Цербера

Глава первая. Воспоминания Старенький военный грузовичок, с переделанным для перевозки пассажиров кузовом, пылил по грунтовой дороге. Вокруг неспешно плыли пейзажи Среднего Востока: невысокие в этом регионе горы перемежались с редкими равнинными областями, поросшими скудной растительностью, на которых изредка можно было увидеть малочисленные гурты местных диких или домашних копытных, сопровождаемые одинокими пастухами. Крыша над кузовом была, а вот стёкла в окнах отсутствовали. Под потолком были скатаны в рулон несколько кусков грязного брезента, на случай если их нужно будет закрыть, но лишать себя возможности обозревать окрестности никто не желал, и потому сухой воздух беспрепятственно проникал внутрь. — Какая же здесь невыносимая жара! И зачем я только согласилась покинуть побережье с тем замечательным отельчиком и отправиться с тобой в эту глушь, мой хороший? С этими словами, изнывающая от зноя немолодая выдра стала окунать свою аккуратную чёрную мордочку в небольшую, но глубокую плошку с водой, забавно пофыркивая при этом. Пожилой выдр оторвался от англо-арабского разговорника и укоризненно посмотрел на свою жену, которая, впрочем, продолжала умываться и не глядела в его сторону. — Моря, океаны, болота, реки. Я вижу их постоянно, любимая. День за днём, дома, на отдыхе, когда навещаем детей. Даже когда мы были у моего старого друга, волка Тонни, живущего в лесу, ты постоянно тащила меня к ручью, а холодная вода противопоказана мне доктором Стерном, ты же знаешь. — И поэтому ты решил высушить нас обоих в этой пустыне, Сирэт? — закончив умываться, самка отдала плошку юному тару, нанятому в порту в качестве проводника-переводчика и сопровождавшего их во время всего путешествия. — Ля! — Что? — Он говарит нет, гаспожа Влай, — вмешался проводник, осторожно сливая воду из плашки в афтафу. Расточительность иностранных гостей в воде поражала его. Они взяли с собой много канистр, но почти половину использовали не для питья, а просто выливая на себя! — Я спрашивала не вас, Абдуррауф, а своего мужа! Вот пусть он и ответит мне на понятном языке! — выдра строго посмотрела на супруга и тот, несколько раз запечатав и раскрыв ноздри от недовольствия спокойно ответил: — Не только поэтому, любимая. Не волнуйся, к вечеру мы уже будем в отеле, верно, Азамат? Второй сопровождающий, выступавший в роли охранника огромный орикс, которому из-за своих длинных рогов приходилось сидеть на полу кузова согласно кивнул и добавил что-то на местном языке. Кажущийся на его фоне карликом Абдуррауф быстро перевёл что до того деха, который был показан на карте господином Моррисом, они доберутся ещё до полуденного намаза, а обратно можно будет вернуться другой, более короткой дорогой задолго до захода солнца. — А почему мы сразу не поехали короткой дорогой? — удивлённо спросила миссис Влай. — Потому что наш грузовик не поднялся бы по крутому горному серпантину и нам пришлось бы идти пешком, лапушка, — снова обратив своё внимание к разговорнику ответил выдр. — Ох! Как же всё сложно. Нет, я так больше не могу, Азамат! Налей мне ещё воды, будь добр. Выслушав переводчика и недовольно фыркнув, антилоп потянулся к канистре. Та что была с морской водой, взятой специально для подобных нужд, была уже пуста, поэтому приходилось использовать питьевую воду, что раздражало жителя пустыни, привыкшего подолгу обходиться без живительной влаги и ценить её. Через некоторое время грузовик въехал в небольшое горное селение, которых было много в этой стране. Вокруг сразу забегали зверята неопределённого возраста, громко выкрикивая какие-то слова, но вылезший первым Азамат рявкнул на них и те отбежали подальше. В этом дехе проживали в основном пустынные лисы. Опытный расовед смог бы отличить здесь фенеков от степных и даже горных лис, но для иностранцев это всё были лисы, а для местных копытных — «фанак». Классических, в понимании европейца, домов почти не было, лисы жили в норах, над входами которых возвышались только небольшие навесы от дождя и зноя. Лишь мечеть да дом мудифа представляли собой хоть что-то отдалённо напоминавшее здания. Сирэт принципиально не носил обуви, и обжигающий песок заставил его непроизвольно несколько раз переступить с лапы на лапу, но спустя мгновение он замер, закрыл глаза, прислушиваясь к чему-то в своей покрытой седеющей шерстью голове и открыл их уже совсем другим выдром. Подтянутым, чутким, с цепким холодным взглядом. Миссис Влай давно привыкла к этой и другим подобным странностям мужа и уже совсем не обращала на них внимания. В очередной раз попросив проводника дать воды, она вылила её на своё платье, достала из чемодана летний зонтик и поспешила за мужем, выискивая глазами место в тени, чтобы передохнуть от поездки. Её лапки были обуты в матерчатые сандалии, но даже сквозь подошву она ощущала идущий от земли жар. — Я бы хотел поговорить со старейшиной — обратился выдр к проводнику тару, когда они подошли к дому. — Наам, гасподин Моррис, я сийхчас же узнаю, — ответил ему баран и даже сделал несколько шагов, но внезапно дверь дома раскрылась и на улицу вышел сам старейшина, совмещающий так же обязанности муллы и стал созывать всех на дневную молитву. Опасливо поглядывающие на чужаков жители стали потихоньку собираться у мечети, и чете выдр пришлось какое-то время томиться в ожидании, хотя для миссис Влай, впервые гостящей в мусульманской стране, молитва была в диковинку. Пока шёл намаз, Сирэт решил обойти деревню. Он пошёл один, поскольку Азамат присоединился к остальным у мечети, а его жена с христианином таром не захотели покидать тени. Осмелевшие детишки, которым так же не нужно было участвовать в молитве, стали осторожно подходить к невиданной ими прежде выдре и предлагать различные безделушки или просто просить милостыню. Пожилая самка с мигом подобревшей мордочкой не отказывала и охотно купила несколько ожерелий и браслетов из отполированных косточек. Вдруг из дальней части посёлка бегом примчался ещё один зверёнок, очевидно только что проснувшийся, и начал что-то бойко предлагать выдре. Между ним и переводчиком завязался непонятный Влай разговор. Тар недовольно прикрикивал на пацана, а тот не унимался, дёргал самку за мокрое платье и продолжал говорить. — Элбаши фанак! Элбаши фанак! Два динар, тётя, два! — проявляя чудеса лингвистики наконец смог выдавить из себя щенок. — Чего он хочет, Абдуррауф? — спросила наконец выдра. — Он придлахает пасмотреть на уродца, гаспожа. Всиго за два динара. — Уродца? — удивилась выдра. — Давай за один динар. Один, квейс? — Айва, айва! Квейс! Радостный щенок, получив заветную монетку, побежал обратно в дальний конец деревни, зовя выдру за собой, и миссис Влай неуверенно пошла следом. На самом деле ни на какого уродца ей любоваться не хотелось, скорее сердобольной выдре стало жаль этого щенка, и она решила поиграть в его странную игру. Помнится, однажды ей доводилось бывать на выставке уродцев в одном бродячем цирке, и это было даже забавно. Бритые налысо кролики изображали больных цингой рабов, оцелот на деревянном костыле, заменявшем якобы отрубленную, а на самом деле просто примотанную лапу представлял капитана, а мыши с отсутствующими зубами, которые всё равно отрастут, бегали по талям отыгрывая матросов. Может и тут будет что-то такое? Однако благожелательный настрой мигом слетел с мордочки выдры, едва она подошла к той самой норе, возле которой призывно махал лапой убежавший лисёнок. Раскрытый зонтик от солнца упал на раскалённый песок, и замершая в испуге выдра невольно отступила на пару шагов назад, когда из-под навеса показался тот самый уродец. Миссис Влай даже закрыла пастьку лапами, чтобы ненароком не вскрикнуть, никаким цирком тут и не пахло. Заросшее лохматой шерстью существо с парой хвостов и двумя, нет — тремя головами, неуклюже ковыляло к ней на четвереньках, словно дикое животное. Размером оно было едва ли больше щенка-двухлетка, но было ли оно и впрямь щенком или просто взрослым карликом, выдре было решительно непонятно. Видимо устав, уродец сел на песок и начал выкусывать блох правой головой, левая же попеременно смотрела то на миссис Влай, то на того самого щенка, который привёл сюда выдру. Он что-то кричал уродцу и даже стал замахиваться на него невесть откуда взявшейся палкой. Третья голова не двигалась и, насколько смогла понять выдра, была мумифицированной. Щенок, видимо тоже устав кричать на уродца, стал наконец несильно лупить его палкой по боку и та голова, что была самой любопытной, начала лаять на него и пытаться поймать палку пастью и «своей» передней лапой. Другая же голова, какое-то время по-прежнему пыталась продолжать борьбу с паразитами, но в конце концов тоже затявкала и принялась кусать вторую голову, повалив их общее тело набок, от чего та заверещала от боли. Сердце пожилой выдры не выдержало, и она принялась кричать на негодного щенка, чтобы тот перестал лупить уродца, но тот не понимал самку, а подойти и отобрать орудие она боялась, уж очень страшным был уродец. Обескураженный тар, видимо сам не ожидавший подобного пытался что-то перевести, но его никто не слушал. Наконец на шум прибежал кто-то из взрослых лисиц, отогнал мальчишку и, пригавкнув на уродца, оттащил его под навес, а несколько минут спустя подбежал и мистер Сирэт. Он обнял плачущую жену и долго утешал её, что-то шепча в крохотное ушко, смотря как две головы с утробным рычаньем и поругиванием между собой едят брошенный кем-то кусок мяса. Глава вторая. Всё не так Прошло десять лет. — Мисс Це… Цер… — Це́рбера. — Да, да… мисс Це́рбера, мне правда неловко… — Тс-с-с… Тише, мой мальчик… –…мы не кусаемся. Молодой полярный волк громко сглотнул и непроизвольно поправил крохотные очки на морде, попеременно смотря то на одну, то на другую лисью мордочку. Они были… совершенно одинаковы и одинаково красивы. Обычно лисы, особенно из жарких стран, всегда были много меньше волков, особенно северной породы, но эта самка… она смотрела ему прямо в душу двумя парами своих больших, абсолютно чёрных, словно безлунная ночь, слегка расширенных в полутьме, вертикальных зрачков, окаймлённых чуть более светлой на их фоне, обсидиановой радужкой, занимавшей весь разрез глаз. Казалось, они продолжаются дальше, выходя из них к переносице и спускаясь ниже, на щипец, толстыми, угольными полосами, проходя сквозь чернильные усы и, фривольно изгибаясь, упирались в белоснежные, аккуратные клычки, игриво торчащие из-под верхних губок. …одной лапкой она уже снимала его дорогие очки, недоступные беднякам, а другой медленно расстегивала пуговицы жилета… Почему же она такая огромная? Ведь он видел похожих лисиц на улицах раньше, и они едва доставали ему до пояса. Может она не из пустыни? Да нет же, огромные, пушистые уши, аккуратный носик, опушённые подушечки лап, так игриво щекочущие сейчас его грудь и запах! Он чует запах песка! …закрывший глаза волк с шумом вдыхает воздух, а лисица лапой, только что снявшей очки с его морды, разглаживает топорщащийся на их месте мех одновременно касаясь язычком его носа. Вторая мордочка тычется в лохматую, волчью грудь, уже свободную от всякой одежды… Он открывает глаза и снова видит то, от чего пытается отвлечься последние несколько минут: у неё. Две. Головы. Симметрично расположенные на слегка более широких, чем положено плечах, на красивых, длинных шеях, их две. У неё всего по две. Две руки, две ноги, две полосы сосков, а ещё у неё два мягких, роскошных хвоста. Тёмно-серые, как и всё её тело, с едва заметно более светлой подпушью и ясно видимым чёрным налётом остевых волосков, они заканчивались смоляно-чёрными кончиками, но шерсть на них! Какой же длинной она была! Афганка. Это несомненно была она, но великая луна, как же Она хороша! …её мягкие лапы ласкают всё тело, попутно избавляя его от остатков одежды. Модные брюки с надхвостной застёжкой и разрезанными сзади штанинами легко спадают на пол и отшвыриваются прочь, под ними ничего нет, лишь рвущаяся из ножен плоть… А он стоит, не в силах пошевелиться. Молодой франт, преуспевший в науках, но не в любви, уставший от добрых насмешек и принявший этот пикантный подарок, не ожидая, что тот будет настолько диковен. А ведь он даже лакнул немного бренди по дороге сюда, но всё равно застыл как вкопанный, лишь за ним закрылась дверь, и в пьянящей полутьме не показалась она, мгновенно скинувшая халат с капюшоном, под которым не было ничего, кроме сверкавших янтарями двух пар глаз. …из его горла вырвался протяжный полурык-полустон, а когтистая лапа до боли сжала чью-то лохматую шкуру. Он всё не мог понять её или свою, потому что его переполняли плотские наслаждения. Волк не понял как оказался на кровати и как Она оказалась сверху, или везде? Одной пастькой она ласкала острый кончик его алого кортика, второй — щекотно прохаживалась от замерших в томительном ожидании узлов до покрытых короткой шёрсткой яичек, не забывая уделить внимание ножнам. Её косматые хвосты били его по ногам, левая лапа лисицы делала что-то волшебное в том месте где начинался его собственный хвост, а правая в это время каждым коготком исследовала его белоснежную грудь. И он совершенно не мог понять где же ему приятней в этот момент… От чего же он застыл и не в силах пошевелиться? От врождённой стеснительности, не присущей ни кому из его прославленной родни? От самого ли вида и запаха наготы суки, прежде виденным и чуенным им лишь украдкой из-за занавесей, да на гравюрах и в снах? От брезгливости уродства? Нет, он не чувствовал брезгливости, наоборот его тело ещё никогда никого так не желало, как Её. …а лисица уже взобралась на него, истекая своим и его желанием. Её скользкие от смазки ворота сами штурмуют таранное орудие и… кажется их тоже пара. Волк в ужасе экстаза ощущает, как его самцовое достоинство слегка изгибается то вправо, то влево, раз за разом проникая в эти раздвоенные, словно змеиный язык, чертоги наслаждения… Он не понимает сколько всё это продолжается, минуту, час, день? Он хочет, чтобы это длилось вечно, но вечна только луна. И он с неистовством воет на неё, не видя, но зная, что она есть, воздавая хвалу за всё, что та подарила ему в это мгновение, желая растянуть, продлить его, и ему вторят два не волчьих, но всё равно чарующих сучьих подвывания, добавляя к невидимой луне два едва заметных полусвета. А потом он лежит с ней в вязке, тоже не понимая сколько, а Она снова ласкает его грудь и лапы, но не так как в начале, не зовуще, но усыпляюще. В подвале «Лупанараия», где располагались логичные для подобного названия купальня и термы, редко бывало тихо. Даже если в небольших бассейнах или парных не было охочих до развлечения посетителей или вечно стучащих своими молотками рабочих, выполнявших очередную прихоть хозяйки, даже если вездесущие крысы, утолив свой бесконечный голод, затихали в тёмных углах, здесь всегда журчала вода. Неважно в проложенных в стенах трубах паропровода или в выполненных под старинную античную моду фонтанах, в сточной канаве отхожего места или в ведре поломойки, вода здесь журчала всегда. И это очень нравилось Це́рбере. Любовь к воде ей привили её приёмные родители, чета выдр Моррис, забравшие её из пустынь дикой страны в далёком детстве, они же научили её грамоте, старались привить правильные европейские манеры, и вообще хотели вырастить из неё хорошую самочку. И это у них почти получилось. Не так давно изобретённый электрический свет и, по забавному стечению обстоятельств появившийся здесь чуть ли не в первую очередь, завораживающие колыхался водяными отблесками на эротических стенных мозаиках и зеркальном потолке, гипнотизируя единственную живую душу здесь в это время. Хозяйка знала о слабости своей необычной, своенравной, но крайне прибыльной сотрудницы, и специально заботилась чтобы по крайней мере час после очередного клиента в подвале никого кроме неё не было. Лисица лежала в воде на спине, словно выдра, удобно расположив на мокром животе небольшой, сапфирового цвета кальян и наполненную фруктами фантастически красивую тарелку из уранового стекла. В электрическом свете патентованных ламп сэра Уинстона, она светилась красивым, ярко жёлтым оттенком. — Обещаю, это был последний раз — произнесла правая, делая очередную затяжку ароматных благовоний. Левая молча выдохнула её дым и аккуратно, стараясь не уронить в воду, положила в пасть ягодку винограда. — Не веришь? — правая слегка повернулась, стараясь заглянуть сестре в глаза, но та смотрела в потолок и лишь многозначительно вздохнула их общими лёгкими. Снова тишина, снова затяжка, снова ягода винограда. В конце концов левая, опустошив тарелку, начала подгребать к краю бассейна и правая привычно помогла им вместе выбраться на выложенный мраморными плитами пол. Управлять телом вдвоём было неимоверно сложно, но они привыкли к этому с самого детства. Неважно что тебе подвластна только одна нога и рука из двух, тело у вас общее, и когда от того, сделаете ли вы всё правильно и вместе, зависит ваша общая жизнь, быстро учишься понимать всё без слов. — Пойдём скорее, пока миссис Пикстон опять не заперла ночной засов раньше времени, — помогая сестре накинуть шёлковый халат, произнесла, наконец, левая. — Пойдём. Сборы не заняли много времени: махровые полотенца, струя горячего воздуха, подаваемая механическим пропеллером и вот остаётся только накинуть тёмную тунику на плечи, да широкий клобук на головы и можно выходить, не забыв взять у хозяйки свою долю. — А знаешь, моя дорогая, он ведь всё не хотел уходить, расспрашивал про тебя. Лисица в нерешительности замерла в холле, держа в лапах мешочек с монетами. — Видать сильно запал на тебя, но не волнуйся, я лично посадила его на омнибус. — Омнибус? — удивлённо переспросила Це́рбера. Хозяйка борделя, сытая, пожилая львица, усмехнулась: — Да он же за тебя ещё и все свои деньги отдал, поверх того что оплатили друзья. До последнего пенни! Сперва две золотые гинеи лично тебе просил передать, а потом всё до последнего из карманов выгреб. Гинеи в мешочке, а остальное уж извини, поровну, как договаривались. — Конечно, миссис Веддингтон, как договаривались. — А удачно это я придумала тебя песком посыпать, представляешь? Он всё время спрашивал, как давно ты приехала из пустыни, ха-ха! — не унималась хозяйка, но лисица, сделав вежливый книксен, не стала дослушивать и уже открывала тяжёлые, дубовые двери, когда львица спросила вдогонку: — Так когда придёшь в следующий раз, дорогуша? — Я… я ещё не решила, миссис Веддингтон. Я вам сообщу. — Ох, звезда моя, уж сколько времени знаю тебя, а ты всё ведёшь себя словно котёнок несмышлёный. — Ещё раз простите меня, миссис Веддингтон, досвидания. — Досвидания, дорогуша! Наконец-то улица. Воздух, свобода, зажжённые газовые фонари, цокот босых когтей, шарканье подошв, цокот копыт, шорох шин, редкие рыки двигателей, тяжёлый мешочек монет в лапе. Но нужно успеть! Пять кварталов вниз, затем повернуть налево, пройти ещё два квартала, пройти через мост и вот мы у цели: «Приют для нуждающихся миссис Пикстон». Тихонько звякнул колокольчик входной двери которую, слава небу, ещё не успели закрыть на ночь, и Це́рбера, одев домовую обувь, чтобы не марать пол грязными лапами, привычно пошла на второй этаж в знакомую комнату. Отворив дверь она была изрядно удивлена отсутствию всякого света. Обычно в комнате всегда горел ночник. — Мама? Тишина. Пошире открыв дверь, чтобы свет из коридора проник внутрь, она с ужасом увидела пустую заправленную кровать и почуяла ещё не выветрившийся запах матери. С дурным предчувствием помчалась в гостиную, по странному стечению обстоятельств расположенную здесь на третьем этаже. — Здравствуйте миссис Пикстон, что-то случилось, где моя мать? Двухголовая лисица буквально ворвалась в согретую камином комнату, чем изрядно напугала сидевших там сводных брата и сестру Моррис, хозяйку и двух незнакомых джентльменов, один из которых от неожиданности и странного вида гостьи, даже пролил на себя плошку с горячим молоком. — О, Це́рбера! Здравствуй, мы как раз тебя ждали, — ответила уже подскочившая к джентльмену медведица — хозяйка приюта. — Простите мистер Смит, я совсем забыла вас предупредить о её необычности. — Не стоит переживать, госпожа Пикстон, я сам виноват. Мисс Це́рбера Моррис, всё верно? — молодой лев старался не смотреть в морду, а точнее морды двухголовой самки и всё время опускал взгляд куда-то в область её живота, а то и вообще глядел себе под ноги, от чего выглядел несколько комично. — Да, это я. А что происходит? — взволнованным голосом, почти в унисон произнесли обе головы. — Прошу вас, присядьте, — молодой лев указал лапой на стул, но лисица осталась стоять, даже сделала несколько нерешительных шагов по направлению к столу. — Мне очень жаль, мисс Це́рбера, но ваша мать, миссис Моррис умерла сегодня днём. Мешочек с монетами глухо звякнул о деревянный пол, да и сама его владелица отправилась бы следом если б не вовремя подставленный миссис Пикстон стул. — Вы ведь знаете, она тяжело болела, в последнее время даже не узнавала родных, как мне сказали… Я её душеприказчик, если позволите. Так вот по поводу наследства… — Да подождите вы, мистер Смит! — закричала госпожа Пикстон. — Разве вы не видите, что ей плохо, а вы что сидите? Помогли бы хоть. Чопорного вида выдры остались спокойно сидеть, а молодой лев наконец поднял взгляд и увидел, что странная лисица сидит на стуле в очень необычной позе. Вся её левая сторона как будто превратилась в тряпичную куклу. Голова повисла, лапа свесилась почти до пола, а нога оказалась далеко откинута в сторону, если бы не судорожно вцепившаяся в подлокотник правая лапа, тело лисицы тотчас бы сползло вниз. — Миссис Пикстон, скорее воды! — сказала правая голова и вдруг повернулась к Смиту. — Господин Смит, простите меня. Продолжайте, я вас слушаю. — Эм… — лев несколько растерялся, глядя на то, как половину девушки приводят в чувство, брызгая водой в мордочку, а вторая половина, уже удобно устроившись на стуле, внимательно смотрит на него. — Так вот. Примите мои соболезнования. Вашу мать уже забрали в похоронное бюро, думаю вы сможете проститься с ней завтра, а пока я бы хотел обсудить её завещание. Просто сегодня днём мы не смогли вас найти по тому адресу, что дала мне госпожа Пикстон, а завтра утром мне надлежит уехать из города, поэтому я и решил вместе с другими наследниками подождать вас здесь, в надежде что вы придёте. Поймите меня правильно, мисс Це́рбера, я понимаю ваши чувства, но если не обсудить вопрос наследства сейчас, это отложится минимум на неделю, вы меня понимаете? — Да, да, конечно. Продолжайте, я вас слушаю, — правая голова всё так же уверенно смотрела на господина Смита, а левая только начала приходить в себя. — Кхм, так вот, — лев взял со стола какой-то запечатанный сургучными печатями конверт и показал всем присутствующим. — Поскольку все известные наследники и свидетели завещания собрались в этой комнате, я, удостоверяя вас, что все печати на конверте с завещанием целы, вскрываю его и оглашаю последнюю волю усопшей… Правая половина всегда была чуть сильнее левой. Она почти всегда слегка, но доминировала. Была словно старшей сестрой, более рассудительной, непреклонной, вот и сейчас, когда левая лишилась чувств от дурного известия, правая сохраняла хладнокровие до последнего, но, видимо, и она переоценила свои силы. Слова этого незнакомого льва сливались в какой-то малопонятный сумбур, не виденные уже долгое время «родственнички», презрительно косящиеся в её сторону, незаметно вышедшая из комнаты с пустыми чашками миссис Пикстон, скромно сидящий помощник душеприказчика, как же его? Мистер Пибоди, кажется… Це́рбера пришла в себя лишь когда мистер Смит назвал её имя. — Мисс Це́рбера? Вы слышите меня? — Да, да, конечно. — Миссис Моррис упомянула вас в своём завещании, как любимую приёмную дочь и завещала вам… так, простите, сейчас прочту дословно: «сундук деревянный, обитый железом, хранимый на чердаке». И всё. Простите. Лев оторвался от бумаги и нервно сглотнул. На него молча смотрели две совершенно одинаковые лисьи морды. Выражение было не совсем понятно, но ближе всего оно походило на недоумение. В комнате на какое-то время воцарилась тишина, впрочем, вскоре нарушенная правой головой лисицы. — Позвольте ознакомиться с завещанием. — А? Да-да, конечно мисс Це́рбера, прошу вас, — лев подошёл к лисице и издалека, на вытянутой руке протянул документы. — Тут три экземпляра, по числу наследников, убедитесь, что они идентичны и можете оставить себе один, а я пока отдам остальные вашим родственникам. Лисица обеими головами внимательно рассмотрела документ. На первый взгляд всё было нормально: до боли родной, знакомый почерк матери, дата составления, вот только она видела завещание раньше, мать показывала его ей, и душеприказчиком был не какой-то лев Смит, а выдр, мистер Томпсон. Именно его подпись и подпись его помощника стоят на документе! — Здесь какая-то ошибка, мистер Смит. Душеприказчиком моей матери является мистер Томпсон. — Вс-ё, всё верно, являлся, — запинаясь, начал отвечать молодой лев, — но тут понимаете, какая коллизия, он умер месяц назад, и все его дела вместе с конторой перешли мне. Можете проверить в юридической палате, если хотите. — Я видела завещание раньше, оно было совсем другим. — Послушайте, мисс Це́рбера, — жалобно промяукал мистер Смит, — я не могу ручаться за подлинность сего документа, ибо он был составлен не при мне, но я тщательно проверил все печати, да и вот мистер Пибоди, как второй свидетель может всё подтвердить. Полноватый енот, до этого молча сидевший рядом с выдрами поднялся и слегка поклонился лисице. — Да-да, мисс Це́рбера, я прекрасно помню вашу мать и её завещание. Сейчас было озвучено именно оно. — Ах ты гад, сколько они тебе заплатили? — взревевшая правая половина столь резко вскочила со стула и направилась к еноту, что едва пришедшая в себя левая, с трудом поспевала за ней. — Но, послушайте! — попытался было возмутиться енот, однако Це́рбера схватила его за грудки правой рукой и начала трясти. — Сколько? Признавайся, я сейчас вызову бобби! — Эй, сестрички! А ну сами успокойтесь, а то уже я вызову полицию! — вмешался в разговор выдр. — Тебе что-то не ясно? Мама чётко дала тебе понять, какое место ты занимала в её жизни, так что иди дальше шляйся по борделям и мусоркам, уродка. Удар в челюсть брата неожиданно прилетел с левой стороны, но ещё более неожиданным был пинок между ног, уже правой ногой. Подоспевшие лев и енот с трудом, но всё же смогли усмирить не по породе огромную лисицу, однако заткнуть две, изрыгающие проклятия глотки они не могли. Все небесные кары сыпались на головы обидчиков, даже подоспевшая миссис Пикстон, ничего не смогла сделать, впавшую в истерику лисицу смогла успокоить только оперативно прибывшая полиция, да и то не успокоить, а лишь запереть на ночь в отдельную камеру, потому что в общей камере она тут же стала драться сразу с десятком заключённых, в основном безобидных пьянчужек и бродяг. На следующее утро, глава полицейского участка, ознакомившись с делом и пообщавшись со всеми свидетелями, распорядился привезти наследство и оставленные в приюте для нуждающихся личные вещи мисс Це́рберы в комнату общежития геологического факультета, где она постоянно проживала и посоветовал никогда не появляться на частной территории домовладения семьи Моррис, прав на которое, она более не имеет. Глава третья. Выкуп — Господин Иршалаими, я очень прошу вас. Я же почти на отлично сдала выпускные экзамены, я знаю язык, это моя родина в конце концов! — Почти не считается, милочка. Язык знают многие, а что до родины, тебя вывезли оттуда ещё щенком. К тому же, если бы всё зависело только от меня. А так… Ну подумай, как я буду оправдываться перед остальным магистратом? Левая голова уже бросила свои попытки увещевать профессора и просто тихонько поскуливала, стирая пальчиком слёзки, а вот правая не сдавалась. — Я готова на всё, вы понимаете? На всё, — последние слова она повторила с особым нажимом, одновременно легонько касаясь пухлой лапы стареющего профессора. Тот явно засмущался, облизнулся, воровато оглянулся по сторонам и с неохотой высвободил лапу. — Пожалей меня, Це́рбера. В институте и так ходят обо мне разные перетолки, я не хочу давать лишние козыри моим недругам. Тебе-то просто, махнула хвостами и прощай родные пенаты, а мне ещё дай предки, несколько лет хотелось бы потрудиться в этих стенах. Правая мордочка тяжело вздохнула и опустила взгляд, но вставать лисица не собиралась. — Ох, ты меня точно в могилу хочешь свести. Профессор встал из-за стола и начал мерять шагами комнату. Пройдя туда-сюда раз десять, он наконец остановился, потом сел за стол, после чего снова встал, подошёл к двери кабинета и выглянул в коридор. Удостоверившись что никого нет, он запер дверь на ключ и вернулся за стол. — Значит поступим так, — его голос был тише обычного, стал почти шёпотом, но для больших ушей пустынной лисицы это было не важно, — послать тебя по линии колледжа я не смогу, думаю ты это поняла, но у меня есть связи, понимаешь? Выпускники, кое-какие бывшие коллеги. У кого-то там своё дело, кто-то работает с правительственными контрактами. Зверей с улицы они не охотно берут, даже с таким хорошим дипломом как у тебя, уж больно неспокойный там в последнее время регион, а значит лакомый кусочек, ты меня понимаешь? Вся превратившаяся во внимание самочка синхронно кивнула обеими головами. — Так вот, если ты действительно готова на «всё», то я подёргаю за ниточки. Сейчас, слава предкам, век прогресса, телеграф, радио, так что пары дней мне хватит, ты не собираешься съезжать из общежития? — Вы же знаете, профессор, мне некуда съезжать, разве что в бордель. — Да, «Лупанарий» много потеряет без тебя, — енот хитро прищурился и довольно крякнул, а Це́рбера предпочла пропустить замечание мимо ушей. — Так ладно, ничего не обещаю, но сделаю что смогу. Давай, до встречи, как будут новости — сообщу. — Благодарю вас, профессор, — вмиг просиявшие мордочки выражали неподдельную радость. — Благодарности потом, повторюсь, если будет за что, ну всё, моя девочка, иди, — енот отпер дверь, выпуская бывшую ученицу, но прежде чем выскочить, лисичка игриво шлёпнула его по заднице, и пока тот не успел опомниться, лизнула прямо в нос. — Всего доброго, господин Иршалаими. Эти слова звучали уже из коридора, Це́рбера даже не бежала, она словно летела. Профессор, смущённо вытирая намоченный нос снова осмотрел коридор на наличие свидетелей и, не найдя таковых, скрылся в тиши кабинета. С шумом распахнувшаяся дверь впустила внутрь промозглый ветер, несколько капель дождя и тучного посетителя. Ярко красные занавески, наполовину закрывавшие журнальный столик, зашевелились и из-за них выглянула хозяйка борделя: — О! Мистер Иршалаими?! Я уже и забыла, как вы выглядите! Вы так редко заходите. Как здоровье вашей супруги? — Вашими молитвами, Клариса, — показав в улыбке желтоватые зубки, ответил енот, снимая с головы мокрую накидку и вешая её на крючок, — терма готова? — А я всё гадала, кого же дожидается господин Махавир! От моих подопечных он отказался. Они, хм… по-прежнему не понадобятся? — А у нас свои! — продолжая улыбаться, ответил енот и отошёл в сторону, открывая взгляду вошедшую следом за ним Це́рберу. Миссис Веддингтон резко переменилась в выражении морды, но тут же совладала с собой и нацепила на пасть дежурную улыбку. — Вот и нашлась моя звёздочка! А я уже начала волноваться! — Всё в порядке, миссис Веддингтон, — лисица уже откинула с голов свой широкий клобук, оставшись в своей бессменной тунике и как раз опускала сложенный зонт в предназначенный для этого бак у входа. — Ты задержись на минутку, а вы можете проходить, мистер Иршалаими, — пожилая львица сделала еноту приглашающий жест и тот, оставив в гардеробе мокрый макинтош, прошёл к лестнице в подвал. Проследив, что старый развратник скрылся из вида, Веддингтон сбросила с себя притворную улыбку и негромко обратилась к подошедшей лисице, взяв её за лапу: — Милая, я всё понимаю, но господин Махавир очень особенный клиент. — Я предупреждена, — ответила правая голова. — Очень особенный, — повторила львица. — Я не шучу! У нас он впервые, но я слышала от других хозяек, что он частенько калечит девочек, компенсируя это денежно, разумеется, но… — Благодарю, миссис Веддингтон, — повторила левая, — я же сказала, что в курсе дела. Хозяйка глубоко вздохнула, переводя обеспокоенный взгляд с одной безмятежной мордочки на другую, помолчала мгновение и отпустила её лапу. — Ну как знаешь. Господин Махавир оплатил терму для особо важных гостей на всю ночь, твоя доля составит треть суммы, то есть пять соверенов. — Спасибо, миссис Веддингтон, я могу идти? — Да, и будь осторожна! Лисица улыбнулась и легонечко поцеловала на удивление добродушную для своей профессии львицу в обе щеки, после чего, грациозно помахивая двумя роскошными хвостами, пошла к той же лестнице, по которой недавно спустился енот. Не верящая в судьбу львица всё же незаметно осенила удалявшуюся самочку защитным кругом, после чего вернулась за столик. В терме царил полумрак, но это совершенно не мешало лисице. Остановившись в дверях она сперва посмотрела на енота, который уже разделся и полулежал в купальне с тёплой водой, а затем на тигра. Его властный запах она почуяла ещё на лестнице, и даже постояла немного перед дверью, приглаживая непроизвольно вздыбившуюся шерсть на загривках. Профессор действительно предупредил её насчёт этого тигра. Его бывший студент, глава горнодобывающей компании, работающей в основном по госконтрактам и имеющей множество филиалов, в том числе на Среднем Востоке, был властной личностью. Как же он сказал? «Не сильно возбуждай его, и всё будет хорошо», отлично! Отогнав подальше тревожные мысли, самочка направилась к нему. — Здравствуйте, господин Махавир. — Стой, — зычно рыкнул тигр и лисица остановилась. Он лежал на кожаном диване, совершенно обнажённый и держал в лапе широкий бокал с каким-то кошачьим пойлом. — Покажи себя. Це́рбера привычным движением скинула тунику и сделала пару шагов в сторону, переступая через одежду. Не отрывая от тигра взгляда, она медленно повернулась, слегка задерживаясь в некоторых, особо выгодных позах, стараясь показать себя с лучшей стороны. Сегодня она стремилась подготовиться очень хорошо. Втёрла в шерсть немного песка для запаха и чтобы придать меху особенную пушистость, надела ожерелье из своего любимого уранового стекла, так красиво переливающегося в свете местных электрических ламп, даже отполировала коготки на пальцах. — А ты и в правду необычна, — продолжил самец уже более тихим, каким-то удовлетворённым голосом. — Садись, угощайся и ни о чём не спрашивай. Тигр сделал приглашающий жест и, когда она села, по-хозяйски взял в свою лапу её правую морду. Внимательно рассмотрел, слегка разворачивая из стороны в сторону, едва заметно хищно улыбнулся после чего подвинул ближе чашку с кровяной колбасой, встал и направился к наблюдавшему за ними всё это время еноту. Слегка опешив, Це́рбера переглянулась с левой головой, обе удивлённо хмыкнули и почти одновременно запустили лапы в тарелку с мясом. От грузного тигриного тела, опустившегося в купальню к еноту, выплеснулось довольно много парящей воды которая, впрочем, почти сразу же ушла в предназначенные для этого канавки. Пожилой профессор тут же сделал несколько шагов, приблизившись к тигру и замер с закрытыми глазами слегка поджав уши. Удивление лисицы достигло предела, она даже поперхнулась левой головой, и какое-то время била себя в грудь, чтобы прокашляться. Неужели они собираются… Тигр властно провёл своей лапищей по прижатым ушам енота, взял его за морду, как минуту назад лисицу, так же рассмотрел с разных сторон, после чего пошёл ниже. Они стояли в воде по грудь, но понять движения скрывшейся под ней полосатой лапы было не трудно. Старый енот дёрнулся всем телом и застонал, отвечая на ласки господина, потянулся к его морде, и тигр добродушно лизнул его своим широким и длинным языком. Це́рбере даже не пришлось напрягать слух, чтобы услышать «кошачью тёрку» которая, по всей видимости, нравилась еноту. Он даже застонал от наслаждения. Левая голова тут же прыснула от смеха и что-то шепнула правой. Та улыбнулась. Действительно, представить давно знакомого профессора, которому она даже пару раз делала минет в обмен на зачёты, в одном бассейне с тигром-самцом удавалось с трудом. А тигр тем временем уже развернул енота задом, отвёл в сторону хвост, прикусил шкуру на шее и начал резко двигать бёдрами, заставляя выплёскиваться воду из купальни. Уперевшийся в борта лапами господин Иршалаими лишь стонал и прижимал уши, когда могучий самец за его спиной особенно сильно вцеплялся в холку. Было ли ей противно? Разумеется, нет. Она даже на секунду представила себя древней римской императрицей, наблюдающей за потешающим её гладиатором и учёным рабом, эх, ещё бы гроздь винограда! Но на столе была лишь кровяная колбаса. Много кровяной колбасы и то самое кошачье пойло, недопитое тигром. Осторожно понюхав, она сделала несколько осторожных лачков и скривилась от излишне острого вкуса, а вот правая морда вылакала бокал до дна и снова наполнила его из стоящего на полу глиняного кувшина. А профессор, похоже, был на вершине оргазма, он выгибался всем телом, насколько позволяли габариты купальни и его объёмистое брюшко, стонал и царапал когтями чёрный мрамор. Тигр, обхватив его одной лапой за горло, второй что-то делал под водой с его промежностью. Что именно, было, разумеется, не видно, но разве об этом сложно догадаться? Левая лапка Це́рберы как бы невзначай прошлась по их общему с сестрой межлапью и правый хвост непроизвольно дёрнулся. Отвернувшись от двух спаривающихся самцов, правая повернулась к своей второй половинке и заглянула в бездонные, чёрные провалы глаз. Её розовый язычок беспрерывно облизывал щёчки от остатков крови, смешно прижимая такие родные чёрные усики. Проведя лапкой по меху на шее, правая обхватила своей пастью свою же и стала с жадностью вылизывать её изнутри языком, получая в ответ совершенную взаимность. Плеск воды усиливался, енот и тигр стонали, лисьи хвосты оголтело дёргались, а лапы вновь и вновь изучали вызубренное наизусть тело: вытянутые вдоль боков соски, непослушный вихор песочной шёрстки на лобке, раздвоенное лоно, дарящее наслаждение обеим мордашкам. Она достигла пика наслаждения довольно быстро, послужило ли причиной этому совокупление профессора Иршалаими с тем властным тигром или же долгое воздержание, не имело значения. Открыв глаза, лисица поняла, что звуки в купальне смолкли. Повернувшись в ту сторону, она увидела две пары внимательно смотрящих на неё глаз. Поняв, что их заметили, енот что-то зашептал тигру в ухо и тот кивнул. Вылезающий из воды мокрый, толстый, старый енот мигом сдул весь флёр недавнего эротического возбуждения с лисицы, но его приготовления: выжимаемая из шерсти вода, отряхивание, расстилание на мраморном полу стёганого покрывала, недвусмысленно говорили о том, что будет дальше. А поскольку тигр явно не торопился выходить из воды и даже дотянулся до заботливо оставленного кем-то на полу подноса с едой и выпивкой, работать предстояло с мистером Иршалаими. Ну что ж, работа есть работа. Напустив на мордочки томное выражение, Це́рбера поднялась и грациозно, едва слышно цокая коготками по камню, подошла к еноту. При виде стоящей перед ним обнажённой бывшей ученицы он не выглядел убелённым сединой старцем, скорее уж короткохвостым юнцом: он облизывался, почёсывался, кряхтел, бросал короткие взгляды на наблюдавшего за ними тигра и, наконец, решился. — Можно я… полижу у тебя там? Це́рбера даже хмыкнула про себя. Врождённая скромность так шла этому старому извращенцу. Она отлично помнила, как он, так же застенчиво в первый раз просил её сделать минет. Суровый на лекциях, требовательный на экзаменах, на ложе он становился ручным, словно молодой ягнёнок. — Конечно, профессор Иршалаими, — из озорства стараясь его смутить, ответила лисичка и опустилась на четвереньки, повернувшись к еноту задом. Её морды же стали смотреть на тигра, который являлся истинным заказчиком всего творящегося здесь безобразия. Её предположение было верным, тигр едва заметно кивнул и плотоядно улыбнулся, отправляя в пасть какую-то очередную мясную закуску, запах которой отчётливо витал в помещении. Лапа енота тем временем, просунувшись между её бёдер, пыталась нащупать ей одной ведомые соски среди десятка, а неприятно холодный и мокрый нос ткнулся в промежность. Левая всё же не выдержала и посмотрела вниз, оставшись недовольной открывшимся видом мастурбирующего, жирного, мокрохвостого енота, а вот правая неотрывно смотрела на тигра. Он привлекал её своими формами античного атлета, какой-то загадочностью и исходившей угрозой. То, что он захочет овладеть ей, сомнений не было, но он не торопился, словно утомлённый жизнью гедонист, старающийся безуспешно угодить самому себе. Профессор же, видимо справившись, наконец, со смущением, уже со всей силы, до боли мял её живот и щекотал внутри, дёргая свой возбуждённый орган и тряся складками жира, но опытная лисица даже бровью не вела, картинно изображая перед тигром представление, стараясь не переигрывать, когда же мистер Иршалаими, совсем потеряв голову, начал пристраиваться к ней сзади, Махавир громко рыкнул, заставив лисицу вздрогнуть — Прекрати! Енот мгновенно замер и отпрянул от самки, а та, увидев манящий жест, поднялась и подошла к тигру. Он смотрел на неё снизу вверх, но только потому, что Он так хотел. Его ноздри задёргались, вдыхая аромат её возбуждённого лона, клыки чуть приоскалились, раздался едва слышный рык, и самец буквально рывком затащил лисицу в воду. Уже успевшая наполниться купальня снова выплеснулась наполовину, но до этого никому не было дела. Тигр уже поймал свою добычу, пусть она и сама пришла к нему в пасть, а вот что он с ней сделает дальше: поиграет и отпустит, будучи уже сытым или всё-таки утолит свой голод, зависит только от него. Отойдя от первого испуга, лисица внимательно посмотрела в глаза тигра, пытаясь предугадать его желания, которые пока, к счастью, были скорее исследовательскими. Когтистая лапа с интересом прошлась по ложбинке между шеями самки, изучила каждую в отдельности, ненадолго задержавшись на шраме с правой стороны, прошлась по торсу и животу, властно развернула лисицу и принялась за спину. Хищник провёл когтистыми пальцами до того места, где сходились, но не срастались два позвоночника, затем проследил их до самых хвостов, уже под водой… [i]Он изучал её словно доктор или, точнее, анатом в прозекторской, будя неприятные воспоминания из детства, когда она, будучи привезённой родителями в предместья Лондона, практически жила в различных больницах, где её постоянно щупали, слушали, нюхали и смотрели.[/i] …властно раздвинув тяжёлые от мокрой шерсти хвосты, тигр запустил пальцы глубже, тщательно ощупал подхвостье и межлапье, с удивлением обнаружив там лишь по одному отверстию, после чего вытащил руку и тщательно обнюхал. — Ты в охоте? — У моего вида она начинается позже, господин Махавир. Миссис Веддингтон, даёт всем самкам в «Лупанарии» специальное средство, вызывающее похожее на эструс состояние. — Как интересно. Наверно, стоит бывать тут почаще… [i]Её всегда волновала причина, по которой эти странные выдры забрали её из родного деха. Скука на пополам с жалостью? Нерастраченная любовь? Правда открылась лишь недавно, в том самом сундуке отца, который ей никогда не показывали. Внутри не было ничего ценного, лишь письма, дневники, бесполезные бумаги, да несколько фотографий и стреляных гильз. Может там было и ещё что-то, ведь её сводные брат и сестра, разумеется, проверили эту часть наследства. Они бы и это забрали, не будь внутри бесполезных для них бумаг, связанных лично с ней: медицинские карты, анализы, заключения… и воспоминаний отца. Разумеется, несмотря на молодость, она сразу узнала на фотографии свою мать, стоявшую рядом с мистером Моррисом, её приёмным отцом. Молодой, в военной форме, с перебинтованной лапой и головой. Фото было групповым — несколько выдр в окружении местных жителей, нескольких лисиц и копытных, но только её мать с будущим приёмным отцом обнимались.[/i] …его шипастый половой орган, не был внушительных размеров, особенно для лисы её размеров («Один гипофиз хорошо, а два лучше!», как любил говорить их семейный доктор, выдр с труднопроизносимой фамилией), но он, словно маленькая тёрка, скоблился о её преддверье, будто бы не зная куда заглянуть, в парадный или чёрный вход? Его морда, тем временем, покусывала её шкуру в разных местах, оставляя пока приятное ощущение боли, а вот лапа мяла живот уже грубо и требовательно. А в дверь всё же вошли — в парадную. Це́рбера буквально ощутила его удивление, когда тигриный член попал сперва в один, а потом в другой отнорок её петли. Он даже остановился на мгновение в нерешительности, но потом с диким остервенением продолжил, царапая шипами её нежную плоть, оставляя на шкуре ранки от клыков и когтей. Не в силах удержать равновесие в воде, лисица точно как енот чуть раньше, упёрлась лапами в края купальни, а тигр всё продолжал. Теперь он прочно держал её пастью за загривок и не останавливался ни на минуту пока, наконец, не взревел, опорожняясь в неё семенем… [i]Разумеется, он не был ей отцом. Во-первых, не сходились сроки: мать родила её уже в почтенном возрасте, совсем незадолго до смерти, а на фото она была молодой. Ну и во-вторых, Це́рбера хоть и была весьма необычной, перепонок между пальцами и маленьких ушек вкупе с закупоривающимися ноздрями не имела, да и не могла Афганская лисица понести от выдра, но что-то их всё равно связывало. Она знала, что мистер Моррис служил в экспедиционном корпусе морской пехоты, но рассказывать про войну он не любил, да и слишком быстро ушёл, не дождавшись пока приёмная дочка окончательно повзрослеет. Однако бумаге он доверял больше и всю историю его жизни она узнала из дневников. Тогда, больше сорока лет назад, британская империя была гораздо сильнее теперешней, количество и размер колонии росли, а с ними росло и богатство. Многие молодые, горячие самцы и самки, были счастливы отправиться в далёкие страны, нести свет просвещения отсталым народам. За скромную плату конечно. Одним из таких и был Сирэт Моррис. Очередная командировка в дикую «Раджу» для спасения, в общем, уже обречённой Ост-Индийской компании, могла закончится катастрофой, если бы не счастливая случайность. Всё ещё думая, что восстания носят лишь единичный характер, командование послало его отряд на ликвидацию царька одной местной общины, враждовавшей не только с англичанами, но и со многими своими соплеменниками. Что-то пошло не так, их отряд не выполнил задачу, попал в плен, потом бежал, спрятался в какой-то местной деревеньке, враждебно настроенной к тому царьку и нейтрально к англичанам, там он и познакомился с Шаистой. Маленькая афганская лисичка, ушедшая от своей родины аж почти до побережья Аравийского моря и раненый выдр, за которым она ухаживала, вообще проплывший несколько океанов. Вода и песок, чёрное и серое, они даже сперва не понимали друг друга. Разговорник слабо помогал, и пока их приписанный из штаба переводчик не перестал метаться в бреду, общались они почти исключительно знаками.[/i] …не успела она прийти в себя, как тигр схватил её, развернул мордой к себе и начал давить вниз, толкая под воду к своему паху. Лисица быстро смекнула что надо делать и начала одной пастькой лизать его по-прежнему напряжённый член, а другой вылизывать мошонку и то, что было за ней. Тигр редко давал ей вздохнуть, а выныривать самой было сложно, всё же тигр был физически сильнее несмотря на сравнимые габариты. Наконец, в заполненной водой пасти, почувствовался вкус кошачьей спермы. Тигр, специально доводивший себя до исступления, явственно заорал, она скорее ощущала это под водой, нежели слышала, хотелось вдохнуть, но… тигр не отпускал её, впившись когтями в шкуру. Она попробовал оттолкнутся от дна ногами, но лишь получила в ответ коленом в грудь, тогда она укусила его. За это самое место, уже не совсем осознавая, чем это грозит, лишь бы наверх, на воздух, и это случилось. Тигр рывком вырвал её из-под воды, и последнее что она запомнила было перекошенная злобой, оскаленная, полосатая морда. Потом её с силой ударили, бросили на край купальни, от чего затрещало несколько рёбер и потеряла сознание левая голова. Правая пыталась судорожно вцепиться лапой в переливную канавку, но удары мощных кулаков продолжали сыпаться сверху, сбоку, отовсюду. Кажется, прежде чем отключиться, она увидела чьи-то толстые ноги, быстро семенящие к ней, но поручиться достоверность этого она могла… [i]Их эвакуировали через неделю. Всех, кроме Морриса, решившего дезертировать. Он подговорил сослуживцев подтвердить его гибель, а сам остался в деревне. На что он рассчитывал? Один, в чужой стране, чужой культуре, без шансов завести потомство? На что рассчитывала она? Их союз был обречён изначально. Вскоре в дехе появились подручные царька — отряд ориксов. Они заметили следы выдр, но ссориться с более сильным кланом не стали и просто ушли. Сирэта они не нашли, мать спрятала его, но прятаться вечно было нельзя, и они решили уйти из деревни. Прибились к кочевникам-скотоводам, но не до конца залеченные раны стали давать о себе знать и однажды, во время длинного перехода он просто упал и не встал. Шаиста не бросила его, она уговорила кочевников довезти его до ближайшего форта англичан, которых становилось всё меньше, кочевники согласились, но ближе чем на десятую часть фарсаха они подходить не стали, опасаясь что чужестранцы откроют огонь, и ей пришлось тащить выдра до ворот одной. Английский гарнизон забрал впавшего в горячечный бред Сирэта и отправил в госпиталь, лиса всё время сопровождала его. Однако кто-то из офицеров узнал его, обвинил в дезертирстве (похоже один из сослуживцев всё-таки проболтался) и выдр попал в заключение. Шаисте, наверно, сказали что его расстреляли и ей не оставалось ничего другого, как вернутся домой, а Моррис… по законам военного времени ему и правда грозил расстрел, но англичане уже проиграли эту войну, хотя ещё несколько десятилетий не будут признаваться в этом, стараясь вернуть всё обратно. Основной контингент войск выводился с континента, росло порицание общественности и трибунал посчитал неразумным расстреливать рядового, которого только что чудом излечили от сепсиса с помощью недавно изобретённых антибиотиков, а потому просто отправили его обратно в Англию.[/i] Очнулась она на диване. Сильно болел бок, плечо и голова. Це́рбера посмотрела на свою левую голову и сперва перепугалась, та была безвольно откинута на подлокотник, а носик был весь в крови, но, услышав мерное дыхание, успокоилась. Скорее всего ничего страшного. — О, вы очнулись, мисс Це́рбера! С вами ведь, всё в порядке? Просто миссис Веддингтон уже послала за доктором, а я так перепугался! Честное слово! Зажимая уши лисица жестом попросила профессора замолчать. Почему-то в голове всё закружилось от его слов, но через минуту это прошло и самочка, осмотрев терму, спросила: — А где Махавир? — Он просил передать вам извинения за свою вспышку гнева и сказал, что ему всё понравилось. Он выполнит вашу просьбу, пароход в Индию отправляется через две недели. Левая голова внезапно всхрапнула и пришла в себя. Тело сразу же обрело привычную силу и правая с улыбкой посмотрела на саму себя. — Получилось? — едва слышно прошептала левая и правая утвердительно кивнула. Глава четвёртая. Во все тяжкие. Оказывается, она сильно соскучилась по жаркому воздуху тропиков. Осенний насморк пропал ещё на пароходе, а хронический, как считалось, кашель исчез уже на второй неделе работы в экспедиции. Вечные горы, покрытые чаще скудной, но иногда и совсем пышной растительностью, бесконечная пыль, дороги, направления. Прошло несколько месяцев, прежде чем она смогла отыскать по картам и старым отцовским записям родное поселение и вот она здесь, точно так же, как и отец, надеясь найти своё прошлое. — Осторожней там, вдруг деха не заброшена! — жалобно проблеял совсем молоденький козлик, мать-тарка которого, видимо согрешила с горалом. — А тебе разве не интересно? — спросила левая. — Нет! Совершенно! Ты сама напросилась сюда, вот и иди, а я лучше осликов поохраняю, — юноша храбрился как мог, но отчаянное блеяние выдавало в нём страх. — Ну и ладно, — ответила правая, и Це́рбера уверенно зашагала вверх по склону, старательно обходя воронки от артиллерийских снарядов. Смутные воспоминания из детства прорывались наружу. Кажется, где-то здесь она бегала на четвереньках и искала ящерок для еды. Вот, кажется, её нора, или нет? Большинство нор было полузасыпно, навесы сожжены, вокруг валялись ошмётки тряпья, чьи-то кости, здание мечети и дом мудифа были разрушены до основания, пахло запустением. Похоже, жители и впрямь покинули это место. Побродив ещё немного вокруг, лисица решила вернуться обратно, однако бросив взгляд вниз, она увидела своего напарника в окружении вооружённых кочевников. Она тут же распласталась по земле и стала шарить по ноге, стараясь нащупать кобуру с револьвером, но та, как назло, куда-то съехала, а сбоку, с дороги, послышались шаги. — Не двигайся! — крикнул кто-то по-арабски, а после добавил не ускользнувшим от неё шёпотом: — Что за шайтаново отродье. — Элбаши фанак? — удивлённо произнёс другой, будто бы слышимый ранее голос, Це́рбера повернулась и увидела двоих самцов: медоед продолжал целиться в неё из карабина, а второй, чем-то смутно знакомый песчаный лис, уже опустил своё оружие и удивлённо таращился на неё. Внизу послышался выстрел, и самка испуганно повернула вслед за ушами обе головы в сторону звука: её компаньон, молоденький козлик, свалился на песок, держась за живот обеими руками, дёрнулся пару раз и затих. Ей стало очень страшно. — Я сказал не двигайся! Ты тоже работаешь на англичан? — вновь заговорил медоед, явно нервничая. — Подожди, Мурф. Я знаю эту фанак. Она раньше жила в этом дехе, — песчаный лис, с узкой, некрасивой мордой, стал отводить ствол товарища в сторону. Тот недовольно подчинился, оскалился и прошипел: — А сейчас она с вонючими англичашками. — Нет, облезлый дурак! Я приехала сюда сражаться за свою Родину! — громко гавкнула по-арабски ему в ответ правая голова. Левая на секунду удивилась, но тут же стала подыгрывать самой себе — Да! Твои враги забрали меня отсюда силой, и я только сейчас смогла вернуться. Их компании потрошат твою землю, добывая богатства, а ты прячешься в пустыне, грабя одиноких путников? Медоед злобно зарычал на лисицу, покрепче сжимая отведённый к земле карабин. — Скоро наступит благословенное время, и ангелы помогут опрокинуть неверных в джаха́ннам! — Зачем же ждать ангелов, если сама дочь шайтана-Цербера уже здесь, — с этими словами двухголовая лисица хищно оскалила обе пасти и поднялась во весь свой немаленький рост, оголтело размахивая обоими хвостами, от чего двое, едва достающих ей до пупка бандита в страхе попятились назад. Прошёл месяц. — Чарли! Отстучи в штаб радиотелеграмму, у нас кончаются снаряды! Молодой белый волк, отложил наполовину прочитанную книгу, взглянул на своего уоррант-офицера, уродливого даже для бульдога, поправил очки на переносице и стал щёлкать тумблерами, переводя радиостанцию в режим передачи. — Но сэр, я только вчера передавал ежедневный отчёт, и со снарядами там всё было в полном порядке, — удивился радист. — Кто-то из нерегулярных снова напутал цифры в журнале, прям хоть каждый день проверяй арсенал лично! Будь моя воля, выгнал бы всех этих местных «вояк» за стены и расстрелял. Волк молча взял протянутую офицером бумагу с текстом и начал привычно передавать в эфир тире и точки. Получив ответ и сверив сегодняшние секретные коды, он удовлетворённо кивнул. — Готово, сэр. И да, из штаба снова передали штормовое предупреждение и напомнили о повышенной готовности, где-то неподалёку бродит большой отряд повстанцев. — Это которые призвали дьявола себе в помощь? Ха! Слышал я про него, уже уши болят! Надо, кстати к доктору сходить, — бульдог поковырял в ухе пальцем, после чего внимательно осмотрел что-то на нём, обтёр о песочного цвета форму и вышел. Белый волк проводил его взглядом, поправил наушник и снова вернулся к чтению. Обстрел начался через час. Снаряды из пушек и мортир со свистом и грохотом влетали во внутренний двор форта, солдаты и офицеры кто в панике, а кто и организованно, бегали между оружейной, казармами и позициями на стенах, кто-то выкрикивал приказы, кто-то нахлобучивал на голову каску или готовил к бою оружие, а кто-то посылал в радиоэфир крики о помощи. Высунув язык от напряжения, Чарли со всей возможной скоростью посылал донесения в штаб, которые сыпались каждую минуту. «Подверглись нападению», «Противник применяет артиллерию», «Несём потери, численность противника значительна» — Быстрее, быстрее, чучело! Ты что, не можешь быстрее стучать? — орал на него какой-то малознакомый офицер. Перед волком лежала очередь из трёх записок, а он требовал переслать свою депешу о ранении какого-то полковника в первую очередь, как будто это чем-то ему поможет! Внезапно что-то случилось, только что он переводил корявые лапописные буквы в такие лаконичные сигналы бинарного кода, тихонько матерясь на надоедливого офицера и вот уже лежит в куче кирпичей и облаке штукатурки. В ушах дико звенит, глаза режет от лезущей в них пыли, из нижней лапы торчит какой-то штырь. Волна осознания и ужаса наполняет его через секунду — снаряд! — Сэр? — кричит, как ему кажется, волк, на самом деле лишь едва шевеля пастью, но разорванный на несколько частей барсук не отвечает ему, как странно! Чарли откидывает с себя несколько особо крупных булыжников и с трудом встаёт. Радиопост полностью разрушен, через проём в стене видны бегающие солдаты, кажется, один из них заглядывает в дыру. — Ты цел? Волк кивает, и солдат исчезает. Нужно идти за ним, отбивать нападение. Чарли разворачивается, ища глазами сейф для секретных документов. Он не выходил из комнаты и потому тот был открыт. Слегка припорошённый пылью револьвер, тускло блестящий воронением, привычно ложится в лапу, коготь заученным движением взводит курок. Отрешённость, вызванная контузией, не позволяет трезво мыслить, выключает страх, стирает из памяти только что виденное месиво из смердящих кишок офицера. Остаётся только долг, откуда-то появляется желание сражаться, тут же появляются враги. Они лезут сквозь взорванный кусок стены крича что-то по-арабски: дам, эльмоту, он не понимает, стреляет в них, хотя они ещё далеко. — Щенок! В окоп! — кто-то роняет его на землю и тащит в сторону заранее оборудованных позиций. Кажется, он лично участвовал в рытье этого окопа, или нет? Несколько секунд, и он внутри. Несколько испуганных солдат, офицер, кто-то стреляет, стрельба вообще повсюду, надо перезарядить. Он раскрывает барабан револьвера и вытаскивает обойму с пятью патронами тридцать восьмого калибра, только один из которых не стрелян. — У кого-нибудь есть патроны? — негромко спрашивает он и какой-то солдат отсыпает ему горсть своих. Волк начинает неспешно перезаряжать оружие, совершенно не обращая внимание на окружающую обстановку. Кто-то предупреждающе взвизгивает, раздаются ружейные выстрелы, крики на арабском, предсмертные хрипы. Чарли поднимает взгляд и видит перед собой двухголового демона. Возвышаясь над телами убитых, он целится в него из пистолета одной рукой, второй держа за грудки какого-то солдата и грызя ему глотку другой головой. Мысли немного собираются в кучку, и волк понимает, что не успеет вставить в барабан обойму, закрыть его, прицелиться и нажать на спуск, а потому просто сидит, глядя на чёрный зрачок ствола и ожидая освобождающей вспышки, но демон медлит. Он уже откинул мёртвого солдатика и повернул к нему свою левую голову. Показалось? Или на ней и правда промелькнуло удивление. Какой-то орикс, с обломанным рогом и кривой саблей в неуклюжей руке с тремя пальцами-копытами, обошёл демона сбоку и стал замахиваться на волка оружием, но демон внезапно пронзительно взвизгнул на него и с силой прижал к стене окопа. Несколько коротких команд, отдаваемых обеими головами одновременно, и не уступавший в размерах демону орикс, тем не менее сжавшийся от испуга, молча кивнул и крича что-то остальным, стоявшим позади них, стал выпрыгивать из окопа. — Это ты? — спросил его демон, когда никого больше не осталось. — Я, — ответил волк, с трудом понимая, что вопрос задан на чистейшем английском, но буквально через секунду, непроизвольно поправив запылившиеся очки он вдруг узнаёт демона: — Мисс Це… Цер… — Це́рбера. А твоего имени я так и не узнала. — Я… Чарли. Чарли Митет. — У тебя сильно ранена нижняя лапа, Чарли. Если хочешь остаться в живых, тебе придётся сдаться мне в плен, — лисица добродушно улыбнулась, присаживаясь на дно окопа и отодвигая чьё-то окровавленное тело. — Конечно, мисс. Я сдаюсь. Далёкие крики и выстрелы стали потихоньку смолкать. Кто-то ещё несколько раз заглядывал в окоп, с удивлением наблюдая, как шайтан их отряда, перебинтовывает лапу белому англичашке, однако злобный гавк одной из голов быстро отваживал любопытных. Усилившийся ветер доносил звуки грома, от зарождавшейся где-то далеко грозы и небольшие песчаные султанчики предрекали скорые перемены в пустыне.