Ночь

      В академии Рубрума стояла тишина. Все кадеты, не нагруженные заданиями или учебой, сейчас благополучно находились по своим комнатам и тихо спали. Когда в академии наступает ночь, то там наступает полная тишь, и лишь лёгкая вибрация магии сотрясала эту тишину своим тихим звенящим звуком, раздающимся по всем огромным коридорам и комнатам. Звук ударялся об стены, и акустика проходила по всей академии. Несмотря на каждодневное использование магии, в ночную пору наступал самый её пик, потому что никто не нарушал её поток своей энергией, и она могла, словно стихия, стать самой собой, и запросто заполонить всё здание собой, каждый его уголок.        И даже неспящие сейчас не могли потревожить этот равномерный поток магической энергии своей деятельностью. Приоткрытая дверь в лабораторию оповещала о том, что в ней кто-то всё ещё есть, потому что чаще всего она была закрыта в предотвращение кражи важных элементов. Из щели между дверью и косяком лился не слишком яркий свет, который то и дело прерывался из-за того, что находящийся там своей ходьбой от шкафа до стола и наоборот закрывал своим телом источник света, не раздражающий глаз в темную пору. И хоть хозяин этого места уже давно заимел недостаточно хорошее зрение, и ему приходилось носить очки, он всё равно не хотел терять зрение ещё больше, однако магия и предполагала собой излечивание, но доктор всё равно нарочно не пользовался этим, поскольку ношение очков считалось якобы признаком умных людей, да и шли они ему, не поспоришь. Откинув с лица махом головы чёлку, Казуса отписал что-то у себя в толстой книге и с удовольствием её закрыл, выпрямляясь и разминая плечи. Он любил полностью отдаваться работе в исследованиях, и если ему захотелось сделать ещё какое-то, то он доделывал его до конца, даже если оно требовало времени сна. Иначе ему спаться не будет. В лаборатории было прохладно, и доктор запахнул свой халат, удовлетворенно окидывая взглядом помещение, ведь любил чистоту в этом месте, и сейчас она стояла там идеальная. Однако, наработанный за всё время слух уловил движение за спиной, однако, пришедший и не собирался скрываться от Казусы.       — Ты настолько любишь этим заниматься, что готов жертвовать временем сна? — голос вошедшего был приятен и низок, однако отдавал лёгкой усталостью.       — И люблю, и вынуждает. Всё же, я тут единственный, кто может делать действительно качественные эликсиры, Курасаме, — доктор прокашлялся в кулак, поскольку после долгого молчания голос отдавал хрипотцой. — А вообще… Ты настолько любишь меня, что решил пожертвовать сном и прийти сюда? — его губы покрыла насмешливая улыбка.       — Вовсе нет, — Курасаме нисколько не изменился в лице, хотя подобные вопросы извечно смущали его уже на протяжении всей их дружбы. Хоть они и знакомы уже достаточно долго, Сусая не знал, чего ожидать от этого мутного Казусы, которому, казалось, доставляло удовольствие подобным образом относиться к другу.        — Жалко. А я думал, что ты меня любишь, — с притворной грустью поведал Футахито, убирая некоторые лежащие не на своём месте бумажки и очерки и наблюдая снова за взглядом Курасаме, который лишь вздохнул, отходя к его столу и облокачиваясь об него. Голубые ясные глаза были полны какой-то загадочной грусти и сосредоточенности, и это не могло уйти от доктора. Он мог знать об эмоциях друга лишь по движению бровей и изменению взгляда, поскольку на его лице была маска, которая добавляла загадочности и даже некой красоты её носителю. Казуса сглотнул, отводя взгляд в понимании того, что абсолютно бесстыдно разглядывает Курасаме. А тот и не замечал того, как себя вёл доктор, будучи полностью погруженным в себя и бездумно разглядывая полки в лаборатории, которые были полны самых разных книжек почти наравне с библиотекой Рубрума. Только здесь в основном были книги о науке, исследованиях, оружии и прочем, что надо было главному исследователю и заведующему оружием. Казуса, сложив в ящик последнюю бумажку, осторожно подошёл к Курасаме и, не удержавшись, накрыл его руку в перчатке своей. Юноша слегка вздрогнул и повернул несколько удивленный взгляд на высокого Футахито, чуть приподняв голову. А сам доктор растерялся, коря себя за то, что позволил себе распускать таким образом руки, и теперь ему надо было как-то выкручиваться, но как?..       — Ты немного задумался, всё хорошо? — Казуса спокойно смотрел на него, и его очки спали ниже, позволяя видеть глаза исследователя без искажений. Да, он был спокоен, но внутри бушевала буря, и её выдавала лёгкая дрожь в руках, которые отчаянно запотели. Он... нервничает? Обычно уверенный в себе молодой мужчина постоянно справлялся с любым волнующим фактором достаточно быстро, беря инициативу в свои руки, но сейчас что-то шло наперекосяк, и это пугало Казусу. Но руку он не убирал, лишь оставаясь неподвижным.        — Да, вполне всё, как обычно… — немного неуверенно ответил тот. Хоть Курасаме сейчас и был уставший и немного заторможенный, но он прекрасно чувствовал лёгкую вибрацию в руке Казусы, что контактировала с его рукой. Его немного напрягало это, но он и не пытался как-то отстраниться, оставаясь на месте уже из чистого любопытства. И это смущало Казусу ещё сильнее. Невольно от волнения на его щеках выступил лёгкий едва заметный румянец, а дышать стало заметно тяжелее.       Доктор никогда не задумывался о том, что может что-то испытывать к этому человеку, постоянно переводя свои слова в шутливую форму, и сам веря в то, что он всего лишь шутит, но почему-то резко все шутки стали какими-то правдивыми. И это пугало Казусу. Ещё немного подождав, он отстранил руку, и ему словно стало легче и тяжелее одновременно. С одной стороны он теперь не испытывает столько волнения, с другой ему уже хотелось ещё попробовать что-то сделать дальше. Курасаме вздохнул, отводя взгляд снова в сторону полок и коснулся своей маски.       — Как ты думаешь, бывали ли те, кому Кристалл не стирал память о павших товарищах? — тихо сказал тот, перебирая пальцами по маске.       — Не знаю. Обычно принадлежащие Кристаллу души зависимы от него, и в любом случае им не удастся как-то превратить его действие, — спокойно изрёк Казуса, стоя рядом с другом, который, снова задумавшись, решил снять маску. Обычно он не делал этого ни при ком, пытаясь запрятать свои личные раны с самим собой. Но отчего-то он доверял Казусе и мог открыться перед ним хотя бы так. Взгляд голубых глаз Футахито скользнул по неровностям кожи, что прятал под маской юноша, которые он нарочно не хотел излечивать. И снова ему было сложно оторвать взгляд от него. В глазах Казусы он был чрезвычайно красив. И даже шрамы не портили его идеальное лицо. Волнение снова осело где-то в животе, и доктор решил глубоко вздохнуть, чтобы отогнать его и взять всю ситуацию в кулак. Он осторожно сделал шаг ещё к Курасаме, но тот не двинулся с места, откладывая маску на стол. Прежде всего, Жнец никогда не был против доктора и его общества, посему, никогда не пытался отстраниться от него, даже если тот вёл себя ну слишком настойчиво или как-то подозрительно в плане чего-то большего, чем просто дружба. Они дружили уже давно, ещё почти со времени учёбы в академии, где они с Аминой часто проводили время вместе. Обычно спокойный Курасаме радовался всем проявлением между ними тремя и их ламповой атмосфере.       Но он замечал, что Казуса моментами ведёт себя весьма необычно. Правда, со временем это стало привычно, и Курасаме даже забавляли эти действия и слова, что исходили от Футахито в сторону юноши весь этот период дружбы. Однако, несмотря ни на что, он всё равно считал его близким другом. Курасаме сделал шаг назад, повернув голову в сторону Казусы. Маску он так и не надел, что свидетельствовало о том, что закрываться он не собирается, ожидая, что сделает ещё этот человек.       — Я слышал, что если человек связан с кем-то узами любви, то ему уже будет сложнее забыть о ком-то, — тихо поведал Сусая, глядя куда-то мимо Казусы.       — Это психология человека. Но, думаешь, Кристалл Алой Птицы не будет жесток? Мне кажется, он бездушно стирает память абсолютно всем, — пожал плечами собеседник, — Хотя никто не знает насчёт этого. Ну, по моему мнению.       — Если так… То, судя по всему, если я умру, тебе не грозит эта участь.       Казуса абсолютно не изменился в лице, но факт оставался фактом: Курасаме раскусил его.        — И откуда тебе знать? — решил не раскрываться раньше, чем положено, доктор, повернувшись к столу спиной и прислоняясь к нему, кладя обе руки на тот.       — Если ты считаешь, что я не замечаю мелочей, то ты ошибаешься. Ты постоянно стремился быть ближе ко мне, коснуться, как-то говорил и говоришь порой странно. Но это не всё. Твой взгляд… Твои глаза всегда говорят большее, чем ты пытаешься скрыть. Я и это замечаю, — спокойно отвечал Жнец, но был лишь внешне спокоен из-за выработанной привычки за эти годы, однако внутри него отчего-то начали крутиться вихри беспокойства и волнения, из-за того, что он говорил такие слова Казусе.       — Мне кажется, не аргумент, — возразил доктор, легонько перебирая пальцами по столу, и, увидев, что Курасаме заметил этот нервный жест, глубоко вздохнул, приподнимая брови, закрывая глаза и разводя руки. — Ладно, твоя взяла, Курасаме. Будешь избегать меня теперь, да?        — Я не говорил и не думал об этом даже, если тебе интересно знать, — Сусая взял маску в руку, и Казуса затаил дыхание, поскольку когда она будет на нем, то он потеряет шанс, который он всегда так долго ждал. Оторвавшись от стола, он подошёл к Курасаме, глядя на него слегка сверху вниз, и тот, просто держа маску, поднял на него голубые, ясные, слегка уставшие глаза.       — Ну? Чего ты… ожидаешь? — тихо сказал Жнец, ощущая, как он начинает волноваться. Что за чувство, охватывающее его внезапно изнутри, которое тянулось из живота до горла, заставляя чуть ли не задыхаться. Волнение? Какое-то необычное. Аналогичное сейчас испытывал Казуса, но он был куда увереннее, чем Курасаме.       — Если это снятие ограничений, то я принимаю их, — доктор сделал ещё шаг к нему, кладя руку ему на щеку и проводя большим пальцем по лёгкой неровности кожи лица, обладатель которого уже ощутил головокружение, и он едва мог стоять не шатаясь, посему, упёрся в стол, откладывая тем самым маску. Футахито медлил, поскольку всё ещё был не совсем расслаблен и уверен в том, что Курасаме действительно не был против ничего, что могло возникнуть между ними. Взгляд командира Класса Ноль был спокоен и приветлив, хотя в нём играли огоньки взволнованности, которые он никак не мог утихомирить. Казуса слегка нервно приулыбнулся краем губ, опуская голову ниже и робко, словно спрашивая разрешения, коснулся губами чужих. Сусая приоткрыл рот и потянулся также к нему, прикрывая глаза, утверждая тем самым, что Казуса может быть уверен в своих действиях. Волнение, казалось, наросло лишь сильнее, заставляя сердца обоих молодых мужчин биться с высокой скоростью. Руки Казусы снова мелко задрожали, и Жнец чувствовал это, поскольку ладонь доктора всё ещё была на его щеке, и он накрыл её своей рукой, пригладив пальцами. Кажется поток энергии стал настолько сильным, что начал потихоньку сбивать ночной магический "штиль", заставляя равномерно застывшую магию снова шарахаться от движения. Курасаме развернулся спиной к столу, упёршись в него руками и позволяя Казусе чуть налечь на него, и тот осторожно углубил поцелуй, склоняя голову вбок, удержал голову Сусая за затылок, ероша его итак взлохмаченные волосы. В этот момент как Курасаме, так и Казуса, казалось, забыли как дышать, но недостаток воздуха заставлял их отрываться на секунду, чтобы восполнить кислород. Множество мыслей пролетало в голове обычно серьезного Курасаме, который умел думать даже в самый волнительный момент, и сейчас оно играло весьма отрицательный момент, так как он не мог до конца расслабиться. В отличие от него, Казуса наоборот забылся, хоть и вёл себя максимально спокойно и одновременно с этим настойчиво. Однако, грань поцелуя не переходил, лишь поглаживая его рукой по шее, щеке и спине, несмотря на доспех. Несмотря на нежелание заканчивать это, Казуса отстранился от Курасаме, оставляя связь меж их губами лишь тонкой нитью слюны, что при увеличении расстояния разорвалась, совсем быстро испаряясь в воздухе. Причина отстранения была в том, что Футахито не желал, чтобы Курасаме как-то утомился. Доктор поднял взгляд, заглядывая в глаза Жнеца, однако, те отдавали блеском, а щеки Сусая горели ярким румянцем, который на вряд ли сойдёт скоро. Казуса улыбнулся, внезапно крепко обнимая Курасаме, и тот, подняв руки, также обхватил его спину, прижимаясь к нему. Отчего он чувствует себя таким счастливым? Словно что-то разрешилось, о чем он не подозревал. Жнец позволил себе улыбнуться, зажмуриваясь: пожалуй, он явно не забудет ничего, что пережил в эту ночь. Слишком много впечатлений, что теперь навсегда осядут в его душе.       — Поздно, не так ли? — тихим и чуть низким голосом сказал Казуса, не отрываясь от Курасаме и продолжая его мягко обнимать.       — Да, уже как давно, — ответил Сусая ему в воротник рубашки, вдыхая его травный запах. Но всю ночь невозможно просидеть на одном месте, и пришлось оторваться друг от друга, что уже оба никак не хотели. Курасаме сам не понимал, откуда у него взялась такая смелость, и почему он сразу стал доверять ему подобные вещи, но он уже не хотел, чтобы было как-то иначе. Казуса же был до глубины души счастлив, что наконец-то, наконец-то его сокровенное, единственное желание сбылось. Быть рядом с тем, кого он всё это время любил. И он не мог уже отпустить его никуда. И даже если понадобится по приказу леди Каэтуны, он не сможет… да и в любом случае не смог бы это сделать. Несмотря на это, он был уверен в силах Жнеца, и внутри него боролись два чувства в виде тревоги за него и одновременно гордости.       Курасаме надел маску, и Казуса уже не волновался за то, что он что-то упустил. Нет, он сделал всё правильно. И он был абсолютно уверен в этом.       — Что ж… Тогда я пойду, — изрёк Сусая, глядя на доктора.       — Жаль. У меня тут есть ещё кровать, мог бы остаться, — ухмыльнулся в своей манере Футахито, поправляя очки.       — Боюсь, с утра не так поймут, если увидят, откуда я выхожу. А ранних пташек среди кадетов достаточно. До скорого, — Курасаме вышел из лаборатории, и Казуса закрыл за ним дверь. Ночь явно удалась.       …Краснющая Амина шла по тёмному коридору, пытаясь справиться с накрывавшими её воспоминаниями, мелькавшими перед глазами.       — Любопытство – явно порок, — пыталась закрыть лицо руками, хоть её и никто не видел. Но уж она-то видела явно больше положенного, совершенно случайно образовываясь около щели двери лаборатории…