Flower, gleam and glow Let your power shine
Это случилось июльским утром. Иосиф впервые уснул сам, без прописанных настоек, а затем проснулся в состоянии необычайно лёгком, будто наконец болезнь убрала костлявые руки от его шеи и дала вдохнуть полной грудью. Он принял лекарства, не вставая с постели, и повернулся к спящему рядом Гоголю. Тот уснул не снимая одежды и поверх покрывала, от чего сейчас был похож на последнего пропойцу. Виельгорский легким, почти невесомым, движением руки убрал от лица спящего волосы и едва коснулся его щеки. Движение было ломанным, но далось легче, чем прежде. Теперь Иосиф мог видеть уставшее и почему-то покрасневшее лицо Николая, сохранявшее серьёзное выражение даже в покое. Впрочем, стоило Иосифу, окрыленному первым успехом, ещё раз дотронуться до него, как Гоголь проснулся и накрыл его руку своей. Виельгорский расплылся в улыбке, какая бывает разве что у детей. — Доктор прописал покой. — Николай не мог скрывать искреннего счастья и едва ли не рассмеялся в ответ, но держал строгость как мог. — Никогда я не был так спокоен, Николенька... — Виельгорский попробовал придвинуться, но тело поддавалось контролю хуже, чем рука, поэтому Гоголю пришлось двигаться самому. — Как спалось, ангел мой? — Николай уткнулся носом в шею возлюбленного и закрыл глаза, вдохнув запах трав и лекарств. — Удивительно хорошо спалось. Снился Петербург... отчий дом, маменька. Мы сидели все вместе, с сестрицей, ты читал свои сочинения. А тебе? — А мне ничего. Я и не спал вовсе. — Отчего же? Снова дурно? — Молился.Make the clock reverse Bring back what once was mine
На секунду повисла тишина. Николай слишком устал, Иосиф не знал, что ответить. Он лишь поцеловал Гоголя в макушку, а тот слегка приобнял его, боясь доставить неудобство. — Говорил же, не молись за меня, не тебе мои грехи замаливать. На чужом горбу в рай не въедешь. — Прекрати. И слышать этого не хочу. — Чему быть, Николенька, тому не миновать. — А тебе покуда знать, чему быть? — А я чувствую... — Что же чувствуешь? — после этих слов Николай Васильевич слегка приподнялся и заглянул Иосифу в глаза. Всё внутри у него сжалось от одной лишь мысли, что страдания и жертвы его тщетны. — Чувствую... — Иосиф улыбнулся. — ...что жить нам с тобой долго и счастливо, Коля. И что ничему нас не разлучить ни здесь, ни там. — На глазах Гоголя выступили слёзы, которые он не смог сдержать, в тот же момент он лёг обратно и с новой силой обнял любимого. — Слышишь меня? Есть во мне силы, весь мир переверну, но не уйду вот так просто... слышишь? Не уйду! — Слышу, Йосенька. — Николай взял Виельгорского за руку и принялся целовать то её, то его губы и шею. — Обещай, ты только обещай... — Обещаю. Нет, не обещаю, клянусь! Дай же нож, на крови поклянемся, Коленька! — Никаких кровопусканий! Или ты доктора не слышал? Тот день стал переломным. Вечером Иосиф даже спустился в гостинную. Одно лишь его появление с Гоголем под руку произвело полный фурор среди гостей, но стоило Николаю взять больного на руки, чтобы преодолеть последний лестничный пролёт и усадить того в кресло, графиня Волконская имела неосторожность достаточно громко обронить «c'est immorale!». Собравшаяся публика несколько смутилась, но не потеряла запала. Госпожа Черткова встала со своего места, уступая его Виельгорскому, и пересела к хозяйке вечера. С помощью Николая он сел в освободившееся кресло, откуда открывался отличный обзор на всю комнату. — Иосиф, какая неожиданность! — Черткова улыбнулась и хотела было налить ему вина, но Николай Васильевич перехватил её инициативу. — И какая удача! Как раз хотела сегодня к вам зайти, к сожалению, мне придётся уехать... мы можем больше не увидеться... — после этих слов Гоголь на секунду замер и едва не разлил вино на ковёр. Заметив это, девушка поспешила исправиться. — Не в том смысле, что вы меня не увидите, а в том, что я вас не увижу. — Ах, Елизавета Григорьевна, ну что вы, — Иосиф рассмеялся и принял из рук Николая бокал. — Всё успеется. Не раз нам ещё с вами встречаться, я полагаю. — И всё же... — Что же вы меня все так рано со счетов списываете? — В голосе Виельгорского не было ни возмущения, ни злобы, он прекрасно понимал, что еще вчера стоял вопрос о том, как везти его тело в Петербург. Эта его фраза скорее должна была разрядить обстановку, но, судя по суровому лицу Зинаиды, своей цели не достигла. — Йосенька, — Николай Васильевич, стоящий позади кресла, наклонился к Иосифу так близко, что своим дыханием заставил того поежиться, — умоляю, смени тему. — Виельгорский обернулся к нему, а затем перевёл взгляд на графиню, которая всем своим видом изображала откровенную неприязнь. — Николенька, — Иосиф смотрел Волконской прямо в глаза, стремясь увидеть её реакцию на то, что он собирается сделать. — ну не при всех же. — Он поправил волосы, будто смущаясь, однако реакция его удивила, вместо хозяйки румянцем залился сам Николай, а Волконская лишь отвела взгляд и впилась руками в веер. — Так как себя чувствуете, Иосиф Михайлович? — подала голос Черткова, пытаясь приглушить неловкость ситуации. — Должно быть, врачи и правда стоящие. — Знаете, Елизавета Григорьевна, я бы сказал, что дело не столько во врачах, сколько в нетрадиционных медицинских средствах... — Виельгорский улыбнулся, отпил из бокала и протянул его своему спутнику. — Господин Гоголь — мастер своего дела. — Да, должен признать, некоторые из моих методов... — Николай попытался взять русло беседы в свои руки, даже подошёл ближе к другим гостям, но Иосиф не отставал. — Не стоит о таком да при дамах... — Виельгорский подался вперёд с характерным вздохом и взял спутника за свободную руку. Дамы, о которых говорил Иосиф, смутились и начали тихонько перешёптываться. — Не вижу ничего такого в медицине. Уксус, смех, тряска, температуры... В Европе только так и лечат. — Николай вернулся к креслу и сел на подлокотник, всё ещё держа руку Виельгорского. — Так значит господин Гоголь... — Волконская наконец решилась вмешаться. — И вот так выглядят плоды вашей... — она немного замялась. — дружбы? — Ну что же вы, Зинаида Александровна! — Николай Васильевич улыбнулся и перевёл взгляд на Иосифа. Тот, будто по команде, закашлялся. В комнату вошла, размахивая распечатанным письмом, запыхавшаяся женщина. Она сбросила накидку, отдышалась и гордо протянула письмо хозяйке. Вести от ближайшей подруги графини стали отличным поводом для смены темы. Остаток вечера прошёл без загвоздок, гости обсуждали насущное, новости с родины, всячески сглаживая углы. Под конец Иосиф задремал, поэтому Гоголю пришлось откланяться и отнести того в покои. С каждым днем Иосиф чувствовал, как дыхание его становится легче, как мыслям в голове всё просторнее и просторнее, как возвращается шаг и делается твёрже. Гости на вилле в голос твердили о пользе пилюль и микстур, княжна Волконская гордо заявляла, что больший вклад, несомненно, внесла она и её доктора, Черткова забирала свои слова о методах Гоголя, казавшихся ей до безумия смешными (она всё никак не могла забыть картину Николая Васильевича, усердно кутающего Виельгорского в тулуп, перед тем, как посадить в бричку и отправиться собирать все колдобины на местных дорогах). Так или иначе, что-то да помогло, и больной шёл на поправку.Heal what has been hurt Change the Fate's design
— Йосик, свет мой! — Николай вошёл в комнату с громоздким свёртком в руках, прикрыл за собой дверь и улыбнулся Иосифу, который еще мгновение назад читал на кресле у окна, но, услышав знакомые шаги за дверью, подорвался со своего места. — Николенька! — Виельгорский поспешил обнять Гоголя, посещающего его впервые за день. Хотя поспешил он весьма относительно, насколько позволял отходящий от болезни организм. Николай положил свёрток на кресло и принял Иосифа в свои объятия. — Куда же ты пропадал? Я так тосковал! — Нужно было кое-что тебе привезти, ангел мой. — Гоголь немного отстранился, поцеловал Виельгорского в нос и на секунду забыл, что хотел делать и зачем вообще сюда пришёл, заглянув в тёмные глаза, сверлящие его по-настоящему щенячьим взглядом, полным любви. Опомнившись наконец, он взял с кресла свёрток и протянул Иосифу. — Открой. — Тот в недоумении принял подарок и начал его разворачивать. Под слоем бумаги находилась достаточно длинная черная коробка, которая окончательно запутала Виельгорского. Он поднял взгляд на Николая. — Ну же, давай. Моё сердце будет разбито, если тебе не понравится, Йосик. — Гоголь театрально наклонил голову и поджал губу. Виельгорский снял крышку и достал из коробки элегантную трость. Она была выполнена из темного дерева, имела отличный наконечник и резную рукоять с витиеватыми металлическими вставками. Иосиф заулыбался, коробка полетела на пол, а он принялся рассматривать подарок со всех сторон, примерять, даже сделал несколько шагов с её помощью. — Спасибо! Спасибо, Коленька! — Иосиф вернулся к Гоголю, обнял его и поцеловал в лоб. Конечно, если бы он выпрямился во весь рост, он мог бы дотянуться и до макушки, но ему все ещё было тяжело даже с тростью. — Я ведь даже не просил... — Тебе не нужно просить. — Николай провел рукой по волосам Виельгорского. — Просто скажи, когда освоишься с ней. Пора бы двигаться дальше. — Дальше? — Иосиф напрягся. Голос предательски задрожал, выдавая волнение. Чтобы хоть немного скрыть это, Виельгорский закашлялся, хотя совершенно не хотелось. — Домой. — Бросаешь, значит... — Иосиф хотел было расплакаться, даже заготовил слова пообиднее, но ему не дали договорить. Гоголь в его привычной манере слегка наклонился, посмотрел ему прямо в глаза и улыбнулся. — Не бросаю. Мы едем вместе, всё хорошо. — Только не Петербург! — Солнце моё, мы не едем в Петербург, — Николай взял Иосифа за руку. — Но мы же не можем вечно оставаться у Волконской, верно? Я нашёл нам виллу, мы переезжаем. Останемся там, если захочешь — навсегда. Всё только наше, никого чужого, как ты и хотел. В глазах Иосифа защипало и через секунду по щекам потекли горячие слёзы. Слёзы счастья. Его главное опасение, что Гоголь оставит его, стоит ему выздороветь, ушло и от этого невидимый груз наконец упал с его плеч. Дышать стало легче. Он нужен. Он наконец нужен. — Ну же, ангел мой, — Николай сел на кресло, где они так часто проводили ночи во время болезни, жестом позвал Иосифа и тот сел к нему на колени. Последний раз они делали это так давно, что Виельгорский успел отвыкнуть, но всё равно уложил свою голову на плечо Гоголя. — Всё будет хорошо, ну... — Да, хорошо... обязательно. — Иосиф вытер слёзы рукавом и улыбнулся. — Ты знаешь, там так красиво, тебе понравится. Скоро сам увидишь. — Я так люблю тебя, душа моя!Save what has been lost Bring back what once was mine
Душа. Будто что-то осталось. Почему-то не совестно. Так и надо. Продал и продал, игра стоит свеч. Какая разница, какова цена, если платишь за счастье, верно? Ведь чудес не бывает. Главное, что жили они долго и счастливо. И ничто не могло разлучить их.What once was mine