Покаяние Иуды

Когда ты ещё не был богом, мои мольбы слышал лишь ветер. Я плакал о том, как ты охладел ко мне, как вместо наших ночей любви, чистой, прекрасной, непорочной, ты стал проводить время с Марией Магдалиной. Вы вставали с первыми петухами и уходили гулять в сад. Я шпионил за вами, страшась увидеть то, как ты изменяешь мне с ней, но вы лишь говорили. Отчего-то мне было только хуже от этого. Лишь ветер мне нёс в ответ шептания старых богов… Афродита обещала вечную любовь за то, чтобы я бросил тебя и ушёл к ней, Бахус сулил непомерное веселье и танцы вакханок до утра, пока не сотрём ноги, Геката подстрекала к мести. Я не слушал никого из них. Но тем вечером всё изменилось. Я набрался храбрости и всё же подошёл к тебе, чтобы спросить – за что ты покинул меня? Я боялся услышать в ответ, что красота этой женщины пленила тебя, что она любит тебя жарче и что с ней тебе лучше. Но ты сказал мне в ответ, что она чиста, как роса по утру, что ты никогда не спал с ней, так как это грешно. Грех. Я вкусил это незнакомое слово, и его терпкий вкус коснулся языка, приятной сладкой горечью разливаясь во рту. Вот так. Она чиста, а я грязен. Ваша любовь чиста, а то, чем мы с тобой занимались по ночам в нашей хижине и по утрам в саду, разливая любовь на смятую траву – это грязно. Любовь плотская – порочна. Любовь между мужчинами – порочна. Вот так ты сказал мне тогда. Я не мог понять, что ты называешь пороком. Вспоминая то, что было между нами, нашу любовь, которую – я верил, - мы ещё не утратили, я подумал, что порок и грех – это нечто возвышенное и прекрасное. Но ты имел в виду другое. Удивление никогда не было таким колючим. До этого я удивлялся лишь хорошему. Ты стал другим. Она изменила тебя. Эта Мария, которую ты считал чистой и святой, и которую я считал мёртвой и холодной демоницей. Я был бы в ужасе, если бы ты поцеловал её при мне в губы, сплетаясь своим языком с её, я был бы в ужасе, но это я мог бы понять. Но то, что сделал ты, было во много раз хуже. Ты объявил её своей последовательницей за общим столом и поцеловал её в лоб мёртвым поцелуем. И она была довольна, эта мёртвая леди, будто большего ей и не нужно. Всё моё существо скручивало от мерзости и неправильности, неестественности этого вида, порочащего любовь и всё живое и чистое. Я был в отчаянии. И тогда я услышал Гекату. Её голос больше не шептал отдаленно, она сама сошла на землю из мрака ночи и предложила мне разделаться с тобой. Я плакал злыми слезами. Впервые в жизни. Я не знал, что такое возможно. До этого я плакал лишь от счастья. Потом – от горя. Но никогда я не знал, что слёзы могут быть злыми. Я упал перед ней на колени, и она трепала мои волосы ласковой рукой. «Он разлюбил тебя», - и её голос больно колол откровением. «Он никогда не полюбит тебя снова». И я предал тебя, отдал тебя стражникам, подарив на прощание мой последний поцелуй. В нём впервые была ненависть. Я не знал, что поцелуи могут быть такими. До Марии Магдалины. До Марии Магдалины я всего этого не знал: злых слёз, поцелуев ненависти и порочной любви. Это она сделала любовь грехом. Геката вызвала меня к себе и осыпала упреками. Её план не сработал. Она хотела избавиться от тебя, чтобы вернуть свободу старым богам, но вместо этого лишь превратила тебя в мученика. Ты воскрес из мёртвых и первым делом ты пошёл, конечно же, к Марии Магдалине. Я видел это снизу. Оттуда, где я находился теперь. Одни называли это Тартаром, другие – Чистилищем, третьи – Адом. Но всё это было не важно. Важно лишь то, что меня отдали на вечные муки, как будто мало мне было тех, что я видел при жизни. Я плакал от горя и отчаяния, от того, что поддался уговорам Гекаты, от того, что погубил тебя, от того, что ты вернулся к ней, а я здесь… - Ты рада, что я вернулся? Её глаза были пустыми, а улыбка безжизненной. Она кивнула, как болванчик, ты не выдержал и подошёл к ней, чтобы заключить в объятия – это я мог простить, потому что мог понять – в этом была жизнь. Но она рассыпалась в твоих руках на осколки. Мёртвая фарфоровая кукла. Её тело не выдержало твоих объятий - противное любви, противное всему живому. И её пустая улыбка и безжизненные глаза лежали у твоих ног. Ты взял то, что осталось от её губ, и порезался о скол. Из пальца пошла кровь – красная, как розы в нашем саду. И ты вспомнил тогда обо мне. Ты побежал в наш сад и отыскал то место, где мы всегда предавались любви. Там теперь была моя могила. Там ты попросил меня закопать. Ты упал на землю, где я лежал под тобой, и твои слёзы просочились сквозь почву. Не знаю как, но я смог их почувствовать. Твои слёзы струились по моей коже, их становилось всё больше, пока они не превратились в океан, и я почувствовал, что тону. Вода подступала всё выше, и вот, покрыла меня с головой. Я задержал дыхание, в ужасе ожидая, что вот умру во второй раз, что это какая-то новая пытка. Я вспомнил тебя, твои глаза и улыбку, мне казалось, я всё ещё вижу тебя на моей могиле, плачущим и роющим землю пальцами. Каждая наша ночь, каждое твоё прикосновение, каждый твой стон – стоят всех моих мучений. И я сделал вдох. Вода наполнила лёгкие, обжигая, в мозгу помутнело, конечности отнимались. И уходя в небытие я слышал отдаленно твои слова: «Прости» и «прощаю». Не знаю, сколько времени прошло, но вот я почувствовал, как ко мне возвращается жизнь. Первое, что я помню – твои пальцы на моих плечах. И не видя тебя, я знал, что руки - твои. Я распахнул глаза. Я был насквозь мокрый, с волос стекала вода. Ты опустился передо мной на колени, прижавшись к бедру, и зашептал: «Нет выше чистоты, чем наш нежный грех, нет большей красоты и правды, чем в нашей любви, только тогда, когда я к тебе прикасаюсь, я чист, только, когда я тебя целую – я человек». И твои слёзы стекали на землю, впитываясь в почву, бывшую моей могилой. Злые ангелы в ответ на твоё прегрешение лишили тебя божественности. Ты стал смертным. Человеком. И ты был этому счастлив. И не было мне в мире большей радости, чем та, в которой ты меня простил. Я опустился на колени рядом с тобой и прижался к твоему лицу. Я плакал, и мои слёзы мешались с твоими.