О фортепианной музыке, ромашках и любви

      Мин Юнги с детства обожал несколько вещей: бескрайнее поле, звёздное небо, рыжих котов и музыку. Именно поэтому жизнь в деревне показалась ему раем, когда в средней школе семья решила перебраться из душного мегаполиса в собственный домик, окружённый садом и маленьким огородиком.       Мальчик сразу же затребовал себе котёнка и гамак между двух яблонь, чтобы проводить там солнечные деньки за чтением книг и тёплые летние ночи, заставляющие погружаться в бесконечность вселенной, разглядывая часами чёрное полотно, усыпанное маленькими огоньками.       Размеренная жизнь плескалась волнами спокойствия, укачивая, словно та река, что разливалась в нескольких километрах от их дома и на которую Юнги полюбил ходить с бело-рыжим Саном. Они вдвоём садились на небольшом мостике, с которого в самое раннее лето свешенные ноги доставали до кристальной воды, и наблюдали за тем, как стайки мелких рыб плыли по течению. Им, казалось, некуда спешить, нечему противиться, просто расслабиться и отдаться обстоятельствам. Мальчик чувствовал себя такой же рыбкой. И его всё устраивало.       Новая школа, где обаятельного парнишку с русыми волосами и едва заметными милыми веснушками приняли душевно, помогая обосноваться и подружиться с одноклассниками. Хорошие соседи, чьи дети были ровесниками и рассказывали всё о своём посёлке, при чём так, что Юнги даже проникся к нему трепетом и уважением. Даже мелкая работа по хозяйству, опустившаяся на плечи юного мужчины, и ранние подъёмы воспринимались радостно и ответственно. Всё происходящее приносило удовольствие, но любимое увлечение так и осталось в большом городе, ведь музыкальной школы в деревне не было и в помине.       Время шло, а желание прикоснуться к чёрно-белым клавишам становилось всё навязчивее, зарождая в сердце какую-то пустоту. Парень в старшей школе даже начал копить на собственный инструмент, а параллельно ходил в местную библиотеку, чтобы вспомнить и доучить теорию, азы, раз пианино ещё не было.       – Привет, Юнги. Ты снова в читальный зал? – как и всегда, его в библиотечной регистрации встречает улыбающийся юноша, на несколько лет старше, работающий здесь уже третий год.       – Да, мистер Чон, хочу дочитать ту книгу, что Вы прошлый раз посоветовали.       – Понравилась? Я знал. История музыки не менее важна для хорошего пианиста, чем нотная грамота. И перестань так меня называть. Просто Хосок. Я ведь не старый, – ещё шире растягивает губы, заставляя Мина опустить глаза, кивнуть и осторожно улизнуть в соседний кабинет, чтобы вернуться с увесистым томиком литературы и усесться на любимое место у окна.       Ему нравился Хосок. Даже очень. Парень не был похож на типичного библиотекаря: он трепетал над книгами, словно заботился и любил их, как никто другой; знал каждого автора и произведение, каждую полочку и раздел, казалось, что даже каждую строчку и картинку. А к посетителям он относился с уважением, как к гостям в его доме. Всегда мог посоветовать и подобрать то, что человеку нужно в этот момент.       Но это даже не всё. Юнги нравилась солнечная улыбка, добрые глаза, каштановая шевелюра, стильные очки и любовь к свитерам и несуразным штанам в клетку. Чон Хосок источал нежность и уверенность. На него хотелось смотреть часами, даже возникало ощущение, что он слишком яркий и потрясающий для такой маленькой деревушки, но в то же время он становился частью того места, в котором находился, получал удовольствие и заряжал позитивом всё вокруг.       Мина тянуло к свету этого паренька, словно маленького, глупого мотылька. И он был слабее этого. Боялся, не понимал, пытался противиться, каждый раз возвращаясь к пониманию, что в библиотеку ходит больше из-за Хосока, чем за знаниями, а место у окна выбирает, ведь оттуда можно осторожно наблюдать за грациозными передвижениями Чона в очередном пушистом белом свитере.       Как бы там ни было, и как бы хорошо парень к нему не относился, Юнги понимал, что это невозможно и неправильно. Что он, в свои восемнадцать, должен думать о милых девчушках из школы и предстоящих экзаменах, но выходит из рук вон плохо, ведь всё чаще слышен в сознании ласковый голос Хосока и его тихий смех, перекатывающийся в стенах просторной библиотеки.       Мин планировал только наблюдать со стороны и радоваться хотя бы такой возможности, но однажды судьба решила иначе.       ***       Летние каникулы, горячий воздух и невыносимая жара, заставляющие подростков сидеть дома или плескаться на песчаном пляже, а Юнги, даже не задумываясь об альтернативе, натягивает шорты, майку и направляется по заученному маршруту.       Библиотека встречает его непривычной тишиной и спокойствием. Стеллажи с книгами никогда не приветствовали, сохраняя вековое молчание, как и рабочий стол Чона. Но за ним всегда находилось улыбчивое солнышко, одаряя с порога уютом. А сегодня… никого.       – Хосок?       Эхо прокатилось по помещению, подтверждая полное отсутствие посторонних. Парень никогда не задумывался, что не только у него может быть своя жизнь за пределами библиотечных стен. Так глупо. Чон всегда сидел здесь, а теперь только пустота, которая разочаровывает и скребёт изнутри. Правильно, у того могут быть дела, друзья, возможно, даже девушка. Об этом лучше не думать, ведь сознание застилает туманом непонятой тоски.       Юнги медленно ступает по деревянному полу, раздумывая: не слишком ли странно, что он находится здесь в полном одиночестве? Становится довольно душно и сложно дышать, а с мокрых волос срываются первые капельки пота. Ситуация становится яснее – старый кондиционер, на который в последнее время жаловался старший, всё же сломался. А в такой парилке работать бы никто не смог.       Стоило только развернуться к выходу, как из глубины помещения послышались приглушённые звуки фортепиано. Мин, не отдавая себе отчёта в действиях, словно заворожённый направился в ту сторону, откуда доносилась музыка. В дальнем углу обнаружилась неприметная дверь, которую никто бы и не заметил за книжными полками.       Нужно было задуматься, что довольно неприлично вламываться в закрытое помещение, не зная, что тебя ждёт по ту сторону, но времени и желания на это не было. Юнги хотел увидеть всё прямо сейчас. Пусть позже будет стыдно. Всё потом.       Ручка поддалась, не издав ни звука, а из небольшой комнатки вместе с прохладным воздухом полилась грустная песня, которую сопровождали яркие лучи июльского солнца.       За фортепиано сидел Хосок, спиной ко входу, что позволило Мину ненадолго остаться незамеченным. Он казался ангелом. Это был не тот милый и улыбчивый парнишка, что встречал на входе и озарял теплотой. Сейчас создавалось ощущение, что этот молодой мужчина, склонившийся над инструментом, нёс на своих плечах неподъёмный груз всего человечества. Юнги в эту секунду понял, что не знал о своём знакомом совсем ничего, а видел только оболочку. Но сейчас маски нет, а мальчишке нестерпимо хочется понять, чем же живёт Хосок, чем дышит, о чём страдает, что его гложет в те моменты, когда руки скользят по клавишам, извлекая из них такие душераздирающие ноты, проникающие в самое сердце.       Мин хотел тихо уйти. Он понимал, что увидел то, что не должен был. Особенно, когда на последних аккордах уловил взглядом скатившуюся по чужой щеке слезу. Одно мгновение. Оборвавшаяся мелодия и вырвавшийся всхлип сломали своим унисоном весь план.       ***       – Юнги? – Чон резко повернулся, застывая на месте, а глаза наполнились такой тоской, что мальчишка уже не мог сдерживать чувства, слёзы и остальные всхлипы. – Эй, маленький, ты чего?       Хосок ничего не понимал. Ни того, как парень сюда попал; ни того, почему он раньше не заметил чужого присутствия; ни причины истерики Мина; ни своего порыва обнять младшего, упав на колени и уткнувшись носом в содрогающуюся грудь.       – Ну же, не пугай меня. Что случилось? – Гори оно всё огнём, он не даст этому ребёнку плакать! Тонкие пальцы скользят по щекам, стирая влагу, а взгляд впивается в сверкающие непониманием карие глаза.       – Эта мелодия… Она превосходна. И так печальна… – Юнги не мог соврать или улизнуть, пока старший так близко и смотрит с заботой и волнением. – Я почувствовал твою боль, и мне стало так грустно…       – Господи, я даже не думал. Я в порядке, это уже не важно.       – Сыграешь ещё? Для меня.       Хосок несколько лет назад поклялся, что больше никому не позволит услышать его музыку, не откроет сердце и душу, не сможет довериться вновь. Но этот светлый мальчишка…       – Оу, я… Да, хорошо, конечно, – это помешательство, глупость, магия, а может просто влюблённость, но он улыбается и садится обратно за фортепиано.       В этот раз композиция позитивная и свежая, дарящая надежду и радость. Юнги прикрывает глаза и улыбается так, словно ничего лучше не слышал, а Чону нестерпимо хочется поцеловать эти красивые губы. Точно, как тогда, когда парень закусывает губу, читая интересную книгу, не обращая внимания на реальность, или смеётся на особо весёлых моментах, влюбляя в себя Хосока с каждым мгновением сильнее.       – Это невероятно! Почему я раньше не знал, что ты тоже играешь? – лицо светится счастьем и любовью. И если бы Чон не был так зациклен на скрытии своих чувств, то точно бы это заметил.       – Я учился в соседнем городе в музыкальном университете, а потом вернулся сюда, устроился в библиотеку.       – А что это за произведение? Я его не знаю, – Мин не уверен, что его ещё можно удивить, но…       – Оно моё… Я раньше писал музыку.       ***       И Юнги понимает, что земля уходит из-под ног, что больше не сможет убедить себя, что Хосок просто милый библиотекарь. Он самый прекрасный в мире человек, а его исполнение превосходно. Его пальцы творят магию, скользя по клавишам. И остаётся только восхищаться и признаться в любви, чтобы быть всегда рядом и каждый день слышать его музыку и голос.       – Позанимайся со мной, пожалуйста.       Но он простой мальчишка, который второй год приходит за книгами. Он не тот, кто станет кем-то особенным для такого, как Чон, а значит – надежда может разрушиться, так и не обретя устойчивый костяк.       ***       – Ты очень талантлив, Юнги. Я верю, что ты прошёл. Открывай, ну же.       Парень дрожащими руками разрывает конверт, стараясь не упустить его на пол от волнения. По окончанию школы он подал документы в тот университет, где учился его «наставник», а теперь задыхается от предвкушения, получив результаты.       – Я поступил. Хосок, я поступил! – визг обрывается крепкими объятиями и бархатным смехом.       – Я горжусь тобой, маленький мой, – привычная для них фраза, но от такой близости и атмосферы по спине пробегают мурашки, а сердце сбивается с ритма. – Пойдём на пикник? Нужно отметить.       Год пролетел, словно один день. Чон до сих пор не может объяснить, почему сделал исключение, пустив мальчика в свою жизнь, но ни разу об этом не пожалел, а потому ответа сильно не искал. Юнги невероятен. Он забавный, милый и чертовски обаятельный. А ещё его любит музыка, она словно струится из тонких бледных пальцев, превращаясь в усладу для ушей. Хосок немного завидует тому, как легко парню всё даётся. А ещё немного восхищается этим. Нет, очень сильно восхищается. И гордится, что именно под его руководством Мин из утёнка превращается в лебедя.       Их любимое место на ромашковом поле встречает лёгким ветром и расстеленным пледом с корзинкой закусок.       «Как же я невероятно тебя люблю!» – думает Юнги, закусив губу, но молчит. Всё ещё неправильно. Всё ещё запретно. Всё ещё чертовски желанно.       – Поздравляю, я знал, что ты справишься! Это может быть наш последний пикник, ведь теперь тебе нужно готовиться к отъезду. Я так рад, что ты поступил! – «Я дико не хочу тебя отпускать, маленький мой.»       – Это всё благодаря тебе, наставник! – «Удержи меня, не отпускай, привяжи к себе!»       – Нет, ты очень талантливый. Ты станешь великим музыкантом. – «Я люблю тебя, но ты должен взлететь, а я – остаться здесь.»       – Это всё равно твоя заслуга, Хосок. – «Я люблю тебя, но никогда не смогу признаться первым.»       – Желаю удачи на новом месте. Не забывай меня. – «Я бы подарил всё поле обожаемых тобой ромашек, если бы ты только позволил.»       – Никогда в жизни. – «И после смерти никогда.»       ***       Юнги упорный и настойчивый. Юнги занимается до изнеможения и судорог в пальцах. Юнги нравится в университете. А ещё Юнги невероятно скучает по старой жизни. По Чону скучает, по рыжему Сану, по пикникам среди ромашек и по беззаботному детству.       Хосок часто звонит, спрашивая, как дела и рассказывая интересные истории. Мин слушает, молчит и думает. Фраза «я очень хочу тебя увидеть» каждый раз грозится сорваться с языка, но всегда телефонный разговор заканчивается затяжным молчанием, словно оба не решаются сказать кое-что важное.       – Хосок, у меня итоговый экзамен завтра.       – Я помню. Хоть всё ещё и обижен, что ты не показал свою песню.       – Приходи и услышишь.       – Ты же знаешь, что я не могу.       – Знаю. Но ждать буду до последнего. Она для тебя, Хосок.       ***       Юнги стоит за кулисами и пытается успокоить вырывающееся от волнения сердце. Он проходит за рояль, специально не поднимая взгляд на переполненный зал. Надежда в нём не должна угаснуть так быстро, разбившись о реальность. Ему нужен Хосок. Или хотя бы его ментальное присутствие.       Чон занят, у него важные дела, а парень всё ещё верит в чудо, ведь он решился вчера сделать этот крохотный, но важный шаг.       Вдох-выдох и пальцы касаются потёртых клавиш. Глаза закрываются, а первые тихие ноты заставляют зрителей затихнуть и прислушаться. Мин видит родной сердцу домик, спокойную речку с мостиком, приятную атмосферу библиотеки и запах книг, солнечную улыбку, добрые глаза и дурацкий пушистый свитер. Эта композиция и в самом деле олицетворяет старшего. Его грациозность и нежность, страсть и упрямство, красоту и душу. Как же он скучает.       Мелодия стихает, а зал наполняется громкими аплодисментами. Юнги нужно ещё несколько мгновений, чтобы вернуться в реальность и посмотреть на людей. Десятки восторженных взглядов других учеников и преподавателей, любящие глаза родителей отходят на второй план, когда взгляд цепляется за огромный букет полевых ромашек у одного солнечного юноши на первом ряду.