Первое, что их встретило после привычного монотонного жужжания города, это резкая музыка. Отвратительная и громкая, она обрушилась на них внезапно и безжалостно.
Мистер Граб брезгливо поморщился, словно от дурного запаха.
В киборкафе было душно. Под потолком собрались бледные облака пара электронных сигарет — таких же душных и без запаха.
Под потолком — размытые пятна желтых ламп.
Едва глаза двоих — крупного черного мужчины по имени мистер Граб и молодого белого мужчины, по имени Джим, привыкли к окутавшему тесное пространство полумраку, они смогли разглядеть, что помещение было полно движения. Неестественного и напряженного, но абсолютно человеческого. Посетители глядели на них, кто с ледяным равнодушием, кто с недоброжелательностью.
Правда, опасность часто оказывалась надуманной.
Джим, стараясь вести себя как можно свободней, дружелюбно улыбаясь, подплыл к барной стойке и заказал три пинты пива.
Бармен поглядел на него без малейшей доли энтузиазма, но с нотками презрения.
— Ты человек, что ли? — спросил он.
Вопрос был риторическим. Джим был слишком здоровым и жизнерадостным. Окружающие его люди рядом с ним тускнели и выглядели серыми тенями.
— Да, человек, а что? — спросил Джим как ни в чем не бывало. — А вы разве не человек?
Бармен вздохнул и немного расслабился.
— Тут все люди, но таковыми почему-то не считаются, — ответил он в оправдание за свою враждебность.
— Мы, между прочим, как раз за ваши права и боремся, — Джим подмигнул. — Правда-правда. И мы верим, что вы от нас ничем не отличаетесь. Вот и от вас на самом деле ожидаем такого же отношения.
Бармен не ответил, только небрежно кивнул и принялся звенеть пинтами, демонстрируя потерю интереса. Потоптавшись ещё немного и поняв, что диалога не сложится, Джим направился к столику, за который уже уселся мистер Граб. Там же сидел ещё один человек, и сидел уже давно, судя по пустеющей посуде. Лицо Джима снова расплылось в слишком довольной улыбке, и он, протянув руку, громко представился. В ответ он получил неуверенное рукопожатие, недоуменный взгляд из-под насупленных бровей, но четкое «Бейл».
Бейл был киборгом, как и все в этом заведении. Это подчёркивали его сердито сжатые губы, болезненная худоба, хмурость, и взгляд — полумёртвый, частично машинный, взгляд камеры с пародией на эмоциональность. В его образе было ощущение остроты, геометричности, однако холод стали при этом отсутствовал. Неидеальность его лица убеждала в человеческом происхождении — кривой рот, ассиметричное лицо, из-за чего одна бровь была все время выше другой.
— Чем могу быть обязан вашим вниманием? — спросил он.
На стол перед ними поставили три пинты пива. Пенка всколыхнулась и капля поползла по стеклу вниз, оставляя белый след. Бейл понаблюдал за каплей, затем с коротким скрипом стёр её пальцем, не дав добраться до стола.
— Мне нельзя больше пива, — добавил он сухо.
— Не пьёте? За рулём? — поинтересовался Джим.
— Нет, программа. Кто вы, Джим, мистер Граб? Я ведь не знаю вас.
— «Тёмная луна» — слышали об этом? — спросил мистер Граб.
— Нет.
— Должны были слышать, — сказал Граб. — Мы боремся за права киборгов.
— Как же вы боретесь за их права, когда даже не знаете об ограничениях программы?
— А что за ограничения программы? Что вы чувствуете? — полюбопытствовал Джим.
Бейл с мягким раздражением постучал указательным пальцем по краю стола. Он не был роботом, поэтому не мог так хорошо читать людей, не мог их идентифицировать при желании, поэтому напряжение его сковывало. Джим выглядел просто и дружелюбно, а вот мистер Граб вызывал намёки на страх. Он был большим и пасмурным. Мотивы обоих были неизвестны. А Бейл терпеть не мог неизвестность.
— Мозг подключён к компьютеру, — объяснил Бейл. — Что вам от меня нужно? Интервью?
— Не совсем, — ответил мистер Граб, подвинув к себе пинту с пивом. — Но для работы с вами хотелось бы узнать вас поближе.
— Для работы со мной? — в голосе Бейла читалось удивление, но лицо было неподвижным.
— Вы были на войне, так?
— Нет.
— Вы — снайпер. И потому вы стали киборгом. Граната.
— Бывший снайпер, бывший военный. И больше не желаю иметь с этой гадостью ничего общего. Поэтому я считаю, — в его голосе проскользнуло раздражение, — мне даже удалось заблокировать некоторые воспоминания…
— Но ведь вы врете, — произнес мистер Граб. — Киборг не может заблокировать воспоминания. Самые страшные у вас все ещё там. Самые постыдные — тоже.
— К чему вы клоните? — Бейл облокотился об спинку стула.
Страх и напряжение не ушли, наоборот, словно туман окружили.
Полубезжизненные глаза не выражали ничего, почти пустота. Смотреть в эти глаза было для Джима непривычно и противно.
— Мы можем помочь вам. Мы знаем, с чем вы сталкиваетесь, — сказал сочувственно Джим.
— Если я что? — спросил Бейл.
— Если вы согласитесь вступить в «Тёмную луну», — ответил Граб. — Поможете не только себе, но и всем киборгам. Если все пойдёт по плану, вы получите равноправие и ваша жена больше не будет переживать из-за протекающей крыши.
— Не слишком ли вы много обо мне знаете?
— Информацию о киборге очень легко найти…
— О… Вы следили за мной, пользуясь моим… Положением? И вы ещё хотите, чтобы я к вам присоединился, каким бы чертом вы там не занимались.
— Вы правы, Бейл. Мы действительно много о вас знаем… Такая наша работа, мы не выбирали, правда-правда, — извиняющимся тоном оправдывался Джим. — Полицейским в наше время должно быть многое известно, ну так уж оно есть… Но, понимаете, когда в организации борющихся за права киборгов не состоит ни одного киборга, это, как бы вам сказать… Не комильфо.
Бейл поглядел на них с просочившемся изумлением, а затем его неприступное лицо внезапно словно раскололось и он живо, очень по-человечески рассмеялся.
— Вы не шутите сейчас? — через мгновение его лицо снова приняло серьезное выражение. — Чем же ваша организация занимается, помимо слежки за такими, как я? Маршируете с плакатами?
— Это, наверное, тоже, — ответил Джим. — Мы занимаемся мелкой работой — так называемым, хулиганством — граффити, наклейки… Газеты.
— И вы ожидаете, что я соглашусь заниматься этой чепухой? Поищите того, кому делать нечего.
— Ещё мы разрабатываем проект, — прогремел Граб. — Вот такую таблетку, — он вытащил из кармана маленький серый диск, мало напоминающий что-то съедобное и подвинул его ногтем в сторону Бейла.
Тот окинул её быстрым взглядом.
— Это что?
— Это то, что вам может помочь.
— Мне ничего не нужно, — сообщил он это быстро, будто заученную фразу.
— Это сделает то, что вы хотите, — продолжал греметь Граб. — Заблокирует ваш сигнал, и никто, повторю, никто не сможет доказать, что вы киборг. А также избавит вас от воспоминаний.
— И то, и другое? — скептично спросил Бейл.
— Каждому киборгу хочется что-то забыть. Мы знаем многое о вас, о вашей… Культуре. Это совсем не трудно — узнаёшь одного — узнаёшь всех, картина одна — трагическое прошлое, трагическая причина ранения или гибели и ужасное пробуждение. Я вижу, как изменилось ваше лицо. Пробуждение было болезненным? И желание — быть человеком, вести нормальную жизнь. Этот диск сделает из вас человека. Он проанализирует ваш мозг и уничтожит воспоминания, которые мешают вам жить, заменят их на новые, реалистичные, но мирные. И заодно заблокирует сигнал. Программа называется «Возвращение». Думаю, вы догадываетесь, почему. И главное — это безопасно. Даже если диск проглотит человек. Если вы решитесь на это, вы будете для киборгов живым доказательством, их надеждой. Вы сможете обмануть систему, найти работу, начать нормальную жизнь без кошмаров, переживаний, но как член «Темной Луны».
— Подумайте над нашим предложением, — посоветовал Джим. — И вам хорошо, и нам поможете.
Бейл опустил глаза на столешницу, рассматривая блестящие мокрые и жирные пятна и внимательно все обдумывал. Думал он о своих сомнениях. Всё было слишком подозрительно — врываются в киборкафе двое совсем незнакомых ему мужчин с совершенно идиотским предложением. Занимаются бесполезной чепухой, вместо того, чтобы продвигать свою программу, которая спасёт жизни, предлагают быть рекламой, словно построили новую модель пылесоса. Что-то здесь было не то, пахло наигранностью. Он поглядел на пятна на столе и ему вспомнилась плесень на потолке собственной квартиры, заваленные мусором темные сырые подъезды — газеты, провода, остатки пищи, все истоптанное, перемешанное в одну массу; оскорбления, написанные краской на дверях. Вспомнилось и то, что была когда-то давно, и казалось туманным сновидением — высокая зелёная трава, голубое небо, белое платье матери, ощущение чистоты, невозможной, придуманной, сказочной. Тёплое чувство казалось выдуманным. И, словно клинком резанули — светлое небо становится чёрным в один миг, окровавленная рука отдельно от тела, языки пламени дико пляшущие в стенах дворца, плавящиеся обои и падающие колоны, пыль обдирает легкие, вырывается из горла вместе с кровью и звериный вопль взрослого мужчины, увидевшего собственные вывалившиеся кишки — «мама, мама!».
Сколько раз Бейл пытался убедить себя, что это кошмарный сон, сколько раз пытался согреть себя угольками ускользнувшего счастья — любая радость, даже больше ему не принадлежавшая, убивалась осознанием своей собственной жестокости.
— Нет, — сказал он твёрдо.
Джим выпучил глаза.
— Нет?
— Почему вы выбрали именно меня? — произнёс холодно Бейл.
— А почему бы и нет? — спросил Джим удивленно.
— Потому что я не единственный, кто был на войне.
— Лучший снайпер, сам подавший в отставку должен был слишком многое увидеть, — безразлично заметил Граб.
— Заткнитесь и оставьте меня в покое! — внезапно разозлился Бейл. — Я сказал вам нет, значит нет!
Он вскочил, резко отодвинув стол, пинта с грохотом упала и пиво хлынуло на стол, а со стола полилось на брюки Джима. Тот и в свою очередь вскочил, спасаясь, раза три чертыхнувшись. Диск скользнул со стола, два раза звякнул об пол и покатился. Бейл быстрым шагом, не оборачиваясь, натыкаясь на спины и грубо отталкивая костлявые тела, стремился к выходу. Он больно ушибся животом об угол стола, снес чей-то стакан с алкоголем, намочив рукав. Он не знал, идут ли за ним Джим и Граб, кричат ему что-то вслед или провожают бессильными взглядами. Музыка гремела, заглушая голос программы бьющей в ушах — «синяк в области…» — Бейл не слушал.
Лишь когда вибрация музыки перестала ощущаться и электронный голос наконец умолк, Бейл перешёл на спокойный шаг. Он шёл, сгорбившись и засунув руки в карманы. «Снайпер должен был многое пережить». Эти слова выбели его из колеи, ведь он почувствовал. Почувствовал тяжесть в руках от винтовки, услышал глухой удар тела об землю, увидел смерть. Увидел черный, огромный, удушающий горький дым, поднимающийся из некогда красивого дворца, играющее алое пламя в его пустеющих окнах, услышал крики, отдаленно похожие на человеческие — все дело его рук, плод его планов и мыслей. Сколько раз он обещал себе, что совесть перестанет терзать его, что им воспользовались, повертели, как марионеткой, что просто окунули в кошмарный сон и он был бессилен перед ними. Даже притворство, самоубежденность в том, что он обо всем забыл — ложь, очень хрупкая защита. Люди, видя его, сходили с дороги. Чья-то рука схватила за рукав, но тут же отпустила — рукав был мокрый. От него разило алкоголем, его можно было принять за человека, если бы только не загорающиеся красным лампочки, торчащие из стен, едва он проходил мимо.
Сколько раз Бейл смотрел в зеркало и боялся, не видя в своём лице ничего. Каким бы он ни был — уставшим, радостным, печальным — та же едва подвижная, едва живая маска, а если лицо становилось по чистой случайности чуть более подвижным — как сегодня от смеха, становилось больно.
Верхушки здания исчезали в грязно-желтой пелене. На улице было мало людей, над головой проносились ховеркары, поднимая сухие бесцветные листья и целлофановые пакеты, и где-то вдали нескончаемо визжала сирена. Роботы-любовники расхаживали со своими клиентами, устремившись туда, где в сухой желтоватой жиже смога, дружелюбно мерцали неоновые вывески и было слышно веселье. Роботы шли, гордо закинув голову, одетые в модные джинсы и прозрачные курточки. Одна парочка сильно выделялась среди других. Робот, что был с номером триста пятьдесят семь был одет слишком просто. Он, красивый, как все любовники, держался совсем как человек, потому что он все время глядел по сторонам. Он вёл под руку скромную девушку в закрытой одежде и на его пальце блестело обручальное кольцо — это Бейл заметил сразу, потому что роботы никогда не носили кольца. Встретившись с ним взглядом, робот улыбнулся. Он выглядел счастливым. Киборг рядом с ним, по-человечески некрасивый, был больше похож на машину, и Бейлу сразу подумалось об этом. Он даже боялся улыбнуться.
Когда Бейл два года назад проснулся и ему принесли зеркало, он испугался.
Врачи улыбались. Бейл заплакал.
Бейл свернул на свою улицу, такую же грязно-коричневую, отвратительную, как и другие жилые улицы этого района. Его квартира находилась в старом доме в готическом стиле, построенным века два назад, он возвышался мрачный, с потрескавшимися стенами, словно нежилой. Он стоял прямо напротив давным-давно закрытого железнодорожного моста, обвалившегося, заросшего жесткой травой и покрытый бурой ржавчиной, брошенный поезд, длинный, разбитый, угрюмый одиноко стоял на нем. В воздухе пахло чем-то горьким и терпким. Фонари, как молчаливые сторожа, слабо мерцали, почти невидимые в смоге. Трава на газонах была вытоптана, мусорные баки были переполнены и потому на газонах, возле стен — повсюду возвышались груды мусора, над ними жужжали мухи, запах исходил кислый и гнилой.
Он поглядел на свой дом и ощутил тоску. От него веяло холодом. Совсем неожиданно скрипела детская качелька, покрашенная в веселую розовую краску.
Первое, что он увидел — скелет робота, привалившегося к стене и вздрогнул. Синяя сталь, дыры в том месте, где должны быть глаза-камеры и реалистичная челюсть с белоснежными зубами — их было не вырвать.
В подъезде было темно и холодно. Тут ещё больше пахло горьким, чем на улице, из углов воняло мочей. Лампочки не горели, отопление не включили. Его включали только по ночам, если не забывали. Перешагивая через кучи неизвестного происхождения и чуть не поскользнувшись на пластиковом пакете, Бейл изо всех сил старался не морщиться. Пластиковый пакет его напугал — он вспомнил, что в третьей квартире мистер Чэн таким популярным способом покончил с собой.
Пакет мистера Чэна был из детского магазина, и на нем был изображён клоун.
Говорили, это его второе самоубийство.
На стенах от потолка шли чёрные разводы, красная краска на стенах была давно облупленной и каждый давно планировал заново всё покрасить. Вообще говорили, надо убраться. Но некому было это сделать.
Бейл кивнул спускающейся ему навстречу Рози, даже слабо ей улыбнулся. Она опустила глаза и поглубже запахнула пальто, но клетчатые колготки, сеткой обтянувшие ноги, было видно сразу, и яркий макияж, румяна, скрывающие бледность лица, дорогая помада на сжатых губах, волосы, выкрашенные в ярко-рыжий цвет. Она много что говорила, много врала, скрывая свою профессию и все делали вид, что верят ей. Она была единственной, кто стирал грязные надписи со своих дверей.
Квартира Бейла находилась на третьем этаже, квартира двенадцать. Равнодушным, привыкшим взглядом он посмотрел на оскорбление, выведенное на дверях. Когда-то он тоже их стирал. Потом ему надоело. Это было бесполезно — бесполезно не смотреть в глаза действительности, хоть Тейлор каждый раз просила их убрать. Ей от них было больно, в ней словно выключали чувства, когда она их видела. Она не умела быть безразличной к таким мелочам, а ему надоело в своё время переживать за всё подряд. Два года его новой жизни были наполнены унижением, и не только словами других, но и собственными мыслями.
Мысли не позволяли ему спать уже столько дней, что он сбился со счета. Было в этом что-то привлекательное, даже блистательное — ощущение скорой смерти, которая никогда не наступит. Изношенности, слезливости глаз, бессилия — это вызывало странную эйфорию. Наркотики. Киборгам они были не доступным, они нашли своё другое извращенное наслаждение. В этом была сладость саморазрушения — контроля над своим телом, победа над программой, хоть временная и ненастоящая. Киборги не спали, игнорировали электронный голос и прозрачное окно с надписью перед глазами, до тех пор, пока компьютер сам не решал за них.
Он вытащил из кармана ключ, но не успел засунуть его в замок — дверь распахнулась перед ним. На пороге стояла Тейлор. Она всегда густо красила ресницы тушью и обводила веки карандашом — глаза казались такими большими, а по серым кругам можно было догадаться, плакала она сегодня или нет. Её желтые волосы растрепались.
Сегодня Тейлор плакала.
Она была в переднике, одной рукой держала пластиковый тазик с тряпкой висящей на его краю.
— Раз ты решил поиздеваться надо мной и не собираешься убирать эти ужасные надписи, раз для тебя это такой непосильный труд, я сама это сделаю, — произнесла она расстроенным голосом.
Тейлор пыталась звучать зло, но отчаяние её охватило. Она была готова снова заплакать. Она прошла мимо него и поставила тазик, громко, резко. Вода сразу плеснула через край, в маленькой луже закружились пылинки.
— И ты не спишь, а пропадаешь где-то, — продолжала она, сев на корточки и полоща тряпку. — Ты опять за своё… Ты хочешь довести меня, да? Тебе плевать на меня. Ты думаешь только о себе и своих удовольствиях… Ты забываешь обо мне, всё о себе, да о себе… — она всхлипнула, и дальше полоскала тряпку, выжимая её и снова опуская в воду.
— Это неправда, — устало отозвался Бейл.
— Тогда почему ты не спишь? Я уже молчу об этих надписях. Почему ты тогда не спишь?
Бейл мог бы ей сказать, что она просто его не понимает и никогда не поймёт. Тейлор — человек. Она не лишена ни банальных удовольствий, ни роскоши излишеств, ни свободы элементарных действий. Но он мог только молчать или давать пустые обещания.
Она наконец выпрямилась, подошла к стене и с остервенением начала тереть буквы. Контур их размазывался, но сами буквы не стирались. Бейл подошёл к ней со спины и Тейлор почувствовала, как его руки обхватывают ее талию и он прижимается к ней. Его тело было искусственно тёплым. Она дернулась, ударила мокрой тряпкой по сцепленным рукам, наконец вырвалась, толкнула его в грудь.
Бейл поглядел на Тейлор, надеясь, что его взгляд выражает хоть что-то. Что ему удаётся смотреть на неё хоть с жалостью, хоть с грустью, хоть виновато. Тейлор смотрела на его лицо. Она научилась понимать его, знала, что он очень огорчён и ей было трудно злиться. Но она продолжала делать вид, что сердится. Она плакала чёрными из-за туши слезами.
Бейл взял тряпку и принялся вырывать её из рук. Она сжала её, но он был упрям.
— Дай мне самому.
— Не надо, краска и так не смывается, — произнесла Тейлор обреченно.
— Есть специальное средство для такого.
— У нас его нет.
Он уже продолжал тянуть тряпку по инерции. Тейлор дернула её на себя и пальцы Бейла послушно разжались.
— Я пойду куплю, — сказал Бейл спокойно.
— Нет. Ты пойдёшь… И… — Тейлор вздохнула, — и отдохнёшь.
Бейл разглядывал её, судорожно соображая, как же заставить её взгляд смягчиться. Она стояла в этом темном, вонючем подъезде напротив окон, из которых была видна грязь закрытого смогом неба. Она была здесь совершенно лишней, не вписывающейся, не заслуживала ни одного грубого слова и Бейл это понимал, но мог только работать, чтобы она хоть немного радовалась, и хоть за что-то меньше переживала. Он мечтал, надеялся, копил деньги, чтобы когда-нибудь они переехали в другое, лучшее место, может быть, в какой-нибудь космический оазис, где они позабудут о бедности. Бейл протянул руки к её лицу. Она отвернулась, но он мягко взял её лицо между ладонями и повернул к себе. Тейлор молчала, не глядела на него. Бейл вытер подтеки туши вместе со слезами и отпустил. Он поднял тазик и вошёл в квартиру.
Тейлор всеми силами пыталась сделать их квартиру уютной. Она насобирала много обрывков обоев, они продавались иногда в строительных магазинах за бесценок и наклеила их на стены, обои разного цвета и узоров. Она тащила в дом любую вещь, которой можно украсить дом — картины, древние лампы, продержанные столики и стулья, вазы. В каждой комнате (а их было три, не считая ванны и кухни) стояли пластиковые растения. Большие деревья, реалистичные, кое-где заново покрашенные. Казалось, они запахнут листовой, заколышутся и затрепещут, стоит к ним подойти. Пластик был мягкий, шершавый. Бейл любил подходить и щупать их листья, закрывая глаза и представлять себя в живом лесу. Тогда перед ним представали те далекие образы — сочная зелёная трава, залитая солнцем, переливающаяся на ветру, словно волны в море, чистое небо, дом, мать в белом платье. Под кожей, защищая провода, тоже был пластик.
Бейл занёс тазик в ванную. Вода была холодная и тратить её следовало с осторожностью — старый металлический кран любил начать скрипеть, булькать, рычать и потом выключаться. Бейл помыл руки в тазике, но тушь с пальцев плохо смылась.
В гостиной на потолке расцветало темное пятно. Небось опять у соседей трубу прорвало — подумал Бейл и ничего не ощутил.
Бейл тихо ступая, вошёл в комнату с дверью, украшенную дешевыми бумажными наклейками и в его лице появилось что-то, напоминающее нежность. Комната была маленькая, но уютная, на окне висела синяя занавеска с сиреневыми незабудками, на подоконнике выстроились плюшевые звери. Это была единственная комната, в которой были целые обои — пастельно-розовые в белую полоску. У стены стоял продолговатый шкаф из материала, имитирующий светлое дерево, с висящим на дверце овальным большим зеркалом без рамы и голубой круглой ручкой с посередине мягким светлым камешком. В углу стояла искусственная пальма. Под окном стояла кровать с откинутым темно-синим покрывалом с желтыми пятилучными звёздами. На кровати под одеялом спала девочка, положив руку на плюшевого медведя и поджав тоненькие ножки.
Бейл сел на краешек кровати и осторожно убрал волосы с лица девочки. Она выглядела спокойной, дышала ровно, но всё её лицо было покрыто бледно-коричневыми пятнами, а под глазами темнели синие круги. Он заботливо гладил девочку своей не по-человечески горячей ладонью, задерживаясь каждый раз, когда касался её лица.
— Она не просыпалась сегодня, — услышал он удрученный голос своей жены.
Тейлор стояла в дверях, беспомощно опустив руки вдоль тела.
— Как и вчера? — тихо спросил Бейл.
— Как и целую неделю.
Тейлор поспешно отошла и он услышал, как она села в кресло в гостиной. Он ясно представил, как она сидит в кресле и нервно трёт руки.
Бейл не мог к ней обращаться — она его не услышит. Он снова начал гладить её и устало закрыл глаза. Когда-то его мать так же гладила его по волосам, напевая тихо колыбельную, а он лежал в постели, в комнате, похожую на райское место,. На ней и тогда было белое платье. Может, всё это, белоснежная ткань её платья — лишь сон?
Бейл аккуратно лёг на кровать рядом с девочкой, положив под голову локоть. Другой рукой он обнял её. Он думал, что ему надо надеяться и искать врачей с сочувствующими лицами. Он глядел словно сквозь неё, на красивую стену, на её детские рисунки, прикреплённые скотчем.
Бейл встал, и, не оборачиваясь на дочь вышел из комнаты, закрыв дверь. Он подошёл к сидящей в кресле жене и крепко обнял её. Она обняла в ответ. Они оба что-то говорили друг другу и оба не понимали и не слышали — бестелесные утешения.
***
Ночь покрыла город, проснулись неоновые огни и искры заиграли в зеркальных стенах. Несмотря на смог, темнота делала их ясными, и даже район киборгов казался привлекательным, блестел и переливался, словно осколки. Зелёные буквы «Солнца» торчали в небе, будто были на нем написаны — само здание выглядело умершим, окна плотно закрыты, стены сливаются с чёрным, пустым небом. Но даже сквозь шум города можно было различить его протяжный, грузный гул. Ночью город оживал, взрывался музыкой и искусственной беззаботностью, голограммы девушек соблазнительно танцевали в пробирках, реклама улыбалась с огромных прозрачных экранов. Ночь прятала городскую неровность, хаотичность и уродство.
Бейл проталкивался сквозь внезапно ставшую такой людной улицу. Подпрыгивали в руках модные и бесполезные голограммные зонтики, девушки в длинных пальто из прозрачного пластика с занятым видом стояли у стен домов, увешенными выцветшими плакатами, какой-то мужчина в широкополой шляпе и ярким шарфом напоминал путешественника во времени — так старомодно он был одет. Над головой шелестели пластиковые пальмы, этим вызывая ассоциации со старыми открытками с изображением Лас Вегаса. Одежда скрывала его худобу, покрывала геометрично острые плечи, а так же зелёную татуировку «Солнце» на запястье — он шёл на работу и его можно было принять за обыкновенного человека. При неоновом свете черты лица смягчились, они придали цвету кожи жизни, и отражающийся блеск в глазах вернул их человечность. Бейл даже немного улыбался. Ночь скрывает уродство — скрыло и его.
Толпа уносила его мысли. Разум увлекался мозаикой света, ритмом шагов, фейерверком запахов, он читал пригласительные надписи на стенах, мог гордо поднять голову, и сделать вид, что забыл о своём механическом мозге. Разноцветная, громкая ночь размыла боль, он словно погрузился в сон, и как во сне, реальность казалась чём-то ненастоящим и далеким.
В ушах электронный скрипучий голос не переставал предупреждать о нехватке сна.
Чья-то сильная, здоровая рука схватила его за плечо и потащила куда-то в сторону. Бейл дёрнулся в попытке вырваться, но кто-то взял его поперёк груди, что обе его руки оказались прижаты к телу. Неизвестный поволок Бейла как раз туда, куда Бейлу меньше всего хотелось — к стенам. Бейл тихо ойкнул и начал усилено вырываться, бить локтями, пытался наступить кому-то на ноги, но лишь отбивал себе пятки — схватили его сзади и он не мог разглядеть лица напавшего. А он был сильным — волок, словно куклу. Бейл почувствовал удар спиной об каменную поверхность и под боком с едва слышным сигналом зажглась красная лампочка. Чужие руки крепко прижимали к стене и Бейл почувствовал страх. Что с ним сделают? Убьют? Ограбят? Или что похуже… В мозгу разворачивались самые неутешительные сценарии, но сил не было даже на слабую борьбу. Бейла бросило в жар, перед глазами все прыгало, не прояснялось. В голове лязгало — «Нехватка сна, нехватка сна», не давая ни на чем сосредоточиться. Бейл зажмурился, готовясь истошно закричать.
— Эй, — услышал он знакомый голос. — Какой ты, однако, нервный.
Бейл открыл глаза и на секунду обомлел — перед ним стоял Джим, но не такой улыбчивый и добродушный, как несколько часов назад. Темные глаза глядели сосредоточенно и почти холодно. Страх мгновенно сменился гневом.
— Что? Что ты делаешь? Что это вообще было? Отпусти! Отпусти немедленно! — Бейл дёрнулся, но Джим не ослабил хватку.
— Не такой уж ты и сильный для бывшего военного, правда-правда, — произнёс Джим, — Сейчас отпущу, скажу только три слова.
— Что ты хочешь? Чтобы я наклейки поклеил? Где твой мистер Граб?
— Где надо.
— Отпусти меня и прекрати этот идиотизм!
Лицо Джима резко приблизилось. Бейл услышал отчетливый шёпот в ухе:
— Я приказываю: убить сегодня Томаса Крейга. Повторяю: убить сегодня Томаса Крейга.
Таблетка! Та идиотская упавшая таблетка! Она вовсе не упала, а прикрепилась куда-то в спине, может, вошла под кожу — незаметная, словно клещ. Засела там, в ожидании сигнала, пока кто-то не нажмёт на неё, как на кнопку и не отдаст приказание. Роботы не могут убить — они так построены и подобная программа просто не будет прочтена. Какой удачный план! Киборг — не робот, киборг — человек, полумашина. Программа, нарушающая законы, не будет стёрта. Им не был нужен киборг, им был нужен снайпер.
Бейл не успел — ни вскрикнуть, ни оттолкнуть, ни толком запаниковать.
Тело Бейла онемело — он не чувствовал, как руки Джима отпустили его, он не осознал, что он рухнул на землю и сел, привалившись к стене, бледный, неподвижный, Он не понял, куда делся Джим, не видел его, не слышал. Перед глазами мелькали буквы, цифры, картинки — быстро сменяли одна другую, вспышками, вспышками, электронный голос кричал такое странное слово — «загрузка, загрузка». Люди с отвращением шарахались от него, перешагивали через вытянутые непослушные ноги, а он полулежал, безжизненный, стремительно превращаясь в машину. Бейл попробовал бороться — громко застонал, пытался пробиться сквозь бесконечные молнии знаков, пытался увидеть людей, различить улицу, поднять хотя бы руку — но тщетно. Он оказался в плотном кольце хоровода этого ужаса. Дышать становилось всё труднее, что-то терзало легкие, словно дым, стирало их в порошок. Тело отяжелело, налилось свинцом… Или железом. Консервировалось. Несмотря на агонизирующий разум, Бейлу ясно представилось, как метал вырывается сквозь кожу, как она сдирается шкуркой, хрустят кости и он становится роботом — погибшим, ржавым, ненужным, оставленным раз и навсегда в грязном подъезде. Что-то высасывало кровь. Всё смешалось, стало единым целым — и буквы, цифры, картинки, карты, имена, предстало, как запутанные густые джунгли, и Бейл в них окончательно затерялся. В голове звучало не только «загрузка», не только напоминания о сне, прибавились и другие голоса — о повреждениях в разных областях. Предупреждения. Диагнозы. Предсказания. И казалось, нет этому конца — все вертится по бесконечному кругу, не впуская ни в тьму, ни в свет. Сознание рассыпалось хлопьями на миллионы частиц, мелкие, как звёзды в небе, впитались в асфальт, искры света, голоса, стук каблуков, сирены. Катилось колесом по кругу, и давило, давило. Норовило раздавить — это колесо. Задушить. Превратить в пыль, или в того мертвого робота. Одно слово осталось в пустоте разума — убить. Убить Томаса Крейга, сегодня. Значит — до полуночи. Значит — он где-то здесь, это будет легко — Бейл снайпер, стреляет без промаха. Вот так, свершится убийство, потому что должно, до того, как день кончится и не округлится в четырёх нулях, не исчезнет в четырёх зелёных воронках, совсем как буквы «Солнца». Оно должно — и это должно — четыре стены. Как четыре нуля. Из них не выбраться. Из приказа не освободится — он — цепь с гирей на конце. Его поставили на рельсы, превратили в автоматику, он выполняет приказ.
***
Когда всё закончилось, первая здравая мысль была кошмарной — Бейл понял, что в программе был прописан план до последней мелочи. Убить надо было генерального директора «Солнца». Джим проявил любезность и оставил Бейлу пистолет.
Бейл брёл среди людей, метался, как зверь в клетке, то пускался почти на бег, словно убегая от преследования, то останавливался возле стен, разворачивался, делал несколько шагов назад и снова торопился по прочерченной дороге. Убить! И как ловко! Убить директора «Солнца» — создателей роботов, киборгов. «Темная Луна» — какое название, а. Для полиции это будет очередной акт бунтарства, восстания против обращения с киборгами — ведь это так легко подумать.
Бессилие. Он не верил, не мог поверить, все это сон — как белое платье матери. Он не мог управлять собой — ноги сами вели его. Он увидел круглый знак метро.
Безвольная машина! Почему он не вырвался? Почему не кричал? Почему, гоняясь за каким-то самоутверждением, коротким и диким удовольствием, он не остался дома спать? Тогда он бы избавился от встречи с этими двумя. Тогда он не должен был бы трястись и сжимать пистолет в кармане пальто.
Бейл сидел в поезде и пытался бороться с той странной болезненной надломленностью внутри. Эти заразы всё разузнали — в том числе адрес мистера Крейга. Они пользуются Бейлом, как инструментом, вот так, как сейчас Бейл держит в руках пистолет. Бездушный предмет, опасное оружие. Бейл не мог глядеть в смутное окно. Окна пропитались пылью и грязью — даже свет плохо видно, сливается блеклыми пятнами и рыжие экраны с новостями почти не различить. И как сквозь это окно воспринималось происходящее — из-за отравления программой.
Бейл закрыл глаза, чтобы не видеть пляшущие огоньки и начал думать. Он знал, прекрасно знал, что бороться бесполезно — им завладела программа и убийство свершится — и именно сегодня, до полуночи. Потому что таков был приказ. Как это можно избежать? Попытаться стрелять мимо? Надеятся, что сам мистер Крейг его пристрелит? Что вполне вероятно. Бейл начал успокаиваться новой надеждой. Тогда стоит постараться, чтобы его самого не убили, в этом можно положиться на инстинкт самосохранения и компьютер. А что будет, если приказ не исполнится? В лучшем случае, при обследовании после ранения, найдут диск. В худшем — он погибнет. Программа его уничтожит. Или это абстрактное «сегодня» застрянет в его разуме, и он будет нападать на мистера Крейга ежедневно. Тогда гибель одного из них будет неизбежна. А что будет, если он оставит семью — Тейлор, маленькую больную Джо? Грустное осознание. Им дадут квартиру, ведь его полумашинная сущность больше не будет нависать над ними тяжелой тенью. Они сбросят его бремя и смогут жить среди людей. Джо получит доктора, и процент возможности её выздоровления возрастёт, а потом Тейлор и Джо отправят на космический оазис когда-нибудь, одними из первых, как мать-одиночку с больным ребёнком. Они будут счастливы, Бейл своим отсутствием или гибелью сможет им дать большее, гораздо большее, чем сейчас.
Он не хотел верить этой мысли, но именно она принесла покой. Всё, что он может сделать — это с ними попрощаться.
Он не мог ждать ни секунды — было мало времени, зелёное табло нависло безмолвной и неизбежной угрозой. Он резко вскочил, напугав сидящего рядом и решительно нажал на кнопку остановки.
Бейл наслаждался своим спокойствием. Впервые в жизни он не боялся за будущее близких, оно ему представлялось четким и светлым, пусть и его в нем не было.
Мысли стали гладкими и лёгкими, как пластик.
Город встретил его знакомым приглушенным шумом. Сломанный радиоприемник. Бейл не оборачивался на людей, не слушал, ставший привычным, даже рутинным электронный голос, отсчитывающий время до отключки. Он должен был увидеть их, и эта возможность, одна мысль об этой цели наполняла его необъяснимым трепетом, холодящим кожу ожиданием. Он пронёсся мимо лампочек-детекторов, которые не зажглись и даже не заметил этого. Люди уступали ему дорогу, принимая за человека.
Он влетел в подъезд, как обычно небрежно глянув на скелет робота, кивнул спускающемуся мистеру Дрею, удивленному его неожиданно раннему приходу, преодолел все три этажа, перепрыгивая через ступеньки.
Тейлор бросилась ему навстречу, вытирая руки об передник, одета она была в чистую одежду. Она выглядела радостной.
— Бейл! Почему ты так рано? Ты решил не идти на работу? Устал? — в её голосе звучала надежда, а Бейл замер, держа руку на ручке двери.
Увидев её, счастливую, румяную, такую красивую без макияжа, чувства вернулись к нему.
Он услышал торопливые шаги маленьких ножек.
— Папа!
— Она проснулась!
Бейл мягко отстранил от себя девочку, взял её лицо в ладони, ласково гладил её волосы и щеки. Она была ещё бледной, и пятна не прошли, только чуть-чуть посветлели, но в глазах её была жизнь. Бейл поднял глаза на Тейлор.
Бейл выпрямился и прошёл в ванную, услышав за собой удивлённое «Пап?» и обеспокоенное «Бейл?». Он умылся холодной водой из тазика.
Бейл вышел и сразу столкнулся с Тейлор. В её лице читалась тревога, хоть она улыбалась. Наверное, она была обескуражена. Бейл глядел на неё и хотел, чтобы она увидела в его лице теплоту.
— Я люблю тебя, — сказал он спокойно.
— Я тоже тебя люблю.
— Я знаю.
Он резко схватил её лицо и поцеловал Тейлор в губы, настолько нежно, насколько был способен в своём смятении. Это не был поцелуй радости, слишком много в нем было горечи, Тейлор почувствовала это, испугалась. Бейл отошёл от неё, сел на корточки, в последний раз поцеловал дочь в лоб. Девочка тоже ощутила напряжение и робко взяла за руку, прося не уходить.
Он обернулся на пороге, поглядел на них обоих, растерянных, молчаливых и улыбнулся.
Ночь встретила его неприветливым холодом неоновых ламп, толпа излучала одиночество.
***
Кабинет Томаса Крейга был темным, несмотря на огромное окно с видом на город вместо стены. Город, светящийся, переливающийся всеми красками и светом, словно россыпь звёзд, выглядел пугающе мрачно и почти неестественно. В кабинете было удивительно пусто — ни шкафов, ни штор на окне, только внушительный стол из чёрного дерева, пластиковые деревья в двух углах и огромная схема на стене. Стены серые, пол — такой же серый ковролин, поэтому шаги Бейла были бесшумны.
Томас Крейг, круглый, мелкий, с открытым, добродушным лицом. Он побледнел. Лампы были выключены, неоновый свет города падал на его лицо, светлые волосы, делая его похожим на голограмму. На полусогнутых ногах он медленно двигался к своему столу, зная, что пистолет находится в сейфе возле схемы — прямо за спиной у Бейла, а не в ящике стола. Но он продолжал двигаться.
Бейла мутило, голова кружилась, но ноги крепко держали его. Внутри все тряслось, а рамка перед глазами, отсчитывающая время до отключки (ровно в полночь) мешала видеть, Крейг стал размытым пятном. Рука твёрдо сжимала пистолет.
— К-как ты вошёл? К-к-как прошёл мимо охраны? — Крейг судорожно водил руками в ящике, но там были только авторучки.
— Я убил их. И мне приказано убить тебя. Послушай меня, — голос Бейла звучал слабо, почти отчаянно, — У меня жена, ребёнок… Милая девочка, она болеет, ей нужен врач, но сегодня ей стало легче. Я не хочу убивать тебя. Это не я. Я — киборг, мною управляют. Поверь мне, пожалуйста, и попытайся спастись. Просто попытайся спастись… Я не хочу уходить.
Бейла ощутил на своих глазах слёзы. Он крепко зажмурился, чувствуя, как его палец надавливает на курок.
— Скажи, что это сон, Крейг. Как белое платье… Скажи же мне, что это просто сон.
