В тот день

Гномы говорили, что в день, когда пришло время исцелить Арду от зла, учиненного Морготом, земля не могла возродиться, и деревья не давали плодов, и реки швыряли на берег мертвую рыбу, и даже голый камень стонал, не зная покоя. Но у Валар, ослабевших в схватке с Врагом, не оставалось сил вернуть дыхание истощенному миру. Тогда Махал посмотрел на раны, что нанесли ему твари Моргота. И он излил свою кровь, и кровь проникла глубоко в недра, и напитала их, и стала порфиром. Кости, раздробленные балрогами, одними из самых безжалостных приспешников Врага, и почерневшие от ударов раскаленных клинков, вросли в твердь базальтом. Лимфа пролилась на трещины в горах, оставленные ядовитыми когтями первых драконов, и заживила их, застыв полосками кварца, а гранит его мышц укрепил заболевшие стены. Там, где Махал царапал землю ногтями, появились новые залежи мрамора, оттенком прекраснее тех, что были созданы Песней. Зрачки рассыпались кусками обсидиана, а потому он не мог видеть, как изменила мир его жертва. Наконец он вспомнил вечнозеленый букет, который всегда носил на груди, — его подарила Йаванна, согласившись стать Махалу супругой. Листья засверкали изумрудом, а розы рубином, фиалки превратились в аметисты и сапфиры. Лента, которой она перевязала цветы, протянулась золотыми и серебряными жилами, а волосинка с ее головы, что случайно зацепилась за ножку нарцисса, обернулась мифрилом. Махал из последних сил разбросал драгоценности по горам, опустошенным черной армией, чтобы его народ мог вновь добывать металлы и самоцветы и найти утешение в их красоте. Так от него ничего не осталось. А еще они говорили: чтобы очистить Одинокую гору от драконовой скверны и восстановить миропорядок, нужно уподобиться создателю гномов, пролить порфир, сломать базальт, просыпать мрамор.

* * *

Когда от Махала ничего не осталось, Йаванна залилась слезами, и стали те слезы горным хрусталем — то была весть от ее мужа. И деревья плакали с нею, и каждая теплая капля, что встретила землю, обратилась куском янтаря. Йаванна горевала так долго и была так безутешна, что сгустки Морготовой тьмы — неистребимой до конца времен — попытались просочиться ей в сердце. Тогда Йаванна посадила на камень живую кровь плюща, и с тех самых пор он оплетает и гранит, и порфир, и мрамор. И Йаванна расселила мхи по горам Средиземья, и они разрослись везде, где лежали куски Махалова тела. И супруг вернулся к ней обновленным; и лишь один позвонок остался не найден (и кто-то сказал, что именно он и был Аркенстоном).

* * *

Хоббиты не сохранили преданий о юности мира, а если и видели слезы Йаванны, то давно растворили их в вечности вместе со словами своего древнего языка. Их вера была в делах их рук. Поэтому Бильбо плывет на корабле, сжимая в кармане, где долго — мучительно-сладостно долго! — хранилось Кольцо, маленький желудь, плод того самого дуба, что вырос из желудя сада Беорна. А в сердце везет историю, которую так и не дописал. Потому что в тот день, когда он ступит на берег Бессмертных земель, они посадят желудь вместе.