«Солнечный свет, леденцы на палочке и радуга. Все замечательно — вот, что я чувствую, когда мы вместе…».
Его тело вжато в мягкую, пахнущую свежестью и сладковатыми женскими духами с нотками терпкой вишни кровать. Тому почти не страшно. Даже ноги не трясутся, как когда-то. Главное, чтобы все это быстрей закончилось. Главное, чтобы он скорее окунулся во всепоглощающую тьму бессознательности, оставив после себя лишь тело, что превращается в машину для убийства в чужих руках. Риджуэлл не хочет бороться. У него совсем нет сил, он сломлен, он побежден, он почти мертв.«Солнечная погода, леденцы и радуга, Все замечательно, и у тебя будет так же…».
Когда металлическая рука касается его, Томас невольно вздрагивает. По его телу, — от стоп до макушки, — холодом бегут мурашки. Что-то липкое и отвратное бурлит в его груди, сжимая сердце, почти до боли, сдавливая легкие в невидимых тисках, и душит, душит, душит так сильно, что кажется, вот-вот задушит! Ему вновь страшно. По-настоящему, до ужаса и желания вопить во всю глотку страшно. Том хочет закричать, вырваться, бежать как можно дальше, но сдавливающие запястья и шею электрические оковы напоминают мигающим алым датчиком, что стоит ему лишь попробовать дернуться, и через его тело пустят несколько ампер переменного тока. Остается лишь безропотно подчиняться, безвольной куклой лежать на просторной кровати с алыми простынями, которые отчего-то напоминают Тому то ли кровь, то ли лепестки гибискуса. Чужие руки срывают рубашку, холодными касаниями сдавливают плечи, и Риджуэлл морщится от отвращения, пытаясь задержать дыхание, ибо запах дорогих, кубинских сигар становится в этот момент тошнотворным, почти удушающим. Он не хочет ни видеть, ни слышать, ни чувствовать. Ему хочется отключиться или напиться до потери пульса, как он делал это когда-то. Но сейчас, к сожалению, его не спас бы даже ящик двенадцатилетнего коньяка.«Солнечная погода, леденцы и радуга…».
Он давно не видел радугу. Наверное, даже забыл, как она выглядит. И вкус леденцов он тоже почти не помнит. Какими они были?.. Сладкими? Точно, сладкими настолько, что от приторности чуть ли не тошнило… Глупые мысли помогают ему отвлечься. Но лишь на мгновения. Боль в районе плеча моментально возвращает его в полутемную комнату, завешенную алыми знамениями. Такими же алыми, как простыни под ним. На этот раз Томас не контролирует себя. Он вздрагивает и пытается оттолкнуть от себя нависшего над ним грозной тенью Красного Лидера. Непростительная ошибка. Механическая рука сжимает его запястье с такой силой, что кажется, сейчас раздробит кости. Крик боли (хриплый и сдавленный) разрывает нависшую тишину и тут же исчезает где-то под самым потолком, скользнув по стенам тихим эхом. — Заткнись и не дергайся. Его тихий, вкрадчивый голос с причудливым акцентом страшней самого громкого крика. Том вновь вздрагивает и тут же прекращает любые попытки двигаться. Кости по-прежнему изнывают от боли, а укус на ключице жжет раскаленным металлом и пульсирует болью. Но он терпит, ведь еще один проступок, — и станет намного хуже. Красный Лидер ненавидит ошибки.«Моя жизнь — это солнечная погода, леденцы и радуга…».
Его жизнь — это тьма и свинцовые, массивные тучи над головой, закрывающие солнце, в существование которого верится теперь с трудом. Его жизнь — это солоноватый привкус крови, адская боль во всем теле и душераздирающие крики, доносящиеся до сознания Тома отдаленным эхом. Его жизнь — это красный ад, на который ему изредка дают посмотреть через призму электронных очков, ставшими заменой глаз, и оковами разума. Тома резко поворачивают на живот, хватают за жесткие волосы и тянут на себя, заставляя встать на четвереньки. Томас знает, что будет дальше и потому сжимает в кулаках до неестественной бледности костяшек простыни. Ноги предательски дрожат, и к горлу подкатывает удушающая тошнота, когда металлическая рука тянется к ремню штанов.«Солнечная погода, леденцы на палочке и радуга… Все замечательно, и у тебя будет так же…».
Все это лишь для того, чтобы Том осознал всю свою никчемность. Понял, как он бессилен и жалок, как слаб и унижен. И осознал, что бороться против Красного Лидера — было самой глупой ошибкой в его жизни. Глупее ее лишь то, что Риджуэлл когда-то не убил Торда. Теперь Торд, вернее то, что осталось от него, убьет того Томаса, что некогда смел помешать его планам, сделав из него раба, жалкого и сломанного. Но главное — полезного и безропотного. Резкими жестами его заставляют расставить ноги, движения которых ограничивают спущенные до колен штаны и нижнее белье, выгнуться в спине и напрячься. Он повинуется и утыкается лицом в матрас, стиснув челюсти как можно сильнее, чтобы не издать ни звука.«… Моя жизнь — это солнечная погода, леденцы на палочке и радуга…»
. Первый толчок выбивает из легких воздух, адской болью проходит по всему телу, и Томас вскрикивает. Тут же руки ледяными пальцами впиваются в бедра так, что наверняка оставят на них отвратительные, болезненные желтеющие синяки. От боли кружится голова, и к вискам приливает горячая кровь. Нос неприятно щипает, и, если бы Риджуэлл мог плакать, его щеки обожгли бы слезы. Он сжимает простыни сильнее с каждым новым толчком, которые будто разрывают его изнутри, и молчит, несмотря на то, что хочется кричать от ненависти и боли. Он молчит, когда чувствует на своей шее сбитое дыхание. Молчит, когда чужие зубы оставляют кровавые отметины на плечах и предплечьях. Молчит, когда его хватают за волосы, тянут вверх, заставляя запрокинуть голову. Молчит, когда чужой, хриплый голос с норвежским акцентом говорит о том, как он ничтожен, как жалок, как глуп и отвратителен. Молчит, пытаясь вспомнить, как выглядит радуга и солнце. Наконец, боль утихает, становится не такой отчетливой и режущей. Его резко переворачиваю на спину, хватают за ноги, сжимая до алых пятен. И Том видит до боли знакомое, изуродованное лицо монстра, чьи потрескавшиеся, сухие губы растянуты в отвратительном оскале, обнажающем ровный ряд зубов, которые почему-то напоминают клыки. Риджуэллу кажется, что на них киноварными пятнами поблескивает капли крови. Еще несколько рваных и резких толчков, и что-то теплое растекается по стенкам ануса. Томас обессилен. Его тело пробирает дрожь, и каждая клетка тела напоминает о себе адской болью. Невыносимо ноет поясница. Руки медленно, будто нехотя, отпускаю его, и Красный Лидер отстраняется. Том дрожит и тяжело дышит. Он чувствует себя грязным и изуродованным, сломленным и разбитым на тысячи осколков. Риджуэллу ничего не остается, кроме как опустить голову на алые простыни и подтянуть ноги к груди, несмотря на адскую боль во всем теле. Так он чувствует себя безопасней, настолько, насколько это могло быть безопасно в этом месте. Томас пытается заснуть, вспоминая, как выглядит радуга и какие на вкус леденцы на палочках…