вот этот красавчик, который его, наверняка, уже ненавидит. Или презирает. Но Уёну как-то всё равно: ни один человек не может ненавидеть его сильнее, чем он сам. — Эй, собирайся, у меня не так много времени, — на самом деле много, но он не психолог, чтобы разбираться, что творится в голове у Уёна. Чон послушно, но не совсем чтобы уверенно, выбирается из кровати и начинает натягивать вещи. Голова кружится — едва держит равновесие. Кидает пустой взгляд на свои плечи. Видно несколько тёмных пятен. Ну, оправдываться ему больше не перед кем. Он застрял в ночи. — Тоналку дать? — всё такой же спокойный голос, но не безразличный. На удивление. — Нет, спасибо, — мы с ним всё равно больше не увидимся. Жалкий. Уён никогда так отчётливо не понимал, насколько он жалкий. Глупый. Отвратительный. Всю неделю он грызёт себя изнутри, но так и не решился даже написать. Ни слова. Ни твита. Чего уж говорить о звонке или встрече. — Лучше ещё одну бутылку воды, если можно, — кривая усмешка. Ему накинуть куртку и обуться и всё. Оставить после себя очередной след разочарования. Брюнет протягивает ему бутылку воды. Чон снова благодарит, проверяет, на месте ли телефон, кошелёк, ключи... А что он вообще с собой носит последние несколько дней? — Пока, — глухо раздаётся в тёмной квартире, пока он на ощупь открывает дверь. Ответа не последовало.       С размаху нажимает на кнопку лифта. Теряет равновесие, пытается опереться на стену и в итоге съезжает спиной вниз по стене и то с трудом, потому что кожанка плохо скользит по такой краске. Шумно дышит. Что он делает? Что же он, сука, делает со своей жизнью? У него есть всего пара дней, чтобы вернуться назад. Снова предстать перед коллегами с привычной улыбкой. К чёрту. Неправильный вопрос. Как всегда. Что он сделал со своей жизнью? Своими же, блять, руками, своими словами — своими поступками. Рядом открываются двери лифта. Вниз. А лучше на дно. На то дно, где он сейчас лежит и немного глубже, ведь можно копать. И этим Уён и занимается, активно, не жалея сил. Свежий воздух. Рядом парк. Дышится лучше, но от этого ему снова слышится запах ежевики. Они гуляли тут. Много лет назад. Он и его солнце. Прохладный утренний ветер забирается в расстегнутую косуху. Солнце окрашивает небо в оранжевый, а может и карминовый.       Они познакомились ещё в средней школе, хотя учились вместе и в младшей. Им достались места рядом, а Уён очень не любил биологию, зато очень любил рисовать на этом уроке в тетради и был просто обязан поделиться этим с кем-то. Сан оценил не сразу, но слово за слово оказалось, что у них много общего. И с этого года они становились всё ближе, пока не поняли, что не могут без компании друг друга: им даже не всегда нужно было разговаривать, чтобы всё понимать. Они обожали встречать рассветы на крыше дома Уёна, кутаясь в плед и попивая странный китайский кофе. И не важно, что иногда они засиживались и опаздывали на уроки. Они обожали гулять по паркам, когда было не холодно. Потому что так можно хоть чуть-чуть свежим воздухом подышать в этом душном городе. И пусть, что иногда они приходили домой засветло и огребали от родителей. Они обожали холодные вечера только тогда, когда оставались вместе и смотрели фильмы. Так Уён пристрастился к ужастикам, потому что их до безумия любил Сан. И в такие моменты домашка, которую они делали потом чуть ли не до утра, казалась пустяком. В старшей школе Уён предложил Сану встречаться, встав на одно колено и протянув один наушник. Эти дорки снова собирались пойти гулять по незнакомому району города, а что может быть лучше этого под личный плейлист Чона? Сан принял его, даже не задумываясь. Потому что человек напротив — его вселенная, его луна, которая осветит даже самую тёмную ночь. Его самый лучший друг, чью руку он сжимал, когда ему зашивали ногу, которую он умудрился распороть об арматуру. Его сердце, которое билось вместе с ним, где бы они ни были. Его самый лучший художник-карикатурист с уроков биологии. Его живой огонь, который согревает замёрзшие кисти в своих руках. Его самый-самый лучший собеседник в любой час дня и ночи, с которым они могут ничего не скрывать. И только его. Уён в тот момент заплакал, но Сан ни разу ему об этом не напомнил. Они кое-как поступили в университеты. Разные, но всё равно не разлучались. Денег почти не было, но это было не так уж важно — они были друг у друга. И этого хватало. Никто из их друзей не удивлялся, когда на их пороге порой появлялись две пары до жути милых и голодных глаз. Выпуск. Поиски работы. Небольшая квартира в милом районе, с окнами на восток, чтобы все ещё можно было любоваться восходами. А в соседнем районе есть китайский магазинчик с тем самым кофе. Все считали, что это судьба. Все говорили, что завидуют: встретить своего человека так рано и на всю жизнь. Все ждали, что они обменяются кольцами. И все всегда спрашивали, что было бы, если бы они не познакомились. И однажды Уён задумался. Сколько он помнил, в его жизни всегда всё было под печатью "Уён + Сан", будто его самого и не существовало никогда. Будто он сам растворился в этом мире, будто вечно тащил за собой стойкий аромат ежевики. Хотя от части так и было: когда не хватало денег, они всегда брали гель для душа именно с этим запахом. Это чувство неотделимости тащило куда-то от планов, которые строили вместе так долго и упорно. Опять же. Вместе. Может, если бы Сан почувствовал, что нужно дать Чону немного личного пространства, а не стараться утешить его своими объятиями, то всё было бы по-другому. Может, если бы Уён нормально попросил дать ему время... Но Сан не понял, не почувствовал, потому что раньше такого не было, а Уён промолчал, потому что не мог понять, что же нужно сказать. Он только злился, на Чхве, на себя, на "всех". И однажды Чон сорвался, выстилая путь в бездну им обоим. Он накричал на Сана, вывалил всё болото, что затянуло его с головой, грязное и мерзкое. Видите ли, стало не интересно, видите ли, он больше не может видеть лицо преследователя всей своей жизни, видите ли, они должны расстаться. Он ушёл, хлопнув дверью. Кое-как снял комнатушку и не возвращался.       Идиот. Эгоист. Бесполезный кусок жизни, который никому не нужен. Даже себе. И вот уже несколько недель он один. Сначала было хорошо. День. Два. Три. А дальше агония. Беспрерывная боль, раздирающая изнутри. Начальник на работе смог выдержать такого Чона чуть меньше двух недель и дал отгул. Он никогда не давал таких длительных, но и Уён никогда не был таким... Неживым? И вот он сидит на лавочке в парке. От него несёт перегаром. На шее красуются красные засосы. В руках полупустая бутылка с водой. На телефоне изредка появляются уведомления от знакомых. Сначала телефон разрывался. Но он не объяснял. Никому и ничего. Потому что теперь невыносимо. "Солнышко" назойливо маячит в важных каждый день. Но палец ещё ни разу не поднялся, чтобы нажать кнопку вызова. Он не знает, что сказать. Сан ведь его ненавидит, да? Никогда не простит? Даже слушать не станет? Выльет на Чона суровую правду, что ему без Уёна даже лучше? А Уён никак не может заснуть, не напиваясь до отключки, без такого родного солнца под боком. Без него даже рассветы бесцветные. Пустые. Как сейчас. Снова рингтон телефона. Ему кто-то звонит. Номер неизвестный. Уён выдыхает и проводит пальцем вправо. — Алло? — хрип. — Алло? Это Чон Уён? — голос на том конце звучит взволнованно, но незнакомо. — Да. — Простите, что так рано вам звоню, я начальник Чхве Сана, он вчера и сегодня не вышел на работу. Телефон не берёт. Такого раньше не было. Вы же его парень, верно? С ним всё хорошо? — секунда. Две. Десять. Мысли Уёна мечутся. Руки дрожат. Он весь дрожит. Телефон почти вываливается. Нет. Нет, нет, нет. Нет. Он не мог. Нет. Нет. Нет, пожалуйста, нет. — Мистер Чон? — Уён сбрасывает звонок и резко поднимается. В глазах темнеет. Но он устоял. И сразу же нажал на первый контакт в списке. Лишь гудки. Бежать. Нет, долго. Такси. Ему нужно такси. Срочно. Сейчас. Приложение болезненно долго грузится. Ему плевать на стоимость, лишь бы домой. Лишь бы быстрей. Это самые долгие пять минут за все существование Уёна. Он кое-как убирает телефон в карман. Нужно бежать. Нужно что-то сделать. Ведь ещё может быть не поздно. Он заламывает руки. Сердце стучит в ушах. Больше ничего не слышно. В его мире больше не существует ничего кроме дома, настоящего дома, возможности, что там Сан, и блядского такси, которого все ещё нет!       Как только водитель подъезжает, Чон сразу же бросается в салон и умоляет ехать как можно быстрее. Мужчина смотрит на пассажира скептически, но старается и правда ехать быстрее. Уён проверяет время каждые полминуты, хмурится и неизменно молчит. Он уже сотню раз представил, как вбегает в квартиру, а Сан прописывает ему по челюсти. Со всей силы. Но лишь бы жив, лишь бы цел. Лишь бы не сделал ничего непоправимого. Господи, Сан. Сан. Сан, Сан, Сан. Уён никогда не молился по-настоящему, но сейчас он мысленно пытается попросить всех, кого может вспомнить, лишь бы всё было в порядке. Вылетает из машины. Подъезд. 11 этаж. Серая дверь. Ключ не попадает в замок. — Да сука! — рык. Ещё попытка. Ещё. Смог. Он врывается в квартиру. И ему хватает нескольких секунд, чтобы понять всё. Он слышит отовсюду запах крови. Чувствует на языке вкус тишины. Видит лишь ритм своего сердца. Делает несколько шагов. Перед дверью в спальню останавливается. Он не готов. Нет. Не сейчас. Не надо. Скажите, что это кошмар. Ночной кошмар. Впивается ногтями в кожу ладоней. Не больно. Может всё-таки сон? Сжимает ручку двери. Не чувствует холода. Ничего не чувствует. Открывает. На стене висят их совместные фото. Поворачивает голову направо. Немой крик сдавливает горло. Падает на пол и отползает к стене, со всей силы зажимая рот руками. Слёзы катятся сами. Нет. Нет. Пожалуйста. Нет. Солнце. Нет. Сам не понимает, что мямлит это вслух. Слова смешиваются в непонятное месиво. Месиво того же темно-бордового цвета, что и паркет, кровать, высветленные волосы его солнца. Рвотные позывы неумолимо подступают к горлу, и Чон еле успевает хоть отклониться в сторону. Его рвёт до тех пор, пока в желудке не остаётся ничего. Живот скрутило. Во рту отвратительная горечь. Всё лицо горит от слёз. Рукавом куртки вытирает рот, размазывая сопли и слёзы ещё сильнее. Медленно подползает. Сантиметр за сантиметром. В метре застывает, переводит взгляд на стол. Он увидел лицо. Он никогда не видел чего-то настолько страшного. Въедающегося в сознание. Отвратительного. Но ведь это его Сан. Его солнце. Вдыхает отвратительный воздух. Доползает. Рядом валяется пистолет. — К... к... какой т... ты глуп... пый, — шепчет, заикаясь. Тянет руки. Но не находит сил, чтобы коснуться. Последние несколько недель не были агонией. Это был отдых на курорте. А сейчас. Сейчас его жизнь оборвалась по-настоящему. Поджимает губы, с силой кусая. Ничего не вернуть. Эта мысль стреляет ему в висок. Как Сан. Опускает взгляд. На бледной-бледной шее застывшая кровь и бледные-бледные веснушки, которые он целовал каждое утро. Сан прятал их под тоналкой. Но Уён любит их. И любит запах ежевики, потому сам каждый раз покупал гель с этим запахом. Он хочет увидеть улыбку любви всей своей жизни ещё раз. Хоть раз. Хоть один раз. Хоть один разочек. Хоть на секунду. Он навсегда запомнит эту секунду. Будет жить в этой секунде. Ну хоть раз. Последний. Самый последний. Последний-препоследний.       Записка лежит на столе. Но ему не нужно её читать. "Я устал. Теперь уже ничего не имеет смысла. Я всё разрушил. Мне очень жаль. Уён, прости меня за всё. Ребята, не злитесь. Я всех вас люблю. И всё прощаю. Передайте Уёну, что я хочу, чтобы он был счастлив. Я его люблю. Ваш Сан". Уён знает мысли Сана даже в вечном молчании. Им часто не нужно было говорить, чтобы понять.       Уён подбирает с пола пистолет.