Каждый день

Звуки над водой разносятся далеко, далеко, особенно вечерами, когда по озеру ползет туман. Поет под руками гуцинь — поет «Успокоение». а потом оно плавно перетекает в иное, у чего еще нет имени и что не записано даже в закрытой библиотеке. В Облачных Глубинах запрещено шуметь, кричать, бегать, носить за поясом бутыль с вином, прихлебывая оттуда на ходу, приводить ослов попастись в горечавке и еще много чего; каждый раз, как Вэй Ин уходит прочь, на стене появляется очередной запрет, а то и пара. И поет под руками гуцинь. Они расстались до осени — Вэй Ин хотел заглянуть, как там семейная гробница в Илине. Он не сказал словами, но Лань Ванцзи и без того понял: и еще позвать Вэнь Нина домой. Неважно, где случится быть дому осенью и зимой, пойдут дожди, и даже мертвому незачем блуждать в серых дождях одному. Если сказать, что ждут ученики клана Лань, он придет, а Вэй Ин не даст свернуть с дороги за ненужными сомнениями. Вэй Ин никому не давал ни свернуть, ни сомневаться зря. Он улыбался и говорил — эй, Лань Чжань, пойдем! — и в его улыбке и словах сил было порой больше, чем в поющем под руками гуцине. Лань Ванцзи искал такие слова для брата, но пока не нашел. — Вы без меня совсем спятите от скуки, — сказал Вэй Ин, когда они прощались на тропе у водопада. — Эй, Лань Чжань, лови! В брошенном мешочке были семена лотоса — очищенные. Вэй Ин терпеть не мог чистить семена — вспоминал сестру — и еще реже ему хватало терпения очистить сразу горсть. Поблизости лотосовых прудов не было, и он, вероятнее всего, где-то нарвал чужие. — Это чужие, — так и сказал Лань Ванцзи. — А вот и нет, это — тебе. Это выросло из семян, которые я посадил. Мы с Вэнь Нином нашли коробочку, представляешь?.. Я играл на флейте, и они выросли. Лань Ванцзи перекатывает в пальцах семена — они засохли и приятно касаются подушечек. Чувство похоже на то, что бывает, когда поет гуцинь — поет «Успокоение» или то иное, у чего еще нет имени. — Я буду играть тебе на флейте, — сказал Вэй Ин. Чэньцин ловко танцевала в его ладонях, будто соглашаясь: и правда будет. — Не услышу. Вэй Ин поморщился и возвел глаза к небу, где плыли легкие летние облака. — Какая разница, услышишь ты или нет, я буду тебе играть. Я и так знаю, что ты скажешь... Буду стараться почаще. — Каждый день, — сказал Ванцзи. — Э-эй, а если дождь? А если я устану и проголодаюсь? — Каждый день. Вэй Ин рассмеялся и ушел. Поет под пальцами гуцинь — поет песню, у которой, наверное, совсем скоро будет имя. Поет в сумерках — у водопада над туманом, у реки, на веранде или в личных покоях — в такие вечера совсем тихо, потому что песня, у которой будет имя, поется не для всех, а только для одного человека. Лань Ванцзи играет каждый день. Откликаясь флейте, которую, быть может, и не слышит — но всегда, всегда чувствует.