Соната для кларнета и фортепиано

— По всей видимости, в Лондоне орудует маньяк! — заявил инспектор Карри, накладывая себе в тарелку вторую порцию бекона. — Простите, друг мой... А зачем вы сообщаете об этом мне? — вежливо поинтересовался мистер Додсон. Их с инспектором Карри завтраки в Ритце по пятницам были не самой приятной, но необходимой для обеих сторон традицией. Мистер Карри глубоко интересовался адвокатскими успехами Додсона, и вместе с тем не раз оказывал ему помощь в глубоко личных и спорных делах. Мистер Додсон же не раз и не два выручал инспектора Карри вовремя данным советом. Я впервые присутствовал вместе с ними на ланче и понятия не имел, зачем Додсон привел меня сюда. — Маньяк довольно странный, вот зачем, — сказал мистер Карри. — Похищает и жестоко убивает молодых юношей, имеющих разного вида долги. Вчера обнаружили шестую по счету жертву. Шесть богатых юношей из известных семей, вы представляете себе этот скандал? — Весьма прискорбно слышать такие новости, — ответил Додсон с восхитившим меня безразличием, — а я здесь причем? Хотите, чтобы я защищал маньяка? — Хочу, чтобы вы представляли в суде интересы их семей. Додсон поднял бровь. — Видите ли... Каждый из погибших юношей был весьма... азартным игроком. И вот к ним предъявляют определенные счета.... определенные фирмы. Вернее, уже не к ним, а к их отцам и матерям. — Как интересно! — воскликнул Додсон. — Все юноши были наследниками? — Истинно так. И теперь с них пытаются стребовать долг. В то время как эти достопочтенные люди просто убиты горем и обрушившимися на них новостями. Возьметесь, Додсон? Ни один адвокат не сможет иметь с ними дела, кроме вас. Вы же бриллиант. — А долг какого размера? Инспектор Карри озвучил сумму. Додсон задумался, потом встретился со мной взглядом и незаметно подмигнул. — Звучит как сумма нашего с мистером Фоггом гонорара. — Но мистер Додсон! Поймите, такое деликатное дело... Мои подопечные согласны только на вас, а не... — Мы с мистером Фоггом работаем вместе, — твердо сказал Додсон. — Или я не помогаю вам. У меня своих клиентов больше, чем нищих в Ист-Энде! Я кивнул с самым что ни на есть серьезным выражением лица. Таким образом, инспектор Карри был повержен, а мы оказались втянуты в одно из самых опасных дел, которое только можно себе представить. *** В начале наших отношений Додсон хотел соперника, но быстро передумал и решил, что как напарник я больше для него подхожу. И не прогадал. С тех пор, как мы с Додсоном начали работать вместе, он постоянно таскал меня за собой, предъявляя всей когорте многочисленных знакомых и недругов, точно хвастаясь новым приобретением. К этому моменту мне уже стало известно, что я связался не только с самым выдающимся адвокатом Лондона, но и с не менее выдающимся содомитом. Словом, мое присутствие под крылышком у Додсона никого не удивляло до того момента, как мы в первый раз выступили вдвоем в суде. Злопыхатели и завистники Додсона не учли одного. Я тоже — прекрасный адвокат. У нас с Додсоном один язык на двоих — настолько мы понимали друг друга и умели подхватывать мысль с полуслова. Удивительно только, как мало времени нам для этого потребовалось. Теперь мы почти все время проводили вместе. Не в постели, как многие могли бы подумать, но за обсуждением текущих дел и планов. К тому же у Додсона появилась отвратительная привычка гонять меня вечерами под бокал хереса по различным случаям из практики, требуя моего мнения, которое он нещадно подвергал критике в тот же миг. После чего рассказывал подробно, как он поступил, что сказал и сделал. Возмутительно, но его мысли и идеи всегда оказывались правильными. Всегда. Дьявол какой-то, а не человек. *** Безусловно, я сам провоцировал скандал. Я проводил с ним дни, вечера, ночи, и, через пару месяцев совместной работы, просто въехал в его квартиру на втором этаже весьма неплохого домика в Сохо. Додсон не возражал. По его мнению, чем больше времени мы будем проводить друг с другом — неважно, в постели, в ресторанах или в суде, — тем лучше станем понимать друг друга. Но кто же знал, что он втянет меня еще и в расследование! — Мистер Додсон, мне кажется, вы начинаете забывать, что вы — не Шерлок Холмс! — А вы — не Ватсон, мой юный друг, и что же теперь? К тому же, мы не собираемся расследовать преступления этого маньяка. Это дело мистера Карри! — Вот только не надо пудрить мне мозги! — нахмурился я. — Как адвокатам нам придется влезть во все материалы дела. Закопаться по уши в эту... — В эту? — Додсон поднял брови, ожидая, что я закончу мысль. — В эту, — я махнул рукой. — Во всю вот эту муть, которую мистер Карри принес нам вместе с утренним чаем. Маньяки, должники, азартные игры... Вы что же, в самом деле думаете, что это дело в самом деле заслуживает нашего внимания? — Не знаю, не знаю, мистер Фогг, — Додсон потер рукой подбородок. — Но моя интуиция — а я ей очень доверяю — подсказывает мне, что это будет как минимум интересно. А то в последнее время... Знаете ли... стало скучновато! Господь храни меня от скучающего мистера Додсона! *** Первое, что сделал Додсон — потащил меня в оперу смотреть очередной шедевр какого-то модного композитора. Всю дорогу до Ковент-Гарден он твердил только об опере, высказывал свои опасения относительно чересчур смелого либретто и радовался замечательным билетам в ложу, где мы будем одни и никто не помешает нам. Каюсь, я был уверен, что у нас что-то вроде свидания, и пребывал в этом приятном заблуждении вплоть до того момента, как Додсон повернулся ко мне и завел речь об одном из наших подзащитных — аккурат через минуту после начала представления. — Скажите, мистер Додсон, а почему мы не могли обсудить наши дела, например, дома? Или за ужином в Ритце? — поинтересовался я. — Как же либретто? — Чушь, — отмахнулся Додсон. — Зато здесь можно не опасаться чужих ушей. Он приблизил губы к моему уху и жарко зашептал: — Послушайте, вот что я думаю, Фогг. Убийца напрямую связан с кредиторами. Но Скотланд-Ярд ничего не найдет, как пить дать. Тупица Карри никогда в жизни не отыщет ниточек, тоненьких, как паутинка, ведущих к главному пауку. Я просмотрел бумаги всех шестерых наших подзащитных. И знаете, какую удивительную вещь мне удалось обнаружить? — Какую же? — не отрывая взгляда от сцены, спросил я. — Все шесть юношей оказались должны примерно одинаковые суммы при примерно одинаковых обстоятельствах... Шести разным фирмам. Вот так номер! — Ничего удивительно, разгульная молодежь... — Все юноши были примерно вашего возраста, Фогг, у каждого было прекрасное будущее и обеспеченное теплое местечко. И как же так вышло, что сначала каждого из них разорили при весьма сомнительных обстоятельствах, а потом жестоко убили? Слишком интересно для простого совпадения. — Вам, мистер Додсон, все интересно, — буркнул я. Моя мудрая печенка, доставшаяся мне в наследство от матери — индийской принцессы, — подсказывала мне, что ничем хорошим этот разговор кончится не мог. — Мы с вами просто обязаны сходить в одно из этих мест, Фогг! — ликующе закончил Додсон и не иначе как от избытка чувств прихватил меня зубами за ухо. Кровь бросилась мне в лицо. Как сквозь туман я слышал его следующие слова: — Вы будете самой изысканной приманкой, мой дорогой Джонатан. Самой соблазнительной наживкой для крупкой опасной рыбы. А уж я присмотрю, чтобы с вами не стряслось ничего плохого. Даже и не знаю, что в этом плане смущало меня больше всего. Но выбора Додсон мне не оставил. Едва я открыл рот, чтобы возразить, как он быстро притянул меня в поцелуй и тут же отстранился, одновременно накрыв ладонью пах. Его пальцы ловко пробрались под застежку брюк и обхватили мой член. Лицо его стало совершенно непроницаемым; он обратился взглядом на сцену и, казалось, с искренним интересом наблюдал за развитием отношений между солистами. Опера полностью захватила его — так решил бы посторонний свидетель этой сцены, брось он случайный взгляд в нашу сторону. Мне ничего не осталось, кроме как также начать смотреть на певцов, стараясь не обращать внимания на то, что творит его рука. Мерзавец Додсон прекрасно знает все мои слабые места! Тем не менее, мне даже удавалось сохранять остатки спокойствия. — Что вы делаете, Додсон? — уголком рта прошептал я, угрожающе сдвинув брови. Я был бы определенно более убедительным в гневе, если бы дыхание не сбивалось так от движений его руки. — Пытаюсь быть убедительным, Фогг, — широко улыбнулся он, и вдруг подмигнул мне. В следующую минуту он склонился так, что полностью скрылся от посторонних глаз за высоким бортиком ложи. Я ощутил его горячее дыхание на своем члене. Судорожно вздохнув, я сжал пальцы в кулаки. Мне пришлось закусить губу, чтобы сдержать стон. При этом я по прежнему был вынужден изображать, что полностью захвачен представлением, хотя все, о чем я мог думать, был рот Додсона и то, что он вытворял со мной губами и языком. Мысль о том, что мы находимся в зале на несколько сотен человек и все они — так мне казалось — смотрят в этот момент именно на нас, только подстегнула мое возбуждение и приблизило разрядку. Додсон поднялся, невозмутимо улыбаясь, с таким видом, словно завязывал шнурки, а не совершал акта содомского греха в публичном месте. Он заботливо поправил мою одежду, повернулся ко мне и спросил, лукаво блестя глазами: — Так что, Фогг? Соглашайтесь! Когда еще выдастся случай проиграть лишнее состояние? Меня извиняло только то, что мое собственное состояние в тот момент не позволило мне сказать ему «нет». О чем я впоследствии многократно сожалел. *** Однако нам не суждено было осуществить рискованный во всех отношениях план Додсона в скором времени, поскольку утром следующего дня в контору Додсона ворвался на всех парах взмыленный инспектор Карри. — Додсон, будьте вы прокляты, где вас черти носили? — с порога закричал он. — Я никак не мог с вами связаться! — Безусловно не могли, — хладнокровно ответил Додсон. — Я был в опере. Если вас интересует мое алиби, мистер Фогг может его подтвердить. Не правда ли, мистер Фогг? — Все так, мистер Додсон, — откликнулся я из-за своей конторки. Инспектор Карри замахал руками: — При чем здесь алиби? Произошло убийство, новое убийство! Вчера вечером пропал очередной юноша, я хотел сразу вам сообщить... Но вы были в опере. А сегодня утром нашли тело, буквально час назад. Я сразу бросился к вам. Желаете посмотреть на тело. Мы с Додсоном переглянулись. — Что ж, — сказал он после долгой паузы. — Почему бы и не взглянуть. Я не был поклонником мертвых тел, но вынужден был отправиться вместе с ними. Признаюсь, зрелище, представшее нашим глазам было... неординарным. Я никогда не встречал подобного и, надеюсь, никогда больше не представится мне такой возможности. Жертвой был юноша моего возраста, по фамилии Поул. Хуже всего, что я его знал. Мы раз или два встречались на семейных приемах у общих знакомых. Поул был амбициозен, хорош в учебе и мечтал о карьере прокурора. Относительно него я твердо был убежден всего в двух вещах: он был безнадежным содомитом и таким же безнадежным игроком. Азартные игры всегда были ему чужды. И тем не менее — вот он, пострадавший от рук безжалостного убийцы и, видимо, разоренный до гроша очередными нечистыми на руку кредиторами. Не хотел бы я себе такой судьбы! Не будь мне известно, что неизвестный нам маньяк убил таким образом уже шесть человек, я счел бы это личной местью — с такой изощренной жестокостью было совершено убийство. От Поула мало что осталось... в изначальной комплектации, я имею ввиду. Неизвестный выпотрошил его с почти хирургической точностью, но не остановился на этом, а художественно разложил внутренние органы вокруг него. Из печени и почек, подсохших на утреннем солнце, убийца выложил глаз. Для убедительности он вырвал глазное яблоко из глазницы Поула и положил его в середину композиции. Вокруг в форме треугольника расположились селезенка и желудок. Сердце он разрезал на несколько частей, чтобы закончить треугольник. Несколько выломанных ребер, торчащих, как солнечные лучи, завершали композицию. От тела и внутренностей исходил странный запах. Возможно, какой-то медицинский препарат, мешавший собакам и беспризорникам полакомиться свежим мясом до того, как полиция обнаружит труп. Эти мысли промелькнули в голове в один миг, после чего меня вывернуло. Разогнувшись через некоторое время, я обменялся взглядом с Додсоном. Он казался спокойным, но я заметил, что он побледнел и крепко сцепил руки в замок за спиной — верный признак того, что он нервничал. — И такая живопись, позвольте спросить, каждый раз? — невесело хмыкнул он, обращаясь к инспектору Карри. Тот вздохнул. — Именно. И всегда этот символ. Знать бы хоть что он означает... — А вы не знаете? Ясно как божий день, что это лучезарная дельта масонов. Только я в жизни не поверю, что тайный и благородный орден прекратил нести свет науки и принялся исследовать богатый внутренний мир человека напрямик. В глазах Додсона не было ни единой искринки веселья. — Вот что, Карри... Спасибо вам, конечно, я теперь лучше представлю, с чем мы имеем дело, и от чего следует держаться подальше. Мы с мистером Фоггом вернемся, пожалуй, в контору и начнем готовиться к заседанию. Интересно будет встретиться в суде с представителями этих карточных шулеров из... Как там назывался этот клуб? — Поул являлся членом клуба «Миррорфилдз», но проигрался он на скачках, — ответил Карри. — Хотя... Постойте. Все шесть юношей так или иначе посещали «Миррорфилдз». — Все были членами одного и того же клуба, а погорели на разном? — Додсон почесал подбородок. — Что ж... Видимо, это очень интересный клуб. Необычный, я бы даже сказал. — Ох, Додсон, надеюсь, вы сможете помочь родителям бедного Уинстеда! А ведь это только начало... — Не бойтесь, Карри. Всегда важно хорошо начать. Додсон схватил меня за руку и потащил прочь, туда, где ждал кеб. — Идемте, Фогг, на вас лица нет, — пробормотал он, помогая мне забраться в его сумрачное нутро. — Вы что же, первый раз с таким сталкиваетесь? — С таким — да, — с трудом выдавил я. Меня все еще мутило. — Бояться надо живых, а не мертвых, — философски заметил Додсон. — Теперь мы знаем, что имеем дело с подлинным сумасшедшим... И что все ниточки ведут в частный клуб «Миррорфилдз». В опасное дело мы ввязались, Фогг, ох, в опасное... — Значит, меняем планы? — со скрытой надеждой спросил я. Додсон недоуменно вскинул брови. — Что? Нет! Что вы, Фогг. Просто мы будем вооружены и крайне осторожны. Таким образом, судьба моя была решена. Мы сознательно пошли на риск ради того, чтобы выиграть шесть крупных процессов подряд, а также — развеять скуку мистера Додсона. Мне оставалось только надеяться, что сумасшедшие масоны-картежники не вмешаются в мою жизнь, вырезав из меня лучезарную дельту во славу моего будущего многомиллионного наследства (которого отец, несомненно, лишит меня, как только слухи о моей связи с Додсоном наконец-то достигнут его крайне избирательного слуха). *** Вот как случилось, что вечером следующего дня я уже входил в двери клуба «Миррорфилдз», наряженный в свой лучший смокинг и вооруженный самыми прекрасными рекомендациями. В некоторых аспектах жизни многочисленным связям Додсона порой не было цены. — Будьте осторожны, осмотрительны и наблюдательны, Фогг, — напутствовал меня Додсон. Хорошо ему напутствовать, попивая чай в неплохом ресторане напротив. Мне же ничего не оставалось, кроме как повторить еще раз легенду (богатый, но не блещущий умом наследник большого состояния Фогг устал от попыток построить карьеру на юридическом поприще и решил развлечься) и бодрым шагом двинуться в клуб. Нам на руку сработало два обстоятельства: я еще не был широко известен как напарник Додсона, а также презирал клубы и заседающих в них бездельников, оттого не состоял до сих пор ни в одном из них. Мне, знаете ли, хватало клуба, в который регулярно таскался мой отец — на знаменитое пари местные завсегдатаи решились от безделья, и к чему это привело? Впрочем, не мое дело осуждать безумное путешествие отца, я бы не родился, не встреть он госпожу Ауду в диких индийских джунглях, да и выиграл он тогда прилично. Однако сама идея в корне своем казалась мне отталкивающей и не достойной внимания. Если клуб — необходимая деталь образа настоящего английского джентльмена, то я, знаете ли, предпочту не считаться таковым и на этом закрыть вопрос. Но в настоящий момент мои предпочтения и желания роли не играли. Все было брошено на нужды расследования... Расследования! В самом деле, бульварные романы писателей вроде этого Конан-Дойля следует держать подальше от чрезмерно подверженных скуке мистеров Додсонов. И как так получилось, что острых ощущений не хватало ему, а наживкой выступал я?! Как вообще получается, что я каждый раз поступаю так, как хочется ему?! — Проходите, мистер Фогг, — высокий слуга в ливрее пропустил меня в зал. Старинная мебель, приглушенный свет, зеленое сукно, остро пахнет каким-то соусом и пряным чаем. Обычная обстановка для подобного места. — Фогг! — закричал вдруг пухлый блондин, обратив на меня внимание всех присутствующих. — Да это правда вы! Неужели? Все говорят, вы страшно заняты... — Захотелось развеяться, Адамс, — улыбнулся я, чудом вспомнив его фамилию. Мы вместе учились в колледже, и я его презирал. Но сейчас спонтанная встреча играла мне на руку. Я пробрался к Адамсу и позволил ему представить меня всем собравшимся. Возраст присутствующих разнился от наших с Адамсом ровесников до почтенных стариков. Все они были увлечены играми — кто картами, кто шахматами, а кто предпочитал играть на бильярде. — Присоединитесь, Фогг? — Адамс показал рукой на стол. — Мы здесь играем в тресет. В этот момент я мысленно поблагодарил отца, который, накануне моего отъезда в Итон, вдруг решил, что я обязан разбираться в сложной науке карточных игр. Компанию нам тогда составляли мать и камердинер отца по имени Паспарту, и, уверяю вас, мой отец — единственный человек, что ни разу не выиграл ни единой партии. А у меня открылся настоящий талант. Тогда отец взял с меня обещание, что я никогда не стану потакать карточной слабости, поскольку азарт не довел до добра еще ни одного человека. Как визите, меня азарт довел до карьеры адвоката и постели Генри Додсона, но нет, что вы, картежником я не стал. Но то я, а сейчас на сцене был скучающий бездельник Джонатан Филеас Фогг. Поэтому я состроил незаинтересованное лицо (подсмотренное у Додсона) и словно бы нехотя согласился. Адамс просиял и пододвинул мне стул. Парой напротив оказался еще один наш ровесник (представившийся Джонсоном), и пожилой джентльмен редкой красоты, с блестящими седыми волосами и холодными серыми глазами по фамилии Мортимер. На пальце у него был широкий серебряный перстень. Мне сразу не понравились его глаза. Как адвокат я прекрасно осведомлен о презумпции невиновности, и о необоснованных подозрениях, и еще о многих вещах, которыми регулярно пренебрегают частные детективы, но моя интуиция в тот момент закричала: «Преступник — он!». Я, как мог, заглушил ее голос, стараясь ничем не выдать себя, и мы приступили к игре. Думаю, вам прекрасно известны правила игры в тресет, и я не хотел бы утомлять вас подробными описанием партии. Однако, если мои записки вдруг попадут в руки читателя, далекого от карточных игр современности, то позволю себе небольшое пояснение. В тресет (иначе называемый просто «три семерки») играют вчетвером, пара на пару. При сдаче карт из колоды удаляются восьмерки, девятки и десятки; таким образом, в игру входит сорок карт. Каждое очко, заработанное игроком, записывается в счет пары, и для выигрыша паре достаточно набрать больше двадцати одного очка. Подсчет очков и без того достаточно непрост, но усложняется тем, что пару игроков может ждать штраф за переговоры, споры или подсказки. Потому достаточно рискованно садиться за стол в пару с человеком, от которого не знаешь, чего ожидать. За нашим столом стояла напряженная тишина, только карты с тихим шелестом опускались на затянутый сукном стол. Я достаточно хорошо играл и не был заинтересован в выигрыше, чтобы позволить себе не концентрироваться лишь на игре. Напустив на себя бесконечно скучающий вид, я украдкой разглядывал лица участников. И мне открылось, что если Адамс и Джонсон были полностью поглощены партией, то Мортимер, подобно мне, изучал лица и манеру игры. Это укрепило меня в мысли, что Мортимер опасен и может иметь отношение к трагическим событиям недавнего времени. По наблюдениям Додсона, все жертвы играли в разные азартные игры, и потому мы сочли, что важна была не игра, а то, кто и как в нее играл. И сколько проигрывал. Вот почему я спокойно играл в тресет, который был в тот вечер единственной карточной игрой, заинтересовавшей молодежь нужного мне возраста, и постепенно увеличивал ставки, напоминая себе, что такой богатый бездельник, которым мне полагалось быть, непременно поддастся азарту и возможности развлечь себя. Потому через некоторое время я принялся изображать вовлеченность и рисковать, да так решительно, что вызвал опасливое восклицание у Адамса. Однако моя игра была убедительной (будучи плохим актером, не станешь хорошим адвокатом), а Адамс также стал жертвой азарта и риска, кровь его вскипела и мы вдвоем в скором времени начали выигрывать. А потом — так же сокрушительно проиграли. И от меня не укрылась улыбка в уголках губ мистера Мортимера, нехорошая улыбка. Мистер Мортимер щедрой рукой предложил нам отыграться. И прежде, чем я успел вставить хотя бы слово, Адамс с готовностью согласился. Я обратил внимание, что зрачки его были слишком расширены, и таким же странным возбужденным взглядом наградил меня Джонсон. Я сосредоточился. Возможно, я упускал в этот момент какую-то важную, но очевидную деталь. Что-то подлили в чай? Отнюдь, из одного чайника разливали все четверо, однако Мортимер являл собой образец хладнокровия, да и со мной не происходило никаких явных изменений, голова оставалась чистой, и мыслил я совершенно трезво. Начался новый тур, и, пока мы вчетвером сдавали заново карты, я отстраненно анализировал происходящее, пока не уловил сладкий, едва ощутимый запах благовоний. Этот запах был мне как будто бы знаком... Словно только недавно где-то довелось его услышать. Как можно незаметно принюхавшись, я обнаружил, откуда исходит запах. Я встал, якобы желая размять затекшие ноги и принести блюдо с небольшими пирожными, и, возвращаясь обратно к столу, словно бы незаметно задел тяжелую бархатную портьеру. Я рисковал, но риск того стоил: на узком резком подоконнике обнаружилась небольшая деревянная коробочка с тлеющим внутри коричневым конусом. Я не сомневался, что большинство здесь присутствующих джентльменов никогда ничего подобного в глаза не видели и не опознают при всем желании. Однако я вырос в доме, где было огромное количество индийских редкостей, и с детства привык к запаху благовоний. Моя мать много рассказывала мне о них и приучала с детства к самым разным запахам. В том числе и к тем, что давали легкий наркотический эффект. Раньше я не понимал, зачем ей это понадобилось, но теперь вдруг прозрел. Благодаря ее стараниям, я стал устойчив к опиатам, оказывавшим сокрушительный эффект на британский хрупкий организм. Вернувшись за стол, я внимательнее присмотрелся к Адамсу и Джонсону. Они оба сейчас находились точно во власти мистера Мортимера, и то, как легко он водил их за нос, в чем-то даже восхитило меня. Я обрадовался, что стол с пирожными стоял в плохо освещенном углу комнаты — должно быть, сейчас мои зрачки такие же широкие, как у них, и мне оставалось только подыграть человеку, который в считанные минуты раздел нас буквально до нитки. Я говорю нас, но я-то ставил лишь те деньги, которые мы с Додсоном посчитали нужным выделить на наше рискованное предприятие, и засобирался домой, заметив, что иначе проиграюсь гораздо сильнее. Но Адамс и Джонсон остались за столом, зазвав вместо меня еще одного юного джентльмена, и за спиной я услышал, как они обсуждают повышение ставок. Я поспешил накинуть пальто и убраться из этого места прочь. — Фогг! — окликнул меня Додсон. Он стоял под моросящим дождем, засунув руки в карманы твидового пальто, без зонта, и был похож на нахохлившуюся тауэрскую ворону. — А я думал, у вас чаепитие в самом разгаре, — хмыкнул я, подходя ближе. — Чай у них отвратительный, — ухмыльнулся Додсон и подал мне руку. — Идемте, Фогг. Вам удалось что-либо узнать? — Боюсь, что да. В этом притоне... простите, клубе, джентльменов травят какими-то опиатами и, видимо, пользуются этим, чтобы раздеть их до нитки. Надо отправить телеграмму инспектору Карри: не удивлюсь, если завтра в газетах мы увидим фамилии «Адамс» или «Джонсон». — Есть подозреваемые? — Есть, — коротко кивнул я. — Давайте уберемся отсюда, и я расскажу вам, что видел. *** Той же ночью, лежа головой на плече Додсона, я предавался невеселым размышлениям о том, что в этом мире каждый должен заниматься своим, и исключительно своим делом. Адвокаты, например, — защищать своих подопечных, лавировать между законами, истиной и справедливостью, вступать с филигранные словесные дуэли с судьей и прокурором... А проникать в выдуманном образе на закрытое мероприятие, играть в азартные игры и подвергать свою жизнь опасности — это работа как раз для частных детективов. Или — для бравых инспекторов Скотланд Ярда, если бы там только работали не такие тюфяки, как Карри, который втравил нас в это дело. У меня неплохая интуиция, и сейчас она подсказывала мне, что дело дрянь. Я заявился в «Миррорфилдз» под своим лицом и фамилией, и с этим же лицом и фамилией назавтра собрался защищать первых пострадавших от — возможно — рук Мортимера и его подельников. Интересно, увижу я завтра Мортимера в суде, или то будут незнакомые мне люди? Так или иначе, я решил поменьше говорить и побольше слушать, и дать Додсону возможность блистать в естественной для себя среде, не привлекая внимания ни к своей скромной персоне, ни к талантам адвоката — по крайней мере, пока. Это, несомненно, наносило некоторый удар моей гордости, но также мне было известно, что для англичанина есть вещи и поважнее. Видите ли... Сложно сохранять честь и достоинство, будучи мертвым. Гордость — удел живых. *** На следующий день состоялось первое из шести заседаний по поводу взимания долга с родственников погибших юношей. Нашим клиентом был Уильям Гросс. С его сына Эдгара началась череда ужасных преступлений, и именно он, старый банкир и скряга, отказался потворствовать алчности клуба «Миррорфилдз» и убедил остальных пострадавших довести дело до суда. Нашу будущую стратегию мы с Додсоном обговорили, что называется, на берегу — за утренним чаем с тостами. Он согласился с моим нежеланием выпячивать свой талант и способности, хотя и с некоторым сожалением. Он надеялся, что я буду блистать именно на этих слушаниях. Но вопрос безопасности особенно остро стоит для представителей столь опасной профессии, как юрист. Риск — занятие благородное, но стоит знать, когда рисковать, а когда отступить в тень. Сейчас был определенно второй случай. Потому, когда мы явились в здание суда, Додсон блистал и улыбался направо и налево, а я серой мышью следовал за ним, держа в руках саквояж и бумаги. Закон подлости в тот день сработал настолько отвратительно, что впору было садиться и переписывать завещание в пользу Додсона: на входе в величественное здание суда мы нос к носу столкнулись с моим собственным отцом. Мистер Филеас Фогг, будь он неладен, степенно вышагивал вниз по обветшалым мраморным ступенькам, отбивая ритм тяжелой тростью, на седеющих волосах царственно покоился высокий цилиндр, фалды темного сюртука элегантно развивались при ходьбе. Словом, отец был хорош до неприличия, как и полагается истинному английскому джентльмену, и мне оставалось непонятным лишь одно: какого дьявола он отмеряет свои ежедневные шаги не в направлении своего ненаглядного клуба? Что вообще привело его в суд? Несомненно, он заметил меня. Чуть повернул голову, вскинул брови, в глазах его промелькнуло то странное выражение, которое всегда неизменно меня смущало: словно на лице старика вдруг оказались глаза мальчишки. Этот взгляд оценивающе изучил меня самого, бумаги в моих руках, Додсона, гордо вышагивающего рядом... А потом он прошел мимо. Ни кивка, ни доброго слова! Впрочем, вряд ли слово, сказанное им, было бы именно добрым... Да и не из тех людей был мой отец, что попусту размениваются на слова. Так что мы разошлись, как два корабля в нейтральных водах далекого моря, и мы с Додсоном поспешили занять свое место в зале суда. *** К моему удивлению, со стороны обвинения выступал вовсе не Мортимер. А я уже приготовился было к неприятной для меня встрече. Однако со стороны «Миррорфилдз» выступало два напыщенных лощеных хлыща не первой молодости. Их звали Довс и Вестерс, и, клянусь, я никогда раньше не слышал этих имен, хотя неплохо знаком с элитой Лондона. Я готов был, подобно отцу, поставить на кон состояние, что эти двое — лишь несчастные марионетки в руках Мортимера, кем бы этот мерзавец ни был. Все время заседания меня не покидало ощущение, что мне в спину направлен чей-то внимательный взгляд. Я несколько раз осторожно оглядывался по сторонам, но всякий раз терпел неудачу. В зале суда сложно спрятаться, все на виду, и каждый присутствующий был поглощен драмой, развернувшейся между треугольником «обвинитель-судья-адвокат». Когда говорил обвинитель, все слушали. Когда говорил Додсон, все молчали. В этом была их разница. «Миррорфилдз» просчитались с прокурором, выбрав слабого, жалкого и безвольного типа, больше похожего на банковского клерка, который, несомненно, был великолепно обучен и через слово апеллировал к законам, но где ему было сравниться в пылкости и пламенности речей с великолепным Генри Додсоном? Наша победа была предсказуема, очевидна, а оттого говорить о ней как-то даже скучно. Поэтому я оставлю судебное заседание без подробностей — каждый из вас, без сомнения, прекрасно представляет себе, как сие знаменательное событие выглядело со стороны. Для зрителей — удивительная победа адвоката в почти безвыходной ситуации. Для Додсона — рядовое дело, не раскрывшее и трети его потенциальных возможностей. Для прокурора — еще одно унижение, впрочем, Додсон говорил, что они не в первый раз встречаются в суде. Словом, само судебное заседание было совсем не так важно, так те события, что последовали сразу за ним. *** По окончании судебного заседания я возвращался в контору один. Додсона задержал какой-то из его многочисленных приятелей с неотложным и срочным разговором. Додсон закатил глаза и сделал мне знак, чтобы я его не ждал. Разговор явно предполагался быть скучным и муторным, а бумаги в контору следовало доставить поскорее. У нас было еще много работы на вечер. Этот бой мы выиграли, но впереди было еще пять. Таким образом я вышел из зала суда около пяти вечера и быстрым шагом направился в направлении нашей конторы, расположенной в трех кварталах отсюда. Смеркалось и накрапывал мелкий дождь, и я пожалел, что не озаботился наличием зонтика. Впрочем, руки мои все равно были заняты саквояжем и кипой бумаги, так что зонтик не сильно помог бы мне сейчас. Я торопливо пересек улицу и свернул в тихий переулок. Вызывать кэб не имело смысла. Дорожная ситуация в Лондоне нынче такая, что пешком в самом деле выходит быстрее. В это время суток все еще немноголюдно — рабочий люд покидает свои насиженные конторки намного позже. Потому я шел в гордом одиночестве, внутренне проклиная ледяной дождь, норовящий забиться мне под воротник. Он причинял мне столь мучительные страдания, что я не сразу осознал, что, свернув в очередной переулок, оказался в нем не один. Сперва я не придал особого значения шагам за спиной, но позже осознал странность. Если я ускорялся, ускорялись и шаги. Тогда я замедлил ход, шаги тоже замедлились, и я понял, что следуют именно за мной. Я обернулся. В тот же миг взгляд мой уловил черную тень, набросившуюся на меня. Бумаги в беспорядке рассыпались по мостовой и мгновенно размокли. Мне было не до сих. Я отбивался от нападающего, который, помимо внушительной силы и борцовских навыков, был вооружен длинным тонким стилетом. Я успел разглядеть оружие, блеснувшее в свете единственного тусклого фонаря, освещающего переулок, и лишь благодаря этому он не смог застать меня врасплох. Я обучался в Итоне, а потому знал несколько приемов борьбы, но моих навыков явно не хватало против умелого противника. Однако я решил во что бы то ни стало разглядеть его лицо, плотно замотанное черным шарфом. Борясь с ним, я то и дело порывался схватить шарф, но он с неизменной ловкостью уворачивался, ускользая из моих рук и нападая снова. Острой болью в животе отозвался миг, когда его стилет все же задел меня — хотя и по касательной. Но мне хватило и этой раны, чтобы в миг растерять все невеликое преимущество, что было у меня в этой схватке. Я схватился за живот, зажимая рану, и отступил, а мой противник высоко вскинул руку с ножом, намереваясь нанести мне еще один удар. В тот же миг, когда он опустил руку, я отшатнулся, а его сбил с ног человек в длинном сюртуке. Опрокинув моего несостоявшегося убийцу на мостовой, он вступил с ним в жестокую схватку, намереваясь вырвать стилет из его рук. Но нападающий отличался, несомненно, почти звериной силой. Я слышал, что многие маньяки и душевнобольные отличаются именно такой выносливостью и терпимостью к боли, что делает их почти непобедимыми в бою. Убийца отшвырнул моего внезапного спасителя в сторону, и вновь кинулся на меня, стремясь насадить меня на нож, как редкую бабочку в энтомологическом кабинете. Чьи-то руки схватили меня. Я услышал сдавленный крик. Подняв глаза, я увидел, что Додсон стоит, изо всех сил вцепившись в меня. — Цел? — только и спросил он севшим голосом. Я медленно кивнул. — Слава богу! — с чувством заявил этот убежденный атеист, и только тогда я обратил внимание на кровь, стекающую по его светлым клетчатым брюкам. Незнакомец всадил нож ему в бедро и остался безоружным. Этим тут же воспользовался четвертый участник драки. Повторно выполнив сложный боксерский захват, он вновь уложил преступника на лопатки и содрал с его головы платок. В этот миг я узнал обоих. Преступником — как я и предполагал — оказался мой недавний знакомый Мортимер, а вторым участником схватки был мой отец. Мистер Филеас Фогг. Человек выдающихся талантов и редких способностей, как правило, предпочитавший игнорировать даже намек на их существование. Сложно сказать, был бы я когда-нибудь так рад видеть отца. Мортимер, придавленный тяжелым коленом отца к земле, в безумии скалил зубы, скреб ногтями по земле, и при этом не отводил от меня глаз. Меня замутило от его взгляда. Я не видел в нем ни капли человечности, только ярость, жажду крови и опиумное безумие, затянувшее его зрачки. Додсон со стоном опустился на землю, вцепившись в раненую ногу. — Да выруби ты его уже, Филеас! — сквозь зубы выдавил он. Мистер Филеас Фогг повернул голову, словно только сейчас обратил внимание на его существование, вздернул одну бровь, хмыкнул, вздохнул и одним резким движением локтя отправил бьющегося в припадке Мортимера в длительное небытие. — Карри сейчас подъедет, — буднично сообщил Додсон. — Заберет этого красавчика куда надо. Я бы сразу предложил душеспасительное заведение. Сразу видно, псих... Фогг? Фогг, что с вами? Вы ранены? Фогг?.. Джонатан!!! Я улыбнулся ему, давая понять, что все в порядке, пошатнулся и лишился чувств. *** Открыв глаза, я увидел лицо матери, склонившееся надо мной. — Мама?... — поначалу я решил, что все еще брежу. — Доброе утро, дорогой мой, — улыбнулась она. Ее узкая ладонь, украшенная золотыми браслетами, легла мне на лоб. — Лихорадка отступила. Как ты себя чувствуешь? — Я... В порядке. Наверное, — я прикрыл глаза, вспоминая недавние события, и вдруг подскочил на кровати. — Додсон! Где он? — Тише, тише, — мать успокаивающе погладила меня по руке. — Мистер Додсон в гостиной, пьет чай с твоим отцом. Мне кажется, это весьма удачное совпадение, что выдался такой случай им поговорить. — Они еще не поубивали друг друга? — напрягся я. — Что ты, — мать лукаво улыбнулась. — Во-первых, мистер Додсон ранен! И рану получил, защищая тебя от ножа убийцы. Это несколько сгладило... сложившуюся ситуацию, с учетом всех обстоятельств. А во-вторых... Мать понизила голос и заговорщицки склонилась к моему уху: — Я точно не знаю, но у меня сложилось впечатление, что между Филеасом и мистером Додсоном долгая и сложная история... Так что все к лучшему. В этот момент я отчетливо понял, что совершенно точно не хочу знать, что именно связывало когда-либо Додсона и отца. А еще — что хочу увидеть обоих. Дверь, заскрипев, приоткрылась. Заглянул Паспарту, при виде меня расплывшийся в улыбке. — Джонатан, сэр! — радостно воскликнул он. — Вы пришли в себя! Мы так волновались! — Ты голоден? — спросила мать. Я прислушался к ощущениям и задумчиво кивнул. Тугие бинты стягивали меня поперек живота, в горле было сухо, и мне определенно был нужен чай с тостами. И обязательно со свежим маслом, о чем я поспешил сообщить Паспарту. — Могу подать чай куда пожелаете. Сюда? Или, может, помочь вам спуститься? Я кивнул. Мать поднялась со стула, браслеты зазвенели. Я невольно залюбовался ей. На весь Лондон она была такая одна — изумительной красоты индианка, которая сама шила великолепные турнюры из индийского шелка и носила, не стесняясь, столько золотых украшений, сколько хотела. Ее черные глаза блестели озорством, когда она повернулась ко мне. — Будь я на твоем месте, я предпочла бы гостиную. Там явно скучают по твоему обществу! Сказав так, она поцеловала меня в лоб и ушла, оставив после себя легкий аромат сандала и пряных трав. У меня сердце сжалось от тоски по этому запаху. Я рад был вернуться в родительский дом. За одно это стоило благодарить мерзавца Мортимера. Паспарту тем временем помог мне подняться с постели и одеться. Не без его помощи я вышел в коридор и преодолел высокий лестничный пролет, спустившись в гостиную. Открывшемуся мне зрелищу вполне могло подойти слово «пастораль» как определяющее его настроение. Я невольно рассмеялся, подумав об этом. Но право же! Увидеть мистера Филеаса Фогга и мистера Генри Додсона, играющих в шахматы с одинаково скучающим выражением на лицах... Это определенно стоило противно ноющей раны в животе! — Доброе утро, отец, мистер Додсон! — поприветствовал я их, входя в гостиную. Они одновременно повернулись и посмотрели на меня. Я отметил тревогу и волнение в глазах обоих и сердце сжалось снова. Паспарту пододвинул мне кресло и помог сесть. — Как ты чувствуешь себя? — спросил отец. Я пожал плечами. — Лучше, чем многие в этом душном и скверном городе. Додсон хмыкнул. — Вы не меняетесь, Фогг. — Возвращаю вам комплимент, Додсон, — огрызнулся я. Отец хмыкнул. — Я подам чай и тосты! — быстро сказал Паспарту и исчез за дверью. Некоторое время спустя мы втроем чаевничали за низким столиком, и я с интересом слушал последние новости о моем несостоявшемся убийце. Обморок, к несчастью, лишил меня удовольствия созерцать арест Мортимера, который в самом деле оказался душевнобольным. Убежденный в том, что масоны правят миром, он возомнил себя действительным членом ордена и оставлял таким образом тайные послания своим «коллегам». Почему его жертвами становились именно богатые молодые люди, он не сказал, но инспектор Карри пообещал, что Скотланд-Ярд докопается до истины. — По мне, так нет здесь никакой тайны, — пожал плечами Додсон. — Мортимер состоял в тесной связи с той парочкой из «Миррорфилдз». Они использовали друг друга в этой жестокой и грязной схеме. Он получал свои... кхм... То, с помощью чего он оставлял эти бредовые послания. А Довс и Вестерс надеялись наложить лапу на состояния жертв, предварительно раздевая их до нитки с помощью опиатов. Уверяю вас, Карри и до них доберется, доказательств более чем достаточно. Я передал ему все, что узнал от вас. При этих словах отец нахмурился. — Вы хоть понимаете, как вы рисковали? Особенно ты, Джонатан. Заигрался в детектива? С чьей подачи, хотелось бы мне знать. При этом гневный взгляд его готов был прожечь Додсона насквозь. Додсон заметил это и флегматично сказал: — Что лучше? Капля риска или еще пара трупов? — Как бы ты поступил на моем месте, отец? — быстро сказал я. Филеас Фогг перевел на меня тяжелый взгляд. — Я не позволил бы выложить око Гора из моих внутренностей, точно могу сказать вам, юный джентльмен. И тем более не сунулся бы один в логово потенциальных убийц. — Ой ли? — хитро прищурился Додсон. — Ты ли это говоришь? Отец нахмурился, но смолчал. Я поспешил сгладить нарастающее напряжение: — Как вообще вышло, что вы оба так вовремя там оказались? Додсон переглянулся с отцом, и отец начал первым: — Когда я увидел тебя в здании суда, то сразу вспомнил, что вы оба назначены адвокатом Уильяму Гроссу. Так уж вышло, что мы с мистером Гроссом посещаем один клуб, оттого я был в курсе некоторых подробностей текущей ситуации. Потому я решил задержаться и посмотреть на то, что будет происходить. Сказать по правде, меня удивило твое поведение. Я знаю, как сильно ты рвешься в бой и стремишься стать лучшим адвокатом Лондона, потому я подумал: с чего ты стал бы упускать такую возможность? Если мистер Додсон просто намерен забрать все лавры себе — к чему ему вообще понадобился напарник? И тогда мне пришло в голову, что ты просто не желаешь именно сейчас привлекать к себе внимание. И, пока я размышлял, стоит ли поговорить с тобой о происходящем и выяснить, не предпринимали ли вы собственного адвокатского расследования, что было бы неудивительно, зная детективные пристрастия Додсона, ты уже ушел из суда. И за тобой следом направился весьма подозрительный человек. У меня неплохая интуиция, потому я решил проследить за вами, чтобы, если что, быть начеку... И неподалеку. Как видишь, интуиция не подвела. — А у меня все еще проще, — пожал плечами Додсон. — Вскоре после твоего ухода примчались мальчишки и сказали, что тебя преследуют странные люди. Я немедленно отправил одного из них к этому бездельнику Карри и бросился следом. — И спас мне жизнь, — улыбнулся я. — Вы оба. Вы меня спасли. Отец пробормотал что-то неразборчивое и поспешил отпить из кружки с чаем, пряча лицо. Додсон улыбнулся мне в ответ. Мне захотелось поцеловать эту улыбку. Я понял, что пора домой. *** Кэб ждал нас у двери. Отец и мать вышли в коридор, Паспарту с грустным видом мялся на пороге, явно не желая, чтобы я так быстро уезжал. — Береги его, Генри, — хмуро напутствовал отец. — Иначе... Они переглянулись так, словно хранили на двоих один секрет. Пожалуй, я не хотел знать подробностей. Меньше знаешь... — Кстати, Додсон, а о каких мальчишках вы говорили за чаем? — вспомнил я, когда он подал мне пальто, помогая одеваться. — Мальчишки-беспризорники, что просят милостыню у здания суда, — лукаво улыбнулся Додсон. — Я им плачу за то, чтобы они вовремя делились со мной важной информацией... — Это же было у Конан-Дойля! — вырвалось у матери. — Какая замечательная идея! Додсон просиял, как начищенный пенни, и громко сказал: — Госпожа Ауда, воистину, вы — единственный человек в этом доме, который знает толк в хорошей литературе! Учитесь, господа, учитесь! Мы с отцом обменялись долгим понимающим взглядом. Я развел руками. Мать крепко обняла меня на прощание. Отец похлопал меня по плечу и велел чаще являться домой хотя бы с краткими визитами. Удивительно, как один небольшой кусочек металла, оказавшийся в нужном месте в нужное время, меняет отношение окружающих. Какая восхитительно полезная вещь. Кто бы мог подумать. Я попрощался с родителями, взял Додсона под руку и мы вместе направились к черному зеву ожидающего нас кэба. *** Едва мы переступили порог квартиры Додсона, как я поцеловал его, и целовал, не отрываясь, пока хватало воздуха. Он с той же горячностью отвечал на мои поцелуи, не скупясь и не отстраняясь. Мы молчали, и в молчание в тот вечер было красноречивее всяких слов. *** Конечно, мы выиграли процесс против «Миррорфилдз». Все шесть дел. И дела эти принесли нам ту самую славу, что разнеслась по всему Лондону и одномоментно превратила нас в самых востребованных, популярных и ненавидимых в обществе людей. Адвокатская контора Додсона и Фогга. У вас были проблемы? У вас больше не будет ничего! Пройдет еще много времени, прежде чем случился тот самый процесс, в котором участвовал небезызвестный вам мистер Пиквик, однако о той истории вам в гораздо более ярких красках пусть рассказывает кто-нибудь другой.