blue eyes laughing in the sun laughing in the rain baby’s got blue eyes and i am home again
Уилл, шатаясь, падает у стоящего вдали дерева и подставляет лицо солнцу. Он наконец может остановиться, передохнуть, и ладонь сама тянется туда, где обычно была другая, но сейчас — пустота. Уилл держал его руку лишь однажды: отчаянно сжимал ладошку, маленькую, тонущую в его пальцах и крови, и, едва сохраняя спокойствие, пытался утешить. Переплел их пальцы, водя своим большим пальцем по его, потому что им обоим было страшно. Страшно, что все. Все, они больше никогда не увидятся. И он держал его руку, он обнимал его так близко в первый и последний раз, и, черт возьми, как же это несправедливо. Он не вернулся домой, не увидел своего брата и никогда не узнал, что Уилл умер тогда вместе с ним. Уилл бежал, падал, поднимался, тонул, вновь вставал, потому что должен был доставить приказ, но сейчас, когда все закончилось и рядом лишь пустота, он не уверен, что сможет подняться. Но солнце все еще светит.***
Солнце светит Уиллу прямо в лицо, когда он с тяжелым вздохом просыпается. Ему опять снится война, смерть, Том. Уилл ненавидит этот сон. Ненавидит то чувство опустошения, которое он оставляет. Он практически каждую ночь видит одно и то же уже почти полгода — с начала 2017 — и это невыносимо больно. Он пытается предупредить, что-то сказать, взять Тома за руку до всего того ужаса и крови, но он словно фильм смотрит. Воспоминание. Он одновременно и участник, и зритель и не может изменить ни секунды. Ему остается лишь наблюдать за Томом, запоминать шутки и взгляды, отчаянно тянуться и ловить пустоту и надеяться, что когда-нибудь он сможет с ним остаться. Уилл с детства знал, что любит его. Он с детства чувствовал бесконечную, переполняющую его любовь, разве что тогда еще не знал к кому. Смутный силуэт становился четче с каждым годом, и сейчас Уилл наконец-то вспоминает его имя. Томас Блейк. И какие же чертовские усилия требуются, чтобы не побежать искать это имя на фейсбуке. Уилл, может быть, так и сделал бы — казалось бы, найди его в социальных сетях, и все, вот он перед тобой — но он боится. Боится, что все выдумал, что с самого детства это было лишь его воображение (в лучшем случае). (О худшем он старается не думать.) Каковы шансы, что он действительно помнит прошлое? Что это действительно прошлое? Что Том Блейк существовал и вновь существует сейчас? Что все правда, а не постепенное падение Уилла в безумие? Чертовски малы эти шансы. И поэтому он просто продолжает надеяться. Он горит Томом. Несет в себе это чувство всю жизнь, словно родился полный любви, но с дырой в груди. И постепенно возвращает все, что умерло в тот день, туда, где оно должно было быть. Мать всегда удивлялась, почему он с самого детства никогда не влюблялся, почему он рисует неясный образ и войну, почему с каждым годом становится все более задумчивым и отдаляется. Просто часть сердца Уилла принадлежит прошлому. Прошлому, которое отчаянно пытается стать настоящим. А солнце все еще светит в глаза.***
Солнце светит в глаза, и Уилл щурится, прикрываясь ладошкой, когда слышит громкое «То-о-ом! Подожди!» совсем рядом. Он привык на подобное не реагировать, потому что уже фактически ни во что не верит, но когда кто-то случайно толкает его, проходя мимо, и Уилл поднимает на этого человека взгляд, внутри что-то обрывается. Лицо ужасно знакомое, но, несмотря на то, что он видел его несколько сот раз, у него уходит секунд десять, чтобы сопоставить вьющиеся рыжеватые волосы, убранные назад, солнцезащитные очки, малиновую футболку, темные шорты, кроссовки и коктейль, который едва не выливается на Уилла, с грязью на лице и запутанными волосами, уставшим взглядом и испачканной военной формой. И Уилл бросается следом. Он едва не врезается в Джозефа, когда тот резко останавливается возле пустой автобусной остановки. Рядом никого, и Уилл сразу же цепляется за него глазами. И он тут же замечает его. — Уилл? Том смотрит неверяще, потому что так же уже не надеялся Уилла когда-либо увидеть, и теперь не может поверить, кто перед ним. Он изучает его несколько мгновений, едва заметно улыбается, когда смотрит на кудрявые волосы, светлее, чем он помнил, и свободно разлетающиеся в разные стороны (ведь больше нет необходимости стричь их как можно короче), скользит взглядом по свободной серо-голубой водолазке, заправленной в темно-синие вельветовые брюки, и туфлям дерби, и стоит с приоткрытым ртом, не зная, можно ли глазам доверять, можно ли поверить, что это происходит на самом деле. И Уилл уверен: у него самого лицо сейчас такое же. Они знали друг друга лишь в военной форме, лишь напуганных и уставших, и умирали друг у друга на руках в последние моменты, когда были вместе, и сейчас видеть друг друга здоровыми и целыми, способными улыбаться и чувствовать, зная, что их не отправят умирать в любую секунду, видеть браслеты на руке Тома, когда он поправляет лезущие в лицо пряди, расстегнутую рубашку, надетую поверх футболки и заправленную в обтягивающие черные джинсы, драные на коленках, и радужные кеды — это невероятно. Уилл не был уверен, что этот момент когда-нибудь наступит, но сейчас, сейчас он срывается с места и летит к Тому, обнимает его крепко-крепко и чувствует, как его до одури сильно обнимают в ответ. — Твой друг? — Джозеф смотрит на них удивленно, и Том поясняет: — Типа того. Мы с ним лет сто не виделись. И Солнце улыбается собственной шутке и Уиллу.***
Солнце улыбается Уиллу и расстилает плед на заднем дворе дома Блейков. Поздний вечер, и довольно прохладно для середины весны, и Том садится к Уиллу вплотную, а Уилл обнимает его одной рукой, потому что он буквально столетие этого ждал и ни минуты терять не хочется. — Ты же справился, верно? — Том поворачивается к нему и улыбается: он все так же в него верит, и у Уилла внутри пламя горит с новой силой. — Как тебе Джо? Ты же его нашел тогда? Уилл кивает. — Я отдал ему твои вещи, и я… я не особо помню, что было дальше. Он смотрит в сторону, в небо, и Том тянется к руке Уилла, которой он, нервничая, неосознанно узоры на брюках вырисовывает, и томова ладошка вновь в руке Уилла теряется. — Знаешь, я упал в реку, когда оставалось совсем чуть-чуть, и мне казалось, я не выберусь, я утону, а потом… вишня, лепестки вишни окружили меня, и я думал о тебе, о том, что ты остаешься рядом несмотря ни на что… Уилл замолкает, собираясь с мыслями, и внезапно словно плотина, его чувства сдерживающая, рушится. — Я думал… я думал, мы больше никогда не увидимся. Черт, я всегда знал, что люблю тебя, но я даже не надеялся, что найду тебя вновь… я… — Уилл переживает слишком много и слишком сильно, и ни одно слово не может эти чувства в свои рамки загнать, и Том ловит слезы Уилла пальцами, крепче сжимая его руку. — Я знаю… я тоже. Они впервые обнимаются под свободным небом, впервые касаются рук, губ, щек, шей друг друга и не боятся шумов и сковывающих небеса металлических когтей. Уилл треплет томовы волосы и наконец-то открыто называет его красивым, из-за чего Том искренне смеется, а Уилл окончательно понимает, как сильно им друг друга не хватало. Они проводят так всю ночь: в объятиях друг друга и разговаривая, ведь несмотря ни на что они нашлись, а срок в сто лет, который для этого потребовался, больше не кажется таким большим. Пламя внутри Уилла больше не погаснет, потому что его Солнце рядом. Солнце, тихо дремлющее на его плече и все еще не выпускающее его ладонь.