Объяснительная

      Ежедневные подъёмы в несусветную рань стали за годы службы в Гарнизоне настолько привычными, что рука точно попадала по будильнику, а тело принимало вертикальное положение ещё до того, как просыпался разум. Этим утром не произошло ничего неожиданного: Адам, как обычно, на автомате смахнул голографические цифры ладонью, сел на койке, спустив ноги на холодный пол, и бездумно уставился в темноту, пока мозг выходил из ночного режима.       Чужие пальцы вцепились в край его майки и слабо, но непреклонно потянули назад.        — Ещё рано, — обманчиво безмятежным тоном сообщил хрипловатый голос за спиной.        — В самый раз, — отозвался Адам и попытался отцепить руку от своей майки. Такаши тоже сел и зевнул:        — Разве сегодня не воскресенье?        — Пятница.        — Точно?        — Такаши…       Тот тихо хмыкнул, навалился на Адама со спины, сгребая в медвежьи объятия, и нежно коснулся губами ямки за ухом. По шее и ключицам расползлись жгучие мурашки. Сразу же захотелось завалиться обратно на койку, укрыться одеялом и любящими объятиями и никогда больше их не покидать, но чувство ответственности пересилило. Адам подавил вздох, чмокнул Такаши в сгиб локтя и решительно отстранил его руки, чтобы дотянуться до очков на тумбочке.       Сзади раздалось подозрительно невинное:        — Какой, говоришь, сегодня день?        — Пятница. А что?        — Да так, ничего.       Надев очки, Адам обернулся и скептически сощурился при виде чужой многозначительной улыбки.        — Такаши, признавайся, что ты задумал?        — Абсолютно ничего, — развёл руками тот, ласково взъерошил волосы Адама и поднялся на ноги. — Пойду к себе. А ты будь осторожнее, день обещает быть тяжёлым.        Адам растерянно посмотрел ему вслед. Причину столь странного предупреждения он осознал не сразу, но стоило одеться, взять сумку и перейти из жилого корпуса в учебный, как живот напрягся от нехорошего предчувствия.       Что-то в атмосфере Гарнизона неуловимо изменилось: обычно дисциплинированные и вежливые, кадеты почти не здоровались, их глаза блестели куда ярче обычного, и даже воздух вокруг, казалось, сгустился в приторную массу, противно липнущую к коже. Во всём этом чудилось нечто знакомое, однако пока не удавалось осознать, что именно.       Адам направился прямиком в первый кабинет, к классу, у которого он должен был провести урок вместо приболевшего Кёртиса, и уже на подходе услышал чересчур оживлённый гомон, доносящийся из помещения. Едва он повернул ручку, как его чуть не снесло звуковой волной.        — Это Ким?        — Карэн! Это точно Карэн!        — А может, Кэти?        — Да это Кайли, он давно на неё заглядывается! Верно, Лэнс?       Около десятка ребят столпились в центре кабинета, окружив парту, на которой с гордым и загадочным видом восседал худой смуглый паренёк, и пытались перекричать друг друга, зачем-то предлагая ему имена на букву «К»; а сам Лэнс МакКлэйн, известный любимчик дам всех возрастов, только посмеивался и качал головой:        — Так я вам и рассказал. Думайте, думайте!       Адам по привычке отыскал взглядом Кита — тот сгорбился за последней партой у окна и во всеобщем безумии не участвовал. Судя по его лицу, больше всего на свете ему хотелось просто исчезнуть. Послав ему ободряющую улыбку, учитель обозначил своё присутствие громким:        — Что здесь происходит?       Кадеты дружно повернули головы и вместо ответа гаркнули:        — Доброе утро, сэр!        — Доброе утро. — Адам положил сумку на стул и недоумённо покосился на Лэнса. — Так в чём дело?        — Они пытаются угадать, кому я посвятил валентинку, сэр. — Парень сверкнул торжествующей улыбкой и обвёл окружающих хитрым взглядом миндалевидных голубых глаз. — Но не получится.        — Вале…       Только сейчас Адам заметил на нагрудном кармане его кителя вышитое красными нитками сердечко, внутри которого красовалась аккуратная буква «К».       Чёрт. Теперь понятно, откуда в коридорах эта сладкая розоватая дымка. День Святого Валентина.       Вспомнив утреннюю многозначительную улыбку Такаши, Адам поморщился и скомандовал:        — По местам. Начнём урок.       Обычно кадеты бодро разбегались к своим партам по первому требованию, но сейчас еле ползли, явно занятые далёкими от учёбы мыслями. Да, это определённо будет очень тяжёлый день.       Пока Адам объяснял тему, он то и дело натыкался взглядом на чужие пунцовые щёки, мечтательные улыбки и, разумеется, сердечки. Сердечки, сердечки и сердечки. На тетрадных обложках, на вырванных из блокнота листках, на ластиках; самые смелые рисовали на руках. Благо, никто, кроме Лэнса, не додумался нашить валентинку на одежду, за это могло здорово влететь от педантичных дежурных.       В отличие от, скажем, Дня независимости или Дня Вооружённых сил, Валентинов день в Гарнизоне праздником не считался и официально не отмечался, что Адама вполне устраивало. Но у порядком устающих от строгой дисциплины кадетов имелось на этот счёт другое мнение. Как и у Такаши, впрочем…       Тряхнув головой, Адам решительно сгрёб в руки стопку распечатанных тестов и вышел из-за стола.        — Здесь двадцать пять вопросов. Работа рассчитана на двадцать минут. Не забудьте подписать свой вариант, — обречённо напомнил он, заранее зная, что больше половины класса пропустит замечание мимо ушей. Что ж, он сделал всё, что мог, дальше пусть Кёртис сам разбирается.       Кит по-прежнему горбился над партой, едва не уткнувшись носом в столешницу. Не очень-то на него похоже.        — Всё нормально, Кит? — чуть слышно уточнил Адам. Тот молча кивнул, протянул руку за листом, и на его запястье, у основания большого пальца, показалось маленькое чернильное пятнышко. Оно оставалось на виду всего долю секунды, но тренированный глаз позволил Адаму увидеть более чем достаточно.       Крохотное кривоватое сердечко с буквой «Л» в центре.       Титаническим усилием воли Адам трансформировал рвущийся наружу истерический хохот в кашель и положил тест на парту перед Китом. В эту же секунду Лэнс МакКлэйн поспешно отвернулся к своему столу.       Сразу вспомнились многочисленные «…это всё Лэнс», «…если бы не Лэнс», «…потому что Лэнс…», которые в последние пару месяцев частенько приходилось слышать от Кита. Поначалу его стычки с парнем из класса грузовых пилотов напоминали типичное подростковое соперничество, но если принять во внимание новые факты, всё становится гораздо интереснее.       Угрюмый, замкнутый, вспыльчивый Кит — и общительный улыбчивый красавчик с Кубы? Такаши будет в восторге, когда узнает. Неизвестно, когда именно, потому что Адам не собирался сплетничать, но рано или поздно Кит наверняка откроется ему.       Собрав тесты в конце урока (в уголках некоторых листов красовались набившие оскомину сердечки), Адам покинул кабинет и стал продираться сквозь радостно гомонящую толпу в коридоре к следующему. По пути отправил Такаши сообщение:       «Ты вспомнил ещё утром, верно?»       Хитрец, очевидно, только этого и ждал — ответил почти сразу:       «Верно, просто не хотел портить сюрприз».       «Такаши, умоляю, давай в этом году без сюрпризов. Мы уже не дети. Мне вполне хватило прошлогоднего угона самолёта».       «Разве было не романтично? :)»       «Очень, особенно когда Айверсон нас отчитал, а через месяц признался, что сам дал тебе разрешение».       «Не будь таким мелочным, Адам. Праздники существуют для того, чтобы радовать любимых».       Адам прислонился к стене и нахмурился, перечитывая последнюю фразу. Звучала она до мурашек приятно, но на душе скреблись кошки.       Такаши как никто другой знал, насколько сильно Адам ненавидит Валентинов день, и даже в шутку связывал это с «психологической травмой» из-за того, что они якобы слишком затянули с признанием собственных чувств. Однако дело обстояло куда проще: Адам в принципе не любил праздники за чрезмерную суетливость, а День влюблённых — ещё и за бессмысленность. Можно подумать, влюблённые проявляют внимание и заботу не триста шестьдесят пять дней в году, а только один.       Неуверенно закусив губу, Адам всё же решился напечатать:       «Тогда порадуй меня, подарив спокойный и уютный вечер вместе. Только это. Без всяких поздравлений».       Остаётся только надеяться, что Такаши не успел ничего приготовить (что было бы логично, учитывая занятость обоих), иначе выйдет неловко.       Спустя пару секунд пришёл ответ:       «Ты этого хочешь?»       «Это всё, что мне нужно».       «Хорошо».       От такого ответа должно было стать легче, однако почему-то не стало. Сердито сунув телефон в карман, Адам отправился на следующий урок. На языке ощущался стойкий привкус отвращения к себе с примесью сиропной сладости, присущей Дню Святого Валентина.       Привычка к железной самодисциплине делала своё дело: Адам исправно вёл уроки, ни разу не запутался в терминах и формулах и ответил на все вопросы учеников, но мысли неизменно возвращались к одному и тому же. Может, он погорячился? Может, не следовало быть таким категоричным? Не обидело ли Такаши его пренебрежение к празднику? Он спросил бы напрямую, но из-за внепланового совещания не успел на обед вместе со всеми, и увидеться им не удалось.       Масла в огонь подливали и кадеты, с головы до ног обклеенные вездесущими сердечками и как-то особенно глупо хихикающие в коридорах. Смелых парочек в тёмных углах Адам нарочно старался не замечать, чтобы не смущать их и не смущаться самому. Воздух гудел от переполнявших его флюидов любви. Ни в какой другой день подобной концентрации не наблюдалось.       Уже после уроков, во время корпения над стопкой непроверенных тестов, в усталой голове промелькнуло: «А может, всё-таки…»       Но Адам не был романтиком. Он плохо выражал свои чувства словами, ещё хуже — поступками и совершенно не умел удивлять, в отличие от Такаши, чьё живое воображение постоянно подбрасывало ему всё новые и новые идеи. Кажется, ему действительно нравилось вгонять Адама в ступор (и, чаще всего, в краску) своими действиями, но когда на эти действия нечем ответить, через какое-то время становится как-то совестно принимать их.       Нужно чуть больше времени, чтобы научиться отвечать по всем правилам. Адам учится медленно, зато обстоятельно. Как только научится, сразу выдаст нечто настолько потрясающее, что Такаши просто онемеет…       Невесело усмехнувшись от столь жалких попыток подбодрить самого себя, Адам вернулся к работе.       После отбоя дежурные еле разогнали желающих погулять подольше кадетов. Кто-то наверняка удрал на ночь за пределы Гарнизона — от Кита, к примеру, вполне можно этого ожидать, тем более, теперь у него есть и повод, и сообщник. Впрочем, Адам слишком вымотался, чтобы переживать.       Дотащившись до своей комнаты, он скрипнул дверной ручкой, нашарил на стене выключатель и ещё пару мгновений пребывал в блаженной прострации, прежде чем заметить изменения в интерьере. Зато когда заметил — застыл в недоумении.       Обычно пробковая доска над его столом была полностью завешана нужными бумагами: картами, схемами, чертежами, приказами и прочим. Вместе они составляли живописное панно в оттенках белого. Теперь же пористая коричневая подложка бросалась в глаза, потому что все документы каким-то непостижимым образом выстроились… в форме огромного сердца. И лишь один листок белел в самом центре.       Потрясённый, Адам приблизился к столу и аккуратно открепил бумагу от доски.       Верхний угол был заполнен по всем правилам официально-делового стиля:       «Командующему Галактическим Гарнизоном       пилота-исследователя первого класса       Такаши Широгане       объяснительная записка».       А дальше…       «Настоящим докладываю, что я, Такаши Широгане, пилот-исследователь Галактического Гарнизона первого класса, сегодня, 14 февраля **** года, не в полной мере выполнял свои служебные обязанности по причине того, что все мои мысли были заняты одним человеком.       Подтверждаю, что я безумно влюблён в него и в настоящее время имею счастье быть ответно любимым. Со всей ответственностью заявляю, что это лучший человек во всей Вселенной, и даже несмотря на то, что он не любит праздники, я не могу не воспользоваться случаем, чтобы заявить о своих чувствах снова.       Обязуюсь любить его до конца моих дней и заверять его в искренности моей любви до тех пор, пока он окончательно не поверит. И после тоже».       /подпись/ Такаши Широгане       Сердце разбухло в груди, стало тяжёлым, горячим и неповоротливым. Губы сами собой растянулись в улыбке, хотя больше всего Адаму сейчас хотелось плакать.        — Как тебе это в голову пришло? — сипло пробормотал он.        — Я заранее встал в угол, если что, — раздалось из-за спины. Тёплые ладони опустились на плечи Адама и слегка сжались. — Ты просил просто спокойный вечер, но… не мог же я совсем ничего не приготовить. Знаю, ты не в восторге от подобного, но для меня это… просто повод ещё раз сказать «я люблю тебя».        — Ты и так повторяешь это каждый день, — хмыкнул Адам, стискивая «объяснительную» в ватных пальцах.        — Хорошо, тогда это особенный повод, — усмехнулся Такаши и пристроил твёрдый подбородок на его плече. — Ты не злишься?       Бумажный лист в лёгким шорохом опустился на столешницу. Развернувшись, Адам уткнулся носом в плечо Такаши, чтобы скрыть пылающее лицо, обвил руками его талию и выдохнул:        — Злюсь. На себя.        — За что? — искренне удивился Такаши, прижимая его к себе в ответ.        — Чувствую себя ничтожеством.        — Ну зачем ты…        — Затем, что это правда. Ты каждый раз делаешь для меня потрясающие вещи, до которых я бы никогда в жизни не додумался, а я… так не умею.        — Что за чушь. — Такаши нежно пригладил вихры на его виске и коснулся губами кожи. — Что бы ты ни сделал, для меня ты самый лучший. Во всём.        — Точно не в том, что касается подарков, поздравлений и прочего, — выдавил из себя смешок Адам. Рука незаметно поползла к карману. — И здесь мне совершенно нечем тебе ответить… разве что вот этим.       Отстранившись, Такаши недоумённо уставился на сложенный вчетверо лист. Адам сунул его в чужую ладонь и неловко повёл плечами.        — Прости, не успел сложить в форме сердечка. Прочитай, пока меня не будет, ладно? Я в душ.       И он с тяжело бьющимся сердцем удрал в ванную, пока его послание не успели развернуть. Он сгорел бы со стыда, присутствуя при чтении, а так есть время немного собраться с мыслями. Бросив одежду неопрятной кучей прямо на полу, Адам залез в душевую кабинку.       Брызги тёплой воды оседали мурашками на плечах, мыло слегка шипело, пенясь в ладонях. А в голове крутились строки, написанные в перерыве между бесконечными проверками контрольных тестов:       «Ты знаешь, я не мастер говорить, так что в этот раз решил написать. Вряд ли из этого что-то получится, но попытаться мне никто не помешает. Заранее прости за возможные ошибки».       Какое же дурацкое начало, взял и в первом же абзаце сам себя унизил. Жаль, перегруженный работой мозга не смог выдать что-то более убедительное, но теперь уже ничего не исправишь.       «Сейчас ты наверняка придумываешь что-то такое, что заставит меня чувствовать себя самым счастливым и самым недостойным этого счастья человеком, а я пишу эти строки и понимаю, что мне почти страшно. Страшно от того, как много ты делаешь для меня и как мало получаешь взамен. Как бы я ни старался, всё время боюсь выглядеть глупо, обидеть тебя, разочаровать. Твоим лучшим другом быть куда проще, чем твоим парнем, ты в курсе, мистер Совершенство?»       Не слишком грубо? Всё же Адам совершенно не умел подбирать правильные слова, но в тот момент важнее было выразить накопившиеся внутри эмоции. И весь этот безудержный поток выливается на Такаши, который в эту самую секунду пробегает глазами строку за строкой…       «Наверное, я просто ещё не привык. Иногда, закрывая глаза, я ужасно боюсь открыть их и не увидеть тебя рядом. Кажется, всё это просто не могло произойти с неудачником вроде меня. А потом ты смотришь мне в глаза, улыбаешься, берешь за руку, и я понимаю: это реальность. Ты — моя реальность».       Слащаво, как в кино. Хотя вполне возможно, что адресат оценит.       «Я слишком редко благодарю тебя за всё, что ты для меня делаешь, просто потому, что в противном случае я повторял бы только это. Спасибо. Спасибо. Спасибо, что ты рядом. Спасибо, что веришь в меня. Спасибо, что желаешь доброй ночи и доброго утра. Спасибо, что смотришь на меня так, будто я лучший человек во Вселенной…».       А вот это ему точно понравится — перекликается с его собственным посланием. Удивительно, как порой совпадают их мысли. А может, и не очень удивительно.       Выключив воду, Адам пару минут слушал мягкое шуршание воды, стекающей с его тела. Медлил. Трусил. Давал Такаши время дочитать письмо до конца, за который особенно сильно переживал. Слишком банально звучали слова:       «…Я действительно редко благодарю тебя или признаюсь в любви вслух. Знаешь, почему? Потому что всё, что я говорю и делаю, означает "я люблю тебя, и спасибо за то, что ты тоже меня любишь"».       Наверное, дочитал. Адам несколько раз нервно сжал и разжал кулак, прежде чем открыть дверь и вернуться в комнату.       Такаши сидел боком в кресле у стола, низко опустив голову. Его пальцы крепко сжимали бумагу.       — Так плохо? — вырвалось у Адама. Такаши взглянул на него исподлобья — карие глаза сверкали, на губах появилась слабая улыбка. Отложив письмо, он медленно поднялся с кресла.       — На этот раз… ты меня обошёл.       — В смысле?       Вместо ответа Такаши притянул Адама к себе и прижался лбом к его лбу. Очки давили на переносицу, но отстраняться не хотелось. Большие тёплые ладони ласково коснулись щёк.       — Это лучший подарок на свете, — выдохнул Такаши, прикрыв глаза. — И ты боялся, что мне не понравится? Адам…       — Обычные любовные записки в Валентинов день более актуальны, — пробормотал Адам в ответ и накрыл чужие пальцы своими. — Но я подумал, что это повод не только признаться, но и… поблагодарить.       — И ты, как всегда, прав. — Такаши отодвинулся и серьёзно, глядя прямо в глаза, произнёс: — Спасибо. За всё.       Опять слова, простые, но невероятно значимые, когда их произносят таким тоном и с таким выражением лица. Вернее, когда их произносит Такаши. Это настолько завораживающе, что глаз не отвести. Да и не получилось бы — лицо Адама всё ещё находилось в плену чужих ладоней, а спустя мгновение и губы оказались захвачены чужими губами.       Многие слова обесцениваются, если их произносить слишком часто, так же как и действия, повторяемые изо дня в день, рано или поздно становятся рутиной. Вот только с Такаши это не работает: сколько бы раз они ни целовались в течение дня, Адаму всегда мало…       — Как ты там говорил? Тихий и спокойный вечер вместе?.. — жарко шепнул Такаши, прикусывая мочку его уха. Адам зажмурился.       — Ну… может, не совсем тихий?       — Я не люблю тебя, Адам, — вдруг заявил Такаши, отодвинулся, вдоволь налюбовался чужим ошарашенным лицом и расплылся в широкой улыбке. — Я тебя обожаю!       — Умеешь ты момент испортить, — фыркнул Адам и попытался отпихнуть шутника, но тот лишь крепче сжал объятия.       — Я уже написал объяснительную.       — А я — благодарственное письмо.       — Всё честно.       — Более чем.       Большая ладонь ласково взъерошила волосы Адама. Такаши улыбался своей светлой улыбкой, а вокруг его головы слишком уж символично белело выложенное из документов сердце, которые теперь почти не смущало и даже начало казаться милым. А впрочем, Адаму уже было не до него.