Я не буду убивать ради тебя

      Несмотря на приближение зимы, солнце палило нещадно. Лютик плелся следом за лениво тащившейся по дороге Плотвой. В желании прилечь где-нибудь в теньке и отдохнуть и бард, и лошадь были явно единогласны. Изредка бард грустно тренькал по струнам лютни. Единственным утешением было то, что Геральт согласился забрать его дорожную сумку и приторочить к седлу. Впрочем, пожитков у Лютика почти и не было, разве что пара костюмов для выступлений. Плед на привалах милостиво одалживал Геральт, а большего ему и не нужно.       Геральт ехал верхом без доспеха, что страдания бедного Лютика никак не облегчало. Эта его блядская темно-синяя сорочка с распахнутым до середины груди косым воротом и закатанными рукавами, обнажавшими сильные мускулистые предплечья и увитые переплетениями вен запястья, доводила Лютика до белого каления. Не говоря уже о неприлично узких штанах, облепивших задницу ведьмака, которая отлично просматривалась с ракурса Лютика.       Просить Геральта подвезти Лютик перестал давно, потому что собственная жизнь ему была еще дорога. И дело даже не в том, что ведьмак обожал свою мерзкую кобылу, несмотря на то, что менял чертовых лошадей как перчатки и называл их одним и тем же именем. Просто Лютик уже давно обнаружил, что сидеть позади Геральта, прижимаясь бедрами к его великолепной заднице, и обнимать его поперек живота, чтобы не сверзиться вниз, — для него непереносимая сладкая мука, последствия которой для ведьмака станут очевидны сию же минуту, и тогда Лютик полетит не только с седла, но и из жизни Геральта.       Спасибо, но Лютику уже хватило единственного и крайне неприятного раза, чтобы убедиться, что Геральт способен оттолкнуть от себя кого угодно, если попасть ему под горячую руку. Что бы ни говорили о Белом Волке и каким бы бесчувственным он сам себя ни считал, Лютик отлично представлял, каким скорым на расправу и нетерпеливым он бывает в моменты вспыльчивости и злости.       А Лютик не хотел рисковать честно выстраданным, едва ли не вырванным у Геральта разрешением находиться рядом и лишиться его по такой пустяковой причине, как собственная похоть. Как верно Геральт заметил когда-то, Лютик просто не умел держать собственную сосиску заправленной в штаны. Но если бы в этот раз его мучила только физическая неудовлетворенность… Ах, если бы! Жизнь стала бы гораздо легче. Лютик бы как-нибудь с ней справился, легко забывшись в объятиях очередной булочки. Да только впервые в жизни чувства, которые бард привык столь красочно воспевать в балладах, душили его и выворачивали наизнанку все его неприглядное нутро, его самые потаенные мысли и страхи.       Лютик не считал себя мазохистом — ему вовсе не нравилось получать по морде, и он точно никогда не относил себя к той категории людей, которых заводит опасность. Так какого же черта он таскался за типом, который не стеснялся хорошенько втащить ему в минуты раздражения или гнева, был обручен с опасностью и напрочь игнорировал его, Лютика, потребности? Геральт с ним даже разговаривать иной раз не хотел, не говоря уже о том, чтобы признать их дружбу.       Лютик не любил страдать и не понимал людей, которые упиваются невзаимной, несчастной любовью, кутаются в мучения, точно в шелка и бархат, и тяжко вздыхают, думая о желанном объекте собственных чувств, о которых почему-то даже не пытаются рассказать. Не понимал Лютик таких людей.       Однако, здрасьте! Он плетется следом за проклятым ведьмаком уже который месяц, молчаливо страдает, терпит его тычки и унижения — хотя с унижениями Лютик загнул: Геральт не обижал его почем зря, просто тот факт, что он не желал признавать их дружеские отношения, страшно барда задевал, — безвозмездно ему помогает, наблюдает, как тот трахается с любой, кто согласится дать, и — тадам! — страдает, опасаясь раскрыть свои чувства.       Лютик ощущал себя наебанным по всем статьям самим же собой. Влюбленным лохом, который сам не знает, что творит со своей жизнью. В начале совместных путешествий с ведьмаком он искренне верил в то, что следует за ним славы ради. Чтобы стать самым знаменитым бардом на всем Континенте. Однако со временем Лютик забыл об этом, потому что… Да кто в здравом уме поверит, что он действительно таскается за Геральтом, чтобы быть очевидцем всех его подвигов?       Точнее, Лютик действительно хотел собственными глазами увидеть, как Белый Волк убивает монстров и чудовищ, но вовсе не для того, чтобы воспеть все его свершения в своих балладах. Он просто. Банально. Совсем неинтересно. Ужасно примитивно! Сходил с ума, наблюдая за тем, как ведьмак двигается и орудует мечами. И неважно, в сражении ли с монстрами или в обычном быту. Боги великие, как можно не залипать на эти руки-тело-лицо-волосы-плечи-движения-взгляды-голос и даже чертов запах?!       — Лютик, твою мать!       Лютик встрепенулся и испуганно глянул на Геральта, ожидая чего угодно. Например, того, что Геральт заметил его возбуждение или каким-то образом узнал о его пошлых мыслях и сейчас точно ему втащит. Вот прям ногой, не слезая с Плотвы. И велит убираться с его глаз. Лютик понятия не имел, как Геральт относится к мужеложцам, да и сам бард никогда не был охоч до чужих членов или задниц, но Геральт… Геральт — исключение из всех правил. Из всего, что можно охарактеризовать словом «обычно». Он ходячая аномалия и непредсказуемость в воплощенном сексуальном виде.       В общем, Лютик подозревал, что ведьмак не обрадуется его тайным желаниям и чувствам, особенно если учитывать, что Геральт сохнет по этой своей чародейке из Венгерберга. И это еще мягко сказано. Ну, то, что он не обрадуется, да и то, что сохнет.       Лютик торопливо нагнал остановившегося ведьмака. Геральт, вопреки его опасениям, даже не смотрел на него. Он привстал в стременах, напряженно вглядываясь вдаль. Лютик тоже посмотрел туда, но сначала не заметил ничего странного. А потом увидел быстро разрастающееся облачко пыли.       — Что это? — спросил бард.       — Всадники, — сказал Геральт ничего не выражающим тоном. — Десятеро.       — Дорожный патруль из Видора? — предположил Лютик.       — До города еще далеко, — покачал головой Геральт. — Это не патруль.       Лютик и сам уже разглядел десять мчавшихся навстречу всадников в черных доспехах. Скрываться было поздно: они точно заметили Геральта. Луч солнца отразился от нагрудных пластин, и стали видны гербы и развевающееся по ветру знамя, которое держал один из них, — золотое солнце империи Нильфгаард.       Рука ведьмака рефлекторно дрогнула, будто собираясь потянуться за спину к мечу, но и только. Геральт тронул Плотву пятками, и та медленно, неохотно, чувствуя настроение хозяина, поплелась навстречу наездникам. Лютик пошел рядом, опасаясь отходить от Геральта. Бард слишком много слышал о зверствах, которые учиняли нильфгаардцы во время Первой Северной Войны. Империя Солнца не брала пленных, вырезала и сжигала попадающиеся на пути поселения подчистую, и ждать пощады от ее воинов было таким же бессмысленным занятием, как и учиненные над мирными жителями расправы и насилие.       Война закончилась давно, Верхний Содден снова стал частью Темерии. Поэтому присутствие отряда нильфгаардцев на его территории вызывало недоумение и тревогу. Во всяком случае, у Лютика точно. Сказать, что он испугался, — значит ничего не сказать. Он еще помнил сумасшедшую переправу через Яругу, бегство от пробирающейся вглубь Соддена армии Черных.       Нильфгаардцы оказались рядом очень быстро и оттеснили их к обочине дороги. Бард прижался спиной к нагретому солнцем боку Плотвы, вцепившись в гриф лютни. Присутствие Геральта за спиной успокаивало, но все равно было страшно.       — Кто вы такие? — Один из всадников подъехал ближе и, сняв шлем, требовательно посмотрел на ведьмака.       — Мирные путники, — сказал Геральт. — Держим путь в Видорт. Мы не хотим неприятностей.       — Прекрасно. Значит, наши желания совпадают, — глумливо усмехнулся командир отряда. — Вижу, твой спутник — бард. Эй, певун, почему бы тебе не спеть нам? Мы ехали двое суток, и развлечение будет очень кстати. У тебя есть в запасе что-нибудь интересное?       — Есть, — ответил Лютик с наигранной веселостью и в подтверждение словам провел по струнам лютни, извлекая мелодичную трель. — У меня много чего интересного в репертуаре есть, но мы, к сожалению, торопимся, судари.       — Ничего, мы щедро заплатим, — хмыкнул нильфгаардец. Остальные поддержали его гнусными смешками.       Геральт вздохнул, предчувствуя, что драки не избежать.       — Эй, седовласый! — тут же обратил на него внимание говоривший. — Смазливый больно у тебя бард, — и паскудно усмехнулся, скользнув по фигуре Лютика нарочито сальным взглядом. — Хорошо дает?       Лютик от этого взгляда невольно внутренне сжался, но лишь вздернул подбородок и улыбнулся.       — За комплимент спасибо, — оскалился он, делая вид, что не замечает оскорбления. — Действительно, еще ни одна дама не жаловалась на мою внешность.       — Да ты сам на девку похож, — сказал кто-то из Черных.       Лютик почувствовал, как ведьмак за спиной ощутимо напрягся. Все волоски на теле поэта встали дыбом. Он бы попятился, если бы не Плотва. Цель имперских выкормышей стала для него отчетливо ясна, хотя поверить в это оказалось сложно — ведь никогда раньше Лютик не подвергался сексуальным домогательствам, да еще и со стороны других мужчин. Морда его так и напрашивалась на кулак, потому что слишком сладкая, смазливая, и гневливые мужья по всему Континенту мечтали, чтобы это был их кулак. И все же до сего момента Лютик не думал, что когда-нибудь услышит в свой адрес такие оскорбления. Во рту внезапно пересохло.       — Мы не хотим проблем, — повторил Геральт низким неприятным голосом. — Дайте нам пройти, езжайте своей дорогой.       — Проблемы никому не нужны, — любезно согласился командир. — Слезай с лошади. Если твой бард как следует нас обслужит, пропустим.       Лютик не сомневался, что подразумевается под словом «обслужит». Нильфгаардец подъехал ближе и протянул ему руку в латной перчатке.       — Поехали с нами, птичка. За твои синие глаза в Империи дадут много золота.       Лютик нервно вцепился в лютню и вжался спиной в бедро ведьмака, будто упрашивая не отдавать его им. Он знал, Геральт не позволит его обидеть, потому что, несмотря на пренебрежительное отношение и постоянное раздражение, ведьмак всегда вытаскивал его зад из любых передряг. И все же колени от страха дрогнули. Он поверить не мог, что это происходит с ним. В голове вихрем пронеслись яркие образы: рабство, ошейник, хозяин, он, Лютик, на коленях… Дышать стало трудно, в глазах потемнело.       — Зараза, — процедил Геральт где-то сверху, одним резким движением вытаскивая из-за спины меч.       И в один миг все пришло в движение.       Ведьмак толкнул Лютика на обочину дороги, заслоняя от врагов Плотвой, спрыгнул на землю, перекатом уходя в сторону от меча командира, со свистом рассекшего воздух рядом с его щекой, и подрубил сухожилия его лошади. Та бешено заржала и повалилась на землю, ее всадник ловко соскочил и тут же пошел в атаку.       Остальные нильфгаардцы тоже спешились и взяли ведьмака в кольцо. Про Лютика забыли. Он отвел Плотву подальше, во все глаза следя за разворачивающейся сценой сражения. Геральт наверняка не станет никого убивать, он знал это. Ведьмак убивал только монстров и чудовищ, а не людей. Для него нильфгаардцы ли, темерцы, реданцы — все едино.       Геральт был искусным мечником, способным выйти из боя без единой царапины, при этом оставив в живых противника. Чего только стоил его поединок с рыцарем Ордена Роз — Артуром. Поэтому Лютик не переживал, хотя адреналин зашкаливал в крови.       Нильфгаардцы, разумеется, не стали нападать по очереди. Они атаковали скопом, стремясь поскорее обезоружить Геральта, но тот без особых усилий не подпускал их к себе, играючи отбивая все атаки. Ведьмак двигался плавно, блокируя любые удары, даже направленные в спину, будто у него глаза и на затылке. Великолепная ориентация в пространстве, динамика тела, объемные, хоть и скупые движения, точность редких ответных выпадов…       Лютик пропал, наблюдая за тем, как Белый Волк кружится, вращая двуручник, и синеватые вены на мускулистых предплечьях проявляются явственнее от каждого движения. Геральт двигался достаточно медленно, чтобы бард мог оценить рисунок его боя, но все еще не нападал: ушел в глухую непробиваемую защиту. Лютик не разбирался в боевых стилях, но даже он видел, что Геральт не давал этим ублюдкам ни единого шанса ранить себя.       И поскольку ведьмак не преследовал цели убить противника, то больше напирал физикой: таранил плечом, наносил удары тяжелым навершием железного меча под дых, выбивая воздух, делал подсечки, валя с ног. Трое его противников уже лежали на земле со сломанными руками или ногами, одному Геральт выбил глаз, временно выведя из строя. Оставалось еще шестеро, включая командира отряда.       Лютик зазевался и не успел увернуться от нильфгаардца, которого Геральт отшвырнул от себя со страшной силой. Тот упал прямо на барда. Лютик попытался встать, но в пылу боя его толкнули, лютня вылетела из рук, и он упал на четвереньки, потянувшись к грифу. Схватить не успел. Кто-то наступил на его инструмент, а потом тяжелый, окованный металлом каблук опустился прямо на ладонь Лютика. Лютик заорал от боли, почувствовав, как хрустнули хрупкие косточки фаланг.       Геральт резко обернулся на его крик, едва не пропустив очередную атаку. Машинально отбив выпад клинком, он нашел встревоженным взглядом валявшегося на земле и прижимающего к груди сломанную руку барда.       Лютик же ощутил, как кто-то рывком вздергивает его на ноги, потянув за волосы, и вскрикнул. К горлу приставили лезвие.       — Я тебя знаю: ты ривянин, ведьмак, — раздался над ухом злой голос командира Чёрных. — Брось меч, или твоя подстилка сдохнет. Я перережу ей горло.       Геральт, не сводя с них тяжелого взгляда, медленно опустил клинок. Желтые глаза, как и всегда, были непроницаемы.       — Отпусти его, — тихо сказал Геральт. — Отпусти.       Голос ведьмака был спокоен и невыразителен, но Лютик все равно вздрогнул от его звука. Что-то в этом голосе заставило его похолодеть от страха, и не за свою жизнь. Это была не просьба и даже не предупреждение. Приговор.       Но услышал его только Лютик. Предводитель нильфгаардцев не впечатлился.       — Ты не в том положении, чтобы диктовать условия. Мы сразу предложили тебе способ разойтись мирно, ты не согласился. Теперь будешь смотреть, как твою шлюху пустят по кругу.       Лютик, боявшийся даже дышать, чтобы ему не перерезали глотку, встревоженно смотрел на Геральта. Геральт на секунду прикрыл глаза, ничего не отвечая.       Когда открыл, зрачки его стали совсем игольными.       Ведьмак взорвался серией смертоносных атак. Поднырнул под руку первому бросившемуся на него нильфгаардцу, уходя с траектории нападения, развернулся всем корпусом и рубящим ударом с размаху всадил меч между его ребер. Ровным срезом рассек туловище пополам, разбрызгав вокруг веером кровь, и обе части его противника кулем упали на землю. Лютик с трудом подавил желание проблеваться при виде вываливающихся кишок.       Геральт же скользнул вбок, уходя из-под атаки ринувшегося на него второго противника, полоснул его мечом по бедру, перехватил рукоять обратным хватом и отсек ему голову, даже не повернувшись и не глянув. Его движения были скупы, быстры и страшны. Ведьмак не тратил лишнюю энергию на ненужные пируэты, уклоняясь ровно на волосок, но возвращая удар со зверской силой и смертоносной точностью. Руки, ноги, головы полетели в стороны, фонтаны крови оросили землю.       Все это произошло за считанные секунды. Девять трупов валялось у ног Мясника из Блавикена.       — Ты пожалеешь об этом, ведьмак! — глухо прорычал последний оставшийся в живых нильфгаардец, командир уже несуществующего отряда. — Ты еще не…       Геральт выхватил из грудины валявшегося совсем рядом трупа меч, резко развернулся и метнул в говорившего, пробив трахею по самую рукоять — с такой силой он был брошен. Кровь брызнула во все стороны, испачкав Лютика едва ли не с головы до ног. Кинжал выскользнул из ослабевших пальцев командира, мазнув по горлу и не причинив вреда. Глухой звук упавшего позади тела заставил барда содрогнуться.       Лютик продолжал стоять, вытянувшись в струнку, ни жив ни мертв от шока. Все его лицо было перепачкано чужой кровью, воротник рубашки и нарядный голубой сюртук тоже промокли. Геральт и сам был не чище: брызги крови на лице, волосах, руках, темной сорочке.       Лютик не успел толком понять, что произошло, и как следует испугаться за свою жизнь. Он знал даже с приставленным к горлу кинжалом, что Геральт не даст ему умереть. Но ноги предательски подогнулись, бард скорчился, его все-таки стошнило.       Геральт вытер меч об один из трупов, подошел к Плотве, меланхолично жующей ромашки у обочины, и вскочил в седло. Когда Лютик разогнулся, то увидел протянутую руку ведьмака. Он поднял голову, встречаясь с непроницаемо желтыми глазами, и осторожно вложил здоровую руку в большую ладонь.       Геральт рывком поднял его в седло позади себя и тронул Плотву пятками.       Он не сказал ни слова.       Лютик тоже, против обыкновения, молчал, его мелко колотило после увиденного.       Они двинулись дальше по дороге в город, оставив позади вырезанный отряд имперцев.       Вечером они прибыли в Видорт, крупный город в Верхнем Соддене, где Геральт сразу отвез Лютика к местному чародею, чтобы залечить руку. К счастью, все обошлось: кости тот срастил правильно, посоветовал беречь руку и пообещал, что бард сможет играть и дальше. Лютик слегка повеселел, хотя утрата чудесной лютни, которую подарил Филавандрель на прощание, все еще расстраивала его.       Геральт весь день молчал. Ну, то есть он всегда молчал, изредка бросая едкие циничные фразы или хмыкая, но в этот раз был мрачен, как грозовая туча. Лютик заметил это, когда они зашли в свою комнату, снятую в таверне. Всю дорогу до Видорта бард, против обыкновения, не трещал, да и как-то не способствовала праздной болтовне боль в сломанной конечности, поэтому неладное заподозрил, только оставшись наедине с Геральтом.       После помощи чародея к Лютику вернулось присутствие духа, и он с облегчением затараторил:       — Какое счастье, Геральт! Конечно, жаль, что я не уберег лютню, но сам виноват. Теперь придется копить на новую, но такую, как у Филавандреля, мне ни за что не найти. Ведь это была эльфийская лютня!       Геральт молча бросил сумку поверх тюфяка, набитого соломой.       — Но, самое главное, я остался жив благодаря тебе, — добавил Лютик уже совсем весело. — Конечно, в штаны чуть не наделал, но…       — Тебе стоит остаться здесь, — резко перебил его ведьмак.       — Что? Почему? — встрепенулся Лютик, непонимающе уставившись на него.       — У тебя рука сломана. Тебе надо поберечься и пока залечь на дно, — сказал Геральт равнодушно, не глядя на него. — Дальше я поеду один.       — Ничего подобного! — фыркнул Лютик. — После того, что случилось на дороге, я от тебя ни на шаг не отойду!       — Что? — Геральт круто повернулся и уставился на него.       — Да я же сдохну тут один, да еще и без денег, учитывая, что мне нечем сейчас себе на жизнь зарабатывать! — воскликнул бард возмущенно и жестом прервал попытавшегося возразить Геральта. — Даже если ты оставишь мне денег, это ничего не изменит!       — Со мной опасно, — холодно произнес Геральт, сверкнув желтыми глазами.       — А без тебя, скажешь, нет? — парировал Лютик, поджав губы. — Спасибо, но я поеду с тобой. Просто так ты от меня не отвяжешься. Если бы не ты, меня бы, блядь, изнасиловали на чертовой дороге! Так хоть сломанной рукой отделался, и то больше по своей дурости. Ты хоть представляешь, что мне довелось пережить? Да я впервые в жизни подвергался таким домогательствам! Нет, я, разумеется, знал, что прекрасен, все дамы твердили мне это, но…       — Я убил десять человек у тебя на глазах за минуту, — тихо сказал ведьмак. — Почему ты все равно хочешь остаться со мной?       Лютик непонимающе посмотрел на него и пожал плечами.       — Я не знаю ни одного места на этой треклятой земле, где мне было бы безопаснее, чем с тобой, Геральт, — ответил он просто.

* * *

      Как-то незаметно резко похолодало. Осени в краях близ Цинтры толком не бывало никогда. Сразу пошел первый снег. Лютик кутался в шерстяной плащ, угрюмо топая за ведьмаком, и почти не болтал. Смеркалось рано.       К ночи началась метель, но, на свое счастье, путники пришли в глухую деревушку. Местный староста, признав ведьмака, попросил его убить трупоедов на кладбище.       Геральт, конечно же, согласился.       К сожалению, удача ведьмака редко баловала. Гулей оказалось, против обыкновения, не двое и даже не трое, хотя эти твари вообще-то предпочитали ходить поодиночке, облюбовывая погосты. Нарваться на целую стаю повезло только Геральту.       Стаю он вырезал, но покусали его знатно.       Близилась полночь, а Геральта все еще не было. Лютик знал, что ведьмак в любом случае справится, но сегодня ему было неспокойно: на улице бушует метель, видимость отвратительная, а Геральта нет уже три часа. Он спустился вниз, решив взять с собой двух селян-добровольцев и пойти на кладбище, но никто, естественно, не согласился. Лютик применил дар красноречия, но постояльцы корчмы только косились на него как на сумасшедшего.       Выругавшись, бард пошел за ведьмаком один. Плотву из захудалой конюшни выводить не рискнул: по такой погоде она, чего доброго, переломает себе все ноги, и тогда Геральт переломает ноги и руки тоже уже ему. К счастью, кладбище было сразу за деревней.       Геральта бард нашел не сразу — все замело снегом. На его зов ведьмак, разумеется, не отозвался. Потому что лежал ничком среди могил. Снег уже припорошил его тело, так что отличить его от одной из этих самых могил было невозможно. Белые волосы сливались с чертовым снегом, и Лютик нашел его чисто случайно — увидел воткнутый в землю меч. Ведьмак оказался холодным как лед, Лютик не на шутку испугался, ведь температура тела Геральта всегда выше человеческой.       Лишь чудом бард сумел дотащить его обратно до корчмы. Где волоком, где подталкивая. Мечи тоже не оставил, иначе Геральт бы ему голову оторвал, так что пришлось нести их едва ли не в зубах. Несмотря на холод, Лютик весь взмок от усилий: все-таки ведьмак был до неприличия здоровым.       В таверне ему помогли затащить Геральта на второй этаж в отведенную им комнату. Лютик забрал плату у старосты и уложил ведьмака в постель, моля всех богов, чтобы ранения оказались недостаточно серьезными. Мольбы его остались неуслышанными.       Трое суток Геральта лихорадило. Лютик совершенно не знал, что делать, и едва не поседел от страха за это время. К счастью, утром Геральт ненадолго пришел в себя и, велев принести сумку, нашарил какие-то снадобья да выпил. После них ему немного полегчало, но он начал бредить, хотя ненормальный жар спал.       Лютик сидел с ним все три дня, изредка пытаясь накормить жидкой похлебкой с ложки, и обтирал мокрыми тряпками, чтобы сбить возвращавшуюся то и дело лихорадку. Это все, что он мог сделать для ведьмака, и молился, чтобы этого хватило.       Когда на четвертый день Геральт пришел в себя и впервые посмотрел на барда осмысленно, тот потерял сознание от облегчения. Лютик толком не спал, переживая, как бы Геральт не протянул ноги, и почти сразу отрубился, упав рядом.       Проснулся он оттого, что услышал, как Геральт встал и начал одеваться. За окном, судя по серой хмари, уже забрезжило утро, но все равно было пасмурно и шел редкий снег.       — Как ты себя чувствуешь, Геральт? — спросил Лютик, резко сев. — Куда ты собрался? Тебе же еще нехорошо!       — Мне нормально, — сказал ведьмак. — Хочу спуститься вниз и взять завтрак. Где мои мечи? Ты же не оставил их на кладбище?       — Притащил, конечно. Лежат под кроватью.       — Спасибо.       Лютик, не поверив своим ушам, уставился на Геральта в немом изумлении. Геральт его поблагодарил. Сам. Наверное, скоро Нильфгаард падет.       Лютик был так потрясен, что не сразу нашелся с ответом.       Ведьмак же вышел из комнаты.       Бард предложил переждать непогоду в Вызиме, заранее зная, что Геральт не согласится. Ведьмак терпеть не мог большие города, но в холодный сезон работы было меньше, люди сидели дома и не рисковали шляться по опасным местам, а многая нечисть залегала в спячку. Отсутствие не столько денег, сколько привычной работы сказывалось на характере Геральта еще отвратительнее. К тому же Геральт все еще был слаб после перенесенной лихорадки, но упрямо не хотел остаться в деревне еще хоть ненадолго.       Именно тогда Лютику и пришла в голову идея отправиться в столицу Темерии, до которой было почти рукой подать. Там у него имелся хороший друг, который мог пустить перезимовать.       К его нескончаемому удивлению, Геральт, когда Лютик заикнулся про столицу, нехотя кивнул и пожал плечами.       — Поехали, — только и сказал он.       Лютик в первый день пути переживал, что ведьмак, чего доброго, свалится под копыта своей обожаемой Плотве, но буквально на следующий день Геральт держался в седле уже намного увереннее, а на третьи сутки пути до Вызимы окончательно пришел в себя.       В предместьях Вызимы Геральту перепал контракт на какого-то крупного монстра. Заработал он прилично, и это немного поправило их дела. Лютик все еще страдал без рабочего музыкального инструмента, поэтому свою долю в общий бюджет не вносил. Как ни странно, Геральт не жаловался и вообще ни разу не напомнил ему, что Лютик обуза. Обычно он ворчал, раскошеливаясь за комнату и ужин для двоих.       В столице дела их пошли еще лучше. Тот самый друг, на которого понадеялся Лютик, собрался уехать в гости к родственникам на всю зиму, поэтому разрешил барду и его спутнику пожить в его доме в свое отсутствие. Геральту не пришлось тратить деньги на постой в таверне, а в столице расценки были несравнимо выше, чем в деревнях.       Ведьмаку заняться в городе было совершенно нечем, он целыми днями торчал дома и хмурился, маясь от безделья. Лютик же решил уйти в добровольное затворничество, составив ему компанию, и тоже из дома не выходил. Да и погода не располагала. Рука барда совсем зажила, и теперь он пытался ее тренировать рисованием, чтобы вернуть былую подвижность.       Целыми днями Лютик доставал Геральта болтовней, декламировал стихи собственного сочинения и заливал ему в уши кучу ненужной информации. У Геральта явно не было настроения болтать, но Лютик зачем-то провоцировал его. Обычно, когда ведьмаку совсем надоедала его трескотня, он мог залепить Лютику оплеуху, чтобы заткнулся уже наконец, или молча свалить в неизвестном направлении. Лютик в таких случаях не беспокоился, потому что Плотва все равно оставалась с ним, а без своей драгоценной кобылы ведьмак никуда от него не денется.       Но в этот раз Геральт слушал его, иногда хмыкал, по большей части молчал, лишь изредка вставляя ироничные замечания. И это сильно удивляло. Лютик его великодушному терпению поражался все больше по мере того, как первая неделя их «каникул» подходила к концу. Геральт никогда не стеснялся грубо заткнуть его, если был не в настроении (а этого настроения у него не было практически никогда) выслушивать очередной бред. Что же сейчас ему мешало?       Как-то Лютик слонялся по дому, не зная, чем себя занять. Бард уже и сам был готов на стены лезть. Они с Геральтом почти полторы недели сидели на жопе ровно, но выехать из Вызимы, когда все вокруг замело снегом, не представлялось возможным. В такую стужу уж лучше в доме, в тепле и сытости, чем по дороге черт знает куда. Геральт тоже куда-то запропастился, и Лютик пошел его искать.       Нашел в конюшне. Ведьмак ухаживал за своей ненаглядной Плотвой. Засучив рукава рубашки по локоть, он бережно растирал щеткой лоснящиеся бока лошади, пока та меланхолично жевала овес.       Лютик остановился на пороге в денник, прислонившись плечом к столбцу, поддерживающему крышу, и невольно залюбовался плавными, спокойными движениями ведьмака. Руки у Геральта были большие, запястья крепкие, предплечья увивали переплетения вен и нити шрамов. Лютику очень нравилось смотреть на его руки: он мог часами наблюдать за тем, как Геральт управляется с мечом или ухаживает за Плотвой, но старался лишний раз не глазеть, опасаясь, что тот разозлится.       — Долго там на холоде стоять будешь? — не поворачивая к нему головы, вдруг спросил ведьмак.       Лютик вздрогнул и зашел внутрь. На него дохнуло теплом, сеном и навозом. Он присел на перегородку напротив Геральта и спросил, чтобы завязать разговор:       — Мы отправимся дальше, как только потеплеет?       — Да.       — Неужели ты соскучился по ночевкам под открытым небом? — хмыкнул бард.       — Это лучше, чем сидеть в четырех стенах.       — Да, но, однако же, у Йеннифэр ты прожил целый год, — вырвалось у Лютика.       Геральт, подняв голову, бросил на него внимательный и, как показалось Лютику, изучающий взгляд поверх спины Плотвы. Бард невольно втянул голову в плечи, опасаясь отхватить леща. Хотя для этого ведьмаку надо было обойти лошадь.       — Ладно, ладно, прости, это не мое дело, — выпалил он.       Ведьмак промолчал и возобновил занятие.       — Геральт… — Лютик закусил губу. Было слегка боязно задать вопрос, вертевшийся на языке, но и не задать его он не мог.       — Хм?       — Тогда… по дороге в Видорт… почему ты сделал это?       Плечи Геральта задеревенели, теперь он водил щеткой по спине лошади механически, но на Лютика даже не взглянул.       — Что именно?       — Убил их.       Рука ведьмака застыла на полдвижении.       — Мне надо было дать им надругаться над тобой?       — Нет! — Лютик помялся, пожевал губу и, как в воду с головой бросаясь, решился: — Геральт, ты никогда не трогаешь людей. Но этих… нильфгаардцев убил. Почему? Неужели только из-за того, что они хотели… меня изнасиловать и забрать в рабство?       Геральт бросил на него быстрый короткий взгляд.       — Они сломали тебе руку. Уже сам по себе достаточно веский повод, чтобы лишить их собственных.       По спине Лютика пробежался табун мурашек, ладони резко вспотели.       — В жизни не слышал ничего более возбуждающего, — брякнул он.       Геральт, отбросив щетку в ведро с грязной водой, сложил руки на круп Плотвы.       — Стало быть, мужчин ты все-таки ублажал? — поинтересовался он с обычной своей нечитаемой миной и приподнял белые брови.       Лютик смущенно заерзал. Низ живота защекотало. Признаться Геральту сейчас, что его привлекают мужчины… точнее, один конкретный? Или не стоит? Он боялся узнать реакцию ведьмака и в то же время упускать такой шанс не мог.       — Ну… был один случай… когда я учился в академии, — осторожно произнес он на выдохе. — Но это было очень давно. С тех пор я только по бабам, честно.       — Хм.       Геральт набросил на Плотву теплую попону и принялся убираться в деннике.       — А почему ты спросил? — вырвалось у Лютика, так и не дождавшегося никакого комментария.       — Стало интересно.       — Интересно? — не веря своим ушам, воскликнул Лютик. — Тебе? Что-то интересно обо мне? Вот это номер!       — Чему ты удивляешься? — пожал плечами Геральт. — Мы достаточно долго путешествуем вместе, а я действительно маловато о тебе знаю.       — Тебе действительно интересно? — с трудом сдерживая прорывающееся в голосе волнение, выпалил бард. — Я ведь часто рассказываю о себе, но ты…       — Лютик. Ты просто треплешься о том, как присовывал свою сосиску в чужие булки. Поверь, это не представляет для меня интереса. Настоящие факты о себе ты мне не рассказывал. Вообще. У тебя удивительная способность разбалтывать кучу информации и при этом умудряться не сказать ровным счетом ничего важного.       Лютик поперхнулся воздухом. Помолчал с минуту. Геральт закончил уборку в деннике и уже собрался было выйти, как он тихо сказал:       — Мое настоящее имя — Юлиан. Юлиан Альфред Панкрац, виконт де Леттенхоф. То еще имечко…       — Юлиан. — Геральт обернулся через плечо и повторил имя так, словно смаковал его вкус. В уголке его губ нарисовался намек на улыбку.       Лютик чуть с перегородки не свалился. Геральт. Ему. Улыбнулся. И его явно никто не заставлял. Да он так улыбался всего однажды — от облегчения, когда увидел его живым и невредимым после той передряги с джином!       — Красивое.       — Да ладно?!       — Не знал, что ты виконт. Виконту похабные песенки распевать по тавернам как-то не к лицу, — невозмутимо добавил ведьмак и вышел.       Лютик остался сидеть с открытым ртом. Геральт что, только что поддразнивал его?!       Спустя два дня странности Геральта стали еще страннее. Он куда-то ушел утром и вернулся только поздно вечером. Лютик весь извелся за эти несколько дней, ища объяснения странному поведению Геральта, и пришел к выводу, что того подменили. Тот же допплер или как его там. Но его теория разбилась в пух и прах, когда он заметил, как ведьмак точит серебряный меч. А нечисть за серебро не хватается!       В общем, Геральт вернулся вечером, распахнул плащ и… положил на стол лютню. Лютню из белого дерева, с тонким грифом, выполненным в виде древесного стебля, навершие которого украшала резьба из деревянных, искусно вырезанных листьев. У Лютика от такого великолепия дух захватило.       — Г-геральт… Это что, лютня? Мне? — недоверчиво спросил он.       — Я на лютне играть не умею, — хмыкнул ведьмак. — Ты видишь здесь кого-то еще, кто умеет?       — Н-но… где ты ее достал?       — Да так… — Ведьмак пожал плечами. — Поднял старые связи.       — О боги! — Лютик схватил инструмент со стола и закружился с ним по комнате, прижимая к себе, как дитя. — Она просто… она прекрасна!       Он провел пальцами по струнам, и лютня тонко запела. Лютик зажмурился.       — Какие дивные звуки!       Геральт снял плащ и повесил на гвоздик у притолки.       — Рад, что угодил.       Лютик исполнил несколько замысловатых мелодий и пробормотал в смущении:       — Теперь мне даже как-то стыдно играть на этой красотке похабные песенки. Такая лютня стоит целое состояние, Геральт!       — Не знал. Не разбираюсь в музыкальных инструментах.       Бард осторожно положил лютню на стол и, подойдя к нему, заглянул в глаза.       — Спасибо, Геральт. Это… это очень важно для меня.       — Знаю.

* * *

      Едва распогодилось, ведьмак и бард снова выдвинулись в путь. Лютик целыми днями бренчал на новой лютне. Не то чтобы слушать его было неприятно, но Геральт успел несколько раз пожалеть, что достал ему эту долбанную лютню, потому что от нескончаемых звонких мелодий начинала болеть голова. Лютику все было нипочем — он знай себе топал по снегу за Плотвой и наигрывал песенки одну за другой, снова веселый и беспечный.       Но Геральт его не затыкал.       Через неделю они пришли в одно зажиточное поселение, где Лютика пригласили играть на свадьбе будущей купчихи. Свадьбу решили справлять в сенях, а некоторые столы даже вынесли на улицу, так как гостей было пруд пруди. Лютик играл и пел целый день на улице, разгуливая в одной рубашке и красном бархатном камзоле нараспашку, а в перерывах между выступлениями пил горячее вино с травами.       Неудивительно, что к вечеру он совсем охрип, а на следующее утро у него пропал голос и отекло горло. Зато заплатили ему за работу очень солидно, что было весьма кстати: геральтовы деньги они уже прожрали за несколько недель пути.       Лютик зябко кутался в плед, сидя на кровати в снятой комнате, и жалобно шмыгал носом.       Геральт принес ему медовый отвар и горячую похлебку, за что бард поблагодарил его так горячо, будто тот достал ему сокровище.       — Я готов продолжать путь, честно, — уверял он Геральта, грея изящные тонкопалые ладони о пузатые бока чашки. — У меня даже жара нет! Мы можем выдвинуться прямо сейчас!       — Тебя лихорадит, Лютик, — фыркнул ведьмак. — И ты трясешься в ознобе. Кончай нести чушь и кутайся теплее. Я разожгу пока огонь в камине.       — Н-но… — Лютик наблюдал за неспешно ходившим по комнате ведьмаком встревоженными глазами.       Геральт не надевал доспех и не собирался в дорогу. Он подошел к окну и закрыл внутренние ставни на заиндевевших окнах, чтобы не пускать в комнату сквозняк, а потом опустился на корточки перед печью и подбросил в ее зево несколько крупных поленьев. Кажется, он действительно не собирался бросать его и продолжать путь в одиночестве, чего Лютик ожидал в первую очередь, учитывая, что ведьмак не упускал ни одного случая, чтобы напомнить ему, какой он нежелательный попутчик.       — Ты… ты останешься здесь со мной? — охрипшим вовсе не от простуды голосом с волнением спросил Лютик. — Не поедешь дальше?       — Нет.       К вечеру Лютику лучше не стало. Его знобило так сильно, что зубы не попадали друг на друга, а голос окончательно сел. Бард не говорил, а страшно хрипел, совсем как тогда, когда джин магически ранил его в горло. Геральт весь день просидел с ним в комнате. Он чистил доспехи и точил меч, явно наслаждаясь тем, что Лютик вынужденно молчит, хотя мог спуститься в общий зал и пропустить пару кружек эля. А вечером Геральт принес ему ужин, но Лютик не смог толком поесть. Аппетит пропал, а вот лихорадка не отпускала. Он укутался во все найденные в комнате одеяла и с трудом задремал. Печь была жарко натоплена, но барда все равно трясло от холода.       Проснулся он утром, голова была тяжелая и мутная. Но его больше не знобило. Лютик не сразу понял, что лежит в кольце чужих рук, прижатый к голой груди. Он, встрепенувшись, повернул голову, но тут же замер, парализованный самым невероятным зрелищем на свете: лицо Геральта было совсем близко, настолько близко, что Лютик ощущал его медленное, спокойное дыхание на своих губах. Белые волосы растрепались, разметавшись по подушке, несколько прядей Лютик придавил своей головой. Геральт. Лежал. На одной. С ним. Подушке. Лютик глубоко вдохнул — от него пахло травами и дымом.       — Геральт? — сипло позвал бард, проверяя, как крепко тот спит. Сон ведь у ведьмаков очень чуткий.       Лицо Геральта было расслабленным и спокойным. Он явно услышал Лютика, но не проснулся, только промычал невнятно:       — М-м… Лютик.       Кажется, Геральт, если хотел, мог отключать ведьмачьи инстинкты, зная, что ему ничего не угрожает. Он лишь сжал барда крепче, прижимая к груди, его голова скатилась по подушке вниз, и Геральт уткнулся носом прямо в шею Лютика.       Лютик ошеломленно притих, боясь даже вздохнуть лишний раз, чтобы не разбудить его. Внизу живота узлом завязалось сладкое напряжение, голова закружилась от чужого запаха и тепла. В душе поднялась такая буря, что Лютик с трудом сдерживал желание вскочить и возбужденно запрыгать по комнате. Но он заставил себя лежать абсолютно неподвижно.       Геральт проспал еще несколько часов. Ему, видимо, стало жарко, потому что он отстранился от Лютика, скинул одеяла и перевернулся на спину, положив руку себе на живот. Другая покоилась под шеей Лютика. Бард осторожно придвинулся ближе, зачарованно разглядывая спящего Геральта. К его огорчению, тот забрался к нему под одеяло в штанах.       — Хватит пялиться на меня. — Хриплый спросонья голос ведьмака чуть не заставил Лютика подскочить от неожиданности.       Он поспешно сел, сгребая под себя одеяла, чтобы скрыть болезненный стояк.       — О, Геральт! Ты уже проснулся, да? — тут же затараторил бард, пытаясь не показать, как ему неловко.       — Тебе уже лучше? — спросил Геральт первым делом, игнорируя вопрос, и потянулся всем телом.       Лютик осторожно кивнул, следя за ним во все глаза. Геральт, поднявшись с кровати, поискал рубашку и, проходя мимо Лютика, приложил ладонь к его лбу, чтобы проверить, спал ли жар. Этот внезапный жест, полный небрежной заботы, окончательно лишил бедного барда дара речи.       Натянув сорочку через голову и обувшись, Геральт убрал волосы назад, чтобы не лезли в глаза, и направился к двери. Предупредил только, что принесет завтрак.       Лютик остался сидеть в комнате, кутаясь в одеяла. Сердце у него стучало как бешеное, несмотря на то, что чувствовал он себя сегодня намного лучше. Озноб окончательно прошел, горло еще болело, но…       Что это, вашу мать, было?!       Геральт сказал, что у него красивое имя.       Геральт поддразнивал его. И это совсем не было похоже на дружеское поддразнивание.       Геральт подарил ему шикарную лютню — лучше, чем эльфийская, в тысячу раз.       Геральт отложил поездку, потому что Лютик заболел. Раньше Геральт бы просто оставил его в таверне и поехал дальше один.       Геральт… ухаживал за ним?       Геральт грел его ночью.       Лютик завис, глядя перед собой невидящим взглядом. Он боялся даже предположить причины такой масштабной перемены в поведении мрачного, всегда кажущегося ко всему равнодушным спутника, который раздражался от его трескотни и затыкал каждые пять-десять минут.       Он нашарил гриф лютни, лежавшей под кроватью, и вцепился в нее, нервничая с каждой минутой все больше. Прижал инструмент к груди, пытаясь успокоиться, и любовно погладил пузатый деревянный бок. Нет, с Геральтом точно что-то не так. Он заболел? Его прокляли? Все же подменили, а Лютик, балбес, и не заметил даже?       В этот момент дверь открылась, прерывая его лихорадочные размышления. Геральт принес поднос с завтраком: дымящаяся тарелка с горячей мясной похлебкой, несколько лепешек белого хлеба и кружка горячего молока.       — Да оторвись ты от своей бренчалки, успеешь еще наиграться. На вот, поешь, — сказал ведьмак недовольно и поставил поднос на столик рядом с кроватью. Затем протянул Лютику ложку и забрал лютню. — Я отлучусь ненадолго. Корчмарь сказал, что видел крысолаков за деревней. Вернусь, как закончу.       Лютик заторможенно кивнул, машинально взяв протянутую ложку. Геральт под его молчаливым взглядом надел кожаный доспех, сунул за спину оба меча и направился к дверям.       — Геральт! — вырвалось у Лютика.       Ведьмак обернулся, приподняв брови.       — Я… э-э-э… ты ведь точно вернешься?       — Разумеется.              Две недели спустя ведьмак и его спутник приехали в Аэдирн. По дороге Лютик без умолку болтал обо всем на свете, потому что чувствовал себя не в своей тарелке. Он все ждал, когда просветление закончится и Геральт вновь станет мрачным неразговорчивым ублюдком. Но время шло, а этот новый незнакомый Геральт никуда не исчезал.       Нет, поведение ведьмака, конечно же, не изменилось радикально. Просто он перестал быть таким мудаком по отношению к нему, каким был с того самого момента, как Лютик прилепился к нему банным листом.       В чем заключалась перемена? Ведьмак больше ни разу не затыкал его. Ни разу. Вечерами на привалах у костра он даже иногда поддерживал разговор, расщедриваясь на целые пространные предложения.       А еще… он начал скупо рассказывать о себе. Неохотно, мало, давая лишь куски информации, но рассказывал. Так Лютик узнал о жестоких тренировках в Каэр Морхене. О том, что на самом деле значит Испытание Травами и почему из десяти мальчишек ведьмаками становятся от силы три. Как вообще становятся ведьмаками, пройдя три этапа мутации. Почему у Геральта желтые глаза. О том, как мать бросила его на дороге, а Весемир подобрал.       Геральт не ждал в ответ ни жалости, ни сочувствия, ни еще каких-либо эмоций. Он просто сухо перечислял факты своей нелегкой биографии. И Лютик чувствовал себя так, словно ему оказали доверие, которое сложно оправдать. Ведь он совершенно ничего не сделал для этого. Ну разве что таскался за Геральтом и надоедал ему песенками. То, что он пел баллады про приключения ведьмака, якобы обеспечивая его заработком, такая чушь. У Геральта всегда хватало работы. И помощь барда ему ни к чему.       Еще одна вещь, которая выбивала почву из-под ног Лютика и дико смущала: Геральт, если они ночевали под открытым небом у костра, ложился рядом. Молча. Никак не комментируя свое решение и действия. Нет, понятно, что сейчас холодно, еще лютует зима, хотя в этих краях она была мягкой, и нужно экономить тепло, согревая друг друга по ночам, но… вряд ли Геральт считал так же. Насколько Лютик успел узнать ведьмака, тот позволял дотрагиваться до себя только в двух случаях: в бою или в борделе во время секса с проституткой. Третьего не дано.       А Лютик просыпался по ночам оттого, что ощущал, как Геральт его со спины обнимает! Он и подумать не мог, что та ночь в таверне, когда его лихорадило от простуды, может повториться. И если тогда действия Геральта были продиктованы здравым смыслом — он просто согрел Лютика единственным доступным ему способом, что уже само по себе неслыханно, — то сейчас никаких причин для ночных объятий у ведьмака быть не могло. Не могло!       Лютик терялся в догадках, опасаясь задавать вопросы, чтобы не спугнуть. Боялся надумать себе лишнего. Ведь Геральт отчетливо давал ему понять на протяжении всего их совместного путешествия, что они даже не друзья.       Лютик мучился и страдал, потому что знаки внимания со стороны Геральта заставляли его чувствовать себя влюбленным идиотом. Разумеется, он таскался за ним с самого начала вовсе не потому, что ему нравилось получать в дыхалку или по морде. Геральт с ним никогда не нежничал и не церемонился: таскал на плече, как мешок, за шкирку, точно котенка, мог дать подзатыльника, грубо заткнуть. Лютик не обижался, принимая это как данность, потому что сам навязался ведьмаку в попутчики и даже не единожды.       После того случая, когда Геральт наорал на него и вызверился на ровном месте во время охоты на зеленого дракона, потому что драгоценная Йеннифэр его бросила, Лютик ушел. Но недалеко и ненадолго. Они снова встретились в одной таверне, будто бы случайно. Геральт к тому времени уже успел остыть и, увидев Лютика, даже расщедрился на скупое извинение. И они снова стали путешествовать вместе как ни в чем не бывало. Но с тех пор Лютик опасался лишний раз открывать рот, если Геральт был не в духе.       Но одно дело, когда Геральт не замечает его чувств, потому что знать о них не знает, и совсем другое — когда он проявляет такие знаки внимания, при этом ничего не объясняя! Это было совершенно не в характере ведьмака, предпочитавшего делать вид, что эмоции не существуют, что Лютик — просто навязавшийся болван, которого надо терпеть, что он никому не нужен и, соответственно, ему никто, черт бы его побрал, не нужен.       Что поделать бедному барду, которого угораздило влюбиться в бесчувственного ублюдка-ведьмака? Ничего уже тут не попишешь. Он был готов терпеть его пренебрежение, тычки, равнодушие, холодность, таскаться следом пешком.       А сейчас, когда Геральт вел себя так, будто они даже чуть больше, чем друзья… Боги, в общем, Лютик не знал, что и думать. Поэтому панически гнал от себя навязчивые мысли и не разрешал даже предполагать хоть на секундочку, что Геральт так за ним ухаживает. Нет. Чушь. Бред собачий. Быть такого не может. Да скорее империя Солнца действительно падет.       В Аэдирне они неожиданно повстречали Йеннифэр. Вот уж кого принесла нелегкая. Лютик понял, что череда его счастливых, безоблачных дней почти кончилась, когда увидел ее заходящей в таверну, где они с Геральтом остановились. Йеннифэр была ослепительна, как и всегда. В накидке, подбитой лисьим мехом, черном, наглухо закрытом, почти целомудренном платье она умудрялась быть самой соблазнительной женщиной на свете. Но, наверное, ей и не нужно украшать себя всяким шелковым тряпьем, если она уже завоевала сердце Белого Волка.       Нет, у Лютика точно не было против нее ни единого шанса. Хотя бы потому, что Геральт предпочитал видеть в своей постели женщин.       Она сразу заметила Геральта и направилась к их столику, рассекая толпу, как нож масло. Перед ней расступались, безошибочно почуяв ореол магической силы и власти. Роскошная женщина для кого-то, но не для Лютика. Она была опасна, и бард ее действительно боялся.       И она идеально подходила Геральту. Идеально. Они стоили друг друга. Ведьмак и чародейка.       — Геральт. — Йеннифэр остановилась напротив, сняла перчатки и улыбнулась так обворожительно, что у Лютика сердце упало в желудок.       Фиалковые глаза, молочная, без единого изъяна кожа и вечная цветущая юность. Она была прекраснее любой эльфийки.       — Йеннифэр, — скользнув по девушке равнодушным взглядом, кивком поприветствовал ее Геральт.       — Давно не виделись, — сказала она, чуть понизив голос и будто не замечая Лютика, сидевшего рядом с Геральтом. Намекая, что не помнит той встречи в Хенгфорсе за рекой Браа, когда она наорала на ведьмака, узнав о последнем загаданном им джину желании, и велела больше не появляться в ее жизни. — Я присяду?       Геральт ничего не ответил, только следил за ней холодными чужими глазами. Лютик от такого его взгляда поежился. Не хотелось бы ему оказаться под его прицелом. Наверняка Геральт все еще дико зол на Йеннифэр. Чего доброго, сейчас еще вспомнит о том, как Лютик тогда влез, и…       Йеннифэр, однако, ничуть не испугалась. Не дожидаясь приглашения, изящно опустилась на стул напротив Геральта.       Почувствовав себя лишним, Лютик поднялся, чтобы уйти.       — Ну, я оставлю вас, — пробормотал он, взяв лютню с соседнего стула, но вздрогнул, услышав тихое:       — Сядь на место. — Голос у Геральта сейчас был таким же низким и неприятным, почти вязким, и резал по ушам, как в те моменты, когда ему лучше не перечить. Как тогда, когда он сказал командиру нильфгаардцев отпустить Лютика. Лютик предпочел бы, чтобы Геральт снова наорал на него и прогнал, чем хоть раз обратился к нему таким тоном.       Ноги у барда подкосились, и он буквально рухнул обратно на стул, прижимая к груди драгоценную лютню.       Йеннифэр поджала губы, но тут же улыбнулась.       — Я скучала, — сказала она почти интимно, продолжая делать вид, что никакого Лютика здесь нет.       Геральт снова ничего не ответил, сверля ее колючим выжидающим взглядом. Зрачки его превратились в узкие щели, как у змеи, а лицо совсем закаменело.       Чародейка нахмурилась.       — Ты не рад меня видеть? — резко спросила она.       — Зачем ты здесь? — так же резко в свою очередь спросил ведьмак.       Лютик внутренне сжался. Ему вовсе не хотелось становиться свидетелем их любовных разборок. Очевидно, Геральт чертовски обижен на эту сучку, настолько, что от злости едва контролирует свой голос. И это лишний раз свидетельствует о глубине его чувств к ней.       Но еще больше не хотелось видеть, как сейчас Йеннифэр поманит Белого Волка ручкой, и тот побежит к ней, виляя хвостиком и наплевав на все обиды, просто потому, что чародейка попросила. Так было и тогда, когда Геральт, узнав, что Йеннифэр участвует в охоте на драконицу, ринулся на другой берег Браа за ней. Только ради нее согласившись вступить в отряд Борха, только ради нее поступившись принципами. А потом сводил Лютика с ума неуемной ревностью к сумасшедшему придурку-рыцарю, повернутому на кодексе чести, весь путь до ущелья.       И зачем только Геральт велел ему остаться? Это было совершенно бесчестно!       — Тебя искала, разумеется, — недовольно произнесла Йеннифэр. — Я слышала, что в Аэдирн приехал ведьмак. Это мог быть только ты. Особенно с этим довеском.       Она кивнула в сторону как воды в рот набравшего барда. Лютик молчал, опасаясь заговорить и навлечь на себя гнев Геральта опять. Он сидел тихо-тихо, старательно делая вид, что его нет и что он не злится на Геральта и чертову стерву Йеннифэр, подыхая от собственной ядовитой ревности.       — Зачем искала? — требовательно спросил ведьмак все тем же неприятным, острым, как лезвие, голосом, режущим по ушам.       Йеннифэр вздохнула, зачем-то поправила складки шикарного черного платья и опустила взгляд. Помедлила с ответом. Геральт в зловещем молчании ждал, сверля ее холодным, ничего не выражающим взглядом.       Наконец чародейка неохотно произнесла:       — Я надеялась, что ты поможешь мне в одном деле, раз уж отказался помогать тогда в Ущелье.       Желтые глаза ведьмака опасно сузились.       — Помочь, Йеннифэр? — вопреки ожиданиям, совершенно спокойно спросил он. Но Лютик отметил, что он не назвал ее «Йен», как обычно. Не назвал. — С чем?       Лютик напряженно застыл. Вот сейчас Йеннифэр позовет его с собой, и Геральт, конечно же, согласится.       Чародейка покосилась на Лютика, явно не желая говорить при нем, но все же сказала:       — Я хотела отправиться в Ривию. И надеялась, что ты сопроводишь меня. У меня… неприятности. Я не знаю никого лучше тебя, кто владеет мечом. За мной охотятся.       — Что ты натворила, Йен? — Геральт подался вперед.       У Лютика сердце сделало кульбит. Он невольно закусил губу, впившись взглядом в лицо Геральта, ища в нем признаки… он не знал, чего. Слабости? Он просто ждал, что лицо Геральта или выражение его глаз смягчится, и это будет означать, что он простит Йеннифэр все.       — Я… я, скажем так, взяла кое-что, что брать не должна была. Это жизненно важно для меня, Геральт. — Чародейка тоже подалась вперед, протянув руку, словно хотела накрыть ладонью руку Геральта. Фиалковые глаза смотрели выжидающе ласково, она пыталась смягчить взглядом зверя.       Лютику показалось, что запах сирени и крыжовника стал сильнее. Он даже дыхание задержал, вцепившись в гриф лютни до побелевших костяшек пальцев, чтобы не начать умолять Геральта уйти отсюда сию же минуту.       — Украла, иными словами, — сказал Геральт жестко. — Ты что-то украла у человека, который сильнее тебя. У чародея, не так ли?       — Так, — призналась Йеннифэр. — Но, как я уже сказала, это действительно важно для меня. Я… помнишь наш разговор в Ущелье? Ты знаешь… что для меня важно.       Она все-таки накрыла руку ведьмака ладонью. И Геральт не убрал свою.       — Геральт… — вырвалось у Лютика почти с отчаянием, и он тут же проклял себя, испуганно прикусив язык.       Геральт повернул к нему голову.       — Что? — спросил он, и голос его был абсолютно спокоен.       Лютик вздрогнул. Он замялся, ожидая, что сейчас ведьмак его заткнет, но ничего подобного не происходило. Йеннифэр поджала губы, потому что Геральт выжидающе смотрел на какого-то чертового барда, не торопясь с ответом для нее.       И Лютик не выдержал:       — Не делай этого! — выпалил он. — Не соглашайся! Ты не должен бежать по первому же зову этой треклятой дамочки! Черт, неужели тебе самому нравится быть таким?! Пожалуйста, Геральт, останься с… лучше тут.       Желтые глаза Геральта убийственно сверкнули.       Лютик весь сжался в ожидании, когда ведьмак его пошлет. Прогонит, как в тот раз.       Геральт откинулся обратно на спинку стула, опустил руки под стол, скидывая ладонь Йеннифэр, и несколько секунд в пугающем молчании смотрел на чародейку.       — Я не из Ривии, Йеннифэр, — сказал он равнодушно. — Я ничем тебе не помогу.       — Но… — Ее глаза недоверчиво расширились. — Мне угрожает опасность, — повторила она. — Мне больше не к кому обратиться за помощью, кроме тебя.       — Я не убиваю людей. Ты сама нажила свои неприятности. Я не буду убивать ради тебя.       Лютик резко выдохнул.       «Я не буду убивать ради тебя».       Перед глазами пронеслось воспоминание о той резне в Соддене. Десять трупов убитых нильфгаардцев, растерзанных жестоко, холодно, равнодушно и совершенно по-зверски. Геральта из Ривии не зря называли Мясником из Блавикена. Если его вынуждали убивать, то он убивал без расчета, точно, молниеносно, грубо. Никакой эстетики, никакой рисовки, пафоса и стиля. Просто бойня, оторванные части тел, фонтаны крови и смачно хрустящие под напором нечеловеческой силы кости.       Я не буду убивать ради тебя.       Тогда в Ущелье Геральт не тронул дракона, хотя Йеннифэр просила убить того ради нее. Геральт не стал ей помогать. Но он зарезал десять человек просто потому, что Лютику наступили на руку. Даже не специально.       Йеннифэр встала. Взяла со стола перчатки. Спокойно кивнула.       — Я тебя услышала, Геральт, — холодно уронила она и пошла к выходу. Не унижаясь, не умоляя, не уговаривая.       Лютик с трудом отлепил пальцы от грифа лютни и посмотрел на ведьмака. Тот сидел откинувшись на спинку стула и смотрел вслед уходящей чародейке нечитаемым взглядом.       — Геральт? — осторожно позвал Лютик.       Ведьмак повернул голову и вопросительно приподнял брови.       — Почему ты отказался? — вырвалось у барда.       Выражение янтарных глаз смягчилось, зрачки чуть расширились, в уголках твердого рта затаилась ироничная, но теплая улыбка.       — Ты попросил остаться, Лютик.

* * *

      — Геральт?       — Хм?       — Можно я спрошу?       — Когда тебе требовалось мое разрешение, чтобы задавать глупые, надоедливые вопросы?       — Можно я тебя поцелую?       — Тебе все можно, Лютик.