***
Баки чувствует, что должен уйти. Потому что он не имеет права, находится в этом доме, даже знать о нём. Потому что, если Клинт не рассказывал, не звал, значит, ему и не надо было приходить. Но Клинт не отвечал на звонки и на сборе не появился, а Наташа слишком далеко, чтобы послать её. Наверное, ему не стоило вызываться. Пошёл бы Стив или Сэм или ещё кто… да только Баки чувствует как что-то новое — холодное и потустороннее — сдавливает сердце и понимает, что просто обязан. Кому? Непонятно, но ответов ждать поздно, а соседские дети с интересом смотрят на него с верхних этажей. Дверь заперта, и на стук Клинт не выходит. Барнс спрашивает у проходящих мимо людей, но те говорят, что Бартон дома. Ледяное чувство под рёбрами лишь усиливается, когда Баки через окно пробирается в квартиру. Тишина. Он инстинктивно сжимает кулаки, бесшумно скользя вглубь, и замирает. Вещи в зале завалены на бок, и мозг тут же начинает строить теории: ворвались? похитили? отбивался? Но Баки сам понимает, что все это — защита. Чтобы не смотреть дальше, ведь что-то внутри кричит «Не смотри! Уйди!». Но он делает шаг, и это похоже на падение в пропасть. Лишь ветер в ушах заменяется тишиной — ломающей и затмевающей все мысли. Свет падает из раскрытого настежь окна, разрезая комнату на две части, скользя по голубым лепесткам. Наверное, будь это картина — было бы даже красиво. Поразительно красиво. В самом центре — будто пробившийся сквозь бетон и стекло островок природы — голубые цветы. Нежные и прекрасные в солнечном свете. Клинт лежит неподвижно. Будто уснул во внезапно опустившемся на комнату, весь мир, спокойствии. Но образ осыпается, и осколки — в самое сердце, будто им мало крови. Ясные глаза — в которые Баки не мог насмотреться, отводя в последний момент взгляд — смотрят в никуда и в самых уголках — слёзы. Баки падает на колени среди хрупких цветов, и бутоны разлетаются в стороны, ломаясь. Он дрожащей рукой касается длинных пальцев, в какой-то детской надежде, что сейчас Клинт переведёт взгляд с пустого потолка на него и скажет что-нибудь глупое. Или нет. Возможно, промолчит. Но сделает хоть что-то. Но Клинт — до слёз на глазах — ожидаемо не движется. Баки наклоняется — и чувство неправильности настигнет его позже — и касается чужих уже холодных губ. Но они не в сказке, Барнс — далеко не принц, и заклятий нет. Лишь бледные губы чуть раскрываются от чужого движения, обнажая раскрывшийся бутон с алыми каплями вместо росы. Баки ощущает вкус лепестков, но это его собственные — фиолетовые.Часть 1
13 февраля 2020 г. в 16:25
У до противного белых таблеток нет вкуса и запаха. Но это не мешает им горчить на языке, когда Клинт почти силой запихивает их в разодранное горло. За последние недели этот вкус стал для него привычным.
Первый раз это происходит в квартире.
Клинт кашляет уже несколько дней, но не обращает внимания. Всего лишь зима и простуда — не в первый раз. Да только—
Не простуда — чётко осознаёт он, вцепившись подрагивающими пальцами в раковину. На её дне — пронзительно голубые лепестки, и капли на них можно принять за росу. Но цвет говорит совсем о другом.
Клинт смотрит на своё бледное — как плитка на стенах — отражение. Потому что легче прийти в себя, смотря на стекающую с губ кровь, нежели следить за неподвижными лепестками.
Потому что ранения — привычно, знакомо.
Цветы — нет.
Лепестки легко вспыхивают — стоит лишь поднести зажигалку. Клинт почему-то не может просто выкинуть их.
Второй раз это случается на миссии.
Никто в команде не знает о произошедшем, и — как может судить Клинт — даже не догадывается. Он привычно целится в голову очередного робота, когда чувствует, как ломит грудь — будто сами рёбра начали сжиматься. Клинт хватается одной рукой за подоконник, второй прикрывая рот — лук падает на пол, поднимая облако пыли. Его опять сотрясает кашель, и Клинт не может удержаться на ногах — тоже падает. Зато его так никто не заметит — мелькает в голове, когда он по-глупому забивается в угол заброшенной квартиры. Как будто это может хоть как-то помочь. Клинт задыхается, а по общей связи продолжается обычная командная перепалка.
Лишь когда Клинт пытается выровнять дыхание, хватая воздух словно выброшенная на берег рыба, звучит голос Баки. Он спрашивает в норме ли Клинт, и чёрт. Он звучит взволнованно, даже обеспокоенно. Клинт сильнее упирается затылком в холодную стену, и, ещё раз вдохнув, отвечает, что всё отлично, и им всем ещё придется потерпеть его присутствие на этом свете. Сэм кидает какую-то фразу, но Клинт почти не слышит, подбирая лук и вставая на прежнюю позицию. Лишь на секунду он чувствует на себе чужой взгляд, но, обернувшись, на соседней крыше видит лишь останки роботов с пулевыми в голову.
После миссии Клинт пересекается глазами с Баки, и, улыбнувшись тому одной из своих самых нахальных улыбок, пытается свалить из башни быстрее обычного — у него полный карман лепестков и пара спичек.
Приступы становятся чаще. И он делает определенные выводы.
Он достаёт таблетки, что, кажется, ни черта не помогают
Клинт почти не чувствует вкус пива, когда Тор заканчивает свой сложносочинённый тост в честь очередной победы Мстителей. Таблетки горькие, и чертовски крепкий кофе — один из немногих напитков, способных перебороть это противное ощущение. Вокруг ярко и, несмотря на небольшое количество людей — шумно. Так что идея отключить слуховые аппараты даже кажется ему не столь бредовой в какой-то момент.
он учится предугадывать начало приступа
Под рёбрами колет, и Клинт старается не подорваться с места мгновенно. Он как можно спокойней, обыденнее выходит из-за стола, когда все переключают взгляды на Тони, что начал делится историей из своей веселой юности — такие настроения накатывают на него редко, и от того никто не хочет прерывать гения, лишь Роуди изредка прерывает Старка, чтобы добавить пару компрометирующих подробностей. Так что исчезновение Клинта не привлекает большого внимания, а боль под рёбрами начинает усиливаться, распространятся по грудной клетке. Он быстро доходит до туалета, надёжно закрывая дверь, чувствуя, как что-то внутри будто бы поднимается, волнами подкатывая к горлу.
начинает заметать следы
Он сбивчиво говорит Пятнице не сообщать никому о произошедшем. Холодная плитка помогает не потерять связь с реальностью, и Клинт всем весом опирается на темную поверхность, через отступающую боль, наполняя резко вздымающуюся грудь воздухом. Руки трясутся, когда он один за другим поднимает тонкие лепестки, стараясь игнорировать первый — еще совсем маленький — бутон. Белый туман перед глазами рассеивается, красные всполохи из него исчезают совсем, а зрение практически полностью фокусируется. Клинт оглядывается вокруг, проверяя, не упал ли хоть один лепесток на пол — в этот раз он чудом удерживался на ногах, и его до сих пор шатает. Холодная вода возвращает его лицу хоть какой-то оттенок, отличающийся от мертвецкого. Со следами на шее приходится труднее — в какой-то момент он начал царапать её, будто бы стараясь продрать натянутую кожу снаружи. А может что-то другое. Он не уверен, потому что не помнит, о чём думал и думал ли вообще. На стол ложится маленькая коробочка, и кто бы подумал, что ему придется таскать с собой косметичку. Не то чтобы ему впервой таким заниматься, привет цирк, привет Наташа и Ванда. Через несколько минут следов почти не видно, и он на всякий случай поднимает воротник формы как можно выше. Ему остаётся лишь прополоскать рот и горло, игнорируя противное ощущение с которым жидкость касается израненных стенок и привычно алый оттенок стекающей в канализацию воды. Он ещё раз проверяет, не забыл ли чего, подтягивает молнию кармана, в котором покоится пакет лепестков и выходит обратно. Ему нужно как можно быстрее уйти.
а ещё он старается отстраниться от Баки
Баки несколько раз пытается предложить ночь кино, как они делали обычно. До всего этого. Они вдвоём, много вредной еды и столько же хороших фильмов. И отказываться от этого даже больнее чем цветы в лёгких. Не потому что самому хочется. Не потому что он сам с каждым днём всё больше желает окунуться в эту атмосферу темноты, разгоняемой светом экрана. Когда они прижимаются друг к другу ближе, чем требуется, когда нет вечных вопросов, и мысли в голове замолкают, когда все настолько невероятно, хорошо, что Клинту не верится, что все это происходит с ним.
Нет, не поэтому.
Потому что в голубых глазах Баки еле заметно — но Клинт же чертов Хоукай — мелькает нечто неправильное. Не обида. Принятие. Смирение. Ожидание чего-то подобного. Баки думает, что всё это из-за него. Конечно, он так думает. Клинт почти чувствует, как Баки взваливает всё это на себя. И от этого ещё больше хочется подойти, встряхнуть Джеймса за плечи, сказать, что все это — вина Клинта. Потому что он — ходячая катастрофа, бедствие, буквально коктейль всего что нельзя и что может пройти не так, человек, который не имел права вообще подходить к Баки. Потому что тот заслуживает чего-то большего, лучшего нежели глухой лучник с зависимостью от кофе и адреналина, который по своей глупости умудрился влюбиться в Баки и теперь задыхается от несказанных слов и оплетающих лёгкие цветов.
Конечно же, он этого не говорит. Про последнее — особенно. Не стоит добавлять Баки ещё проблем и волнений по мелочам, и уж тем более чувства вины — у него и без Клинта груз длиной в семьдесят лет. Поэтому Бартон говорит очередную ложь, и, не оглядываясь, уходит, направляясь к себе в квартиру. Где нет уже Лаки, что слишком сильно боится приступов и слишком сильно волнуется за Клинта. Последний лишь надеется, что Кейт хорошо присмотрит за Лаки.