***
Чувствовать себя лишним в классе безобиднее в разы, чем ощущать пятым колесом в телеге дружбы: в первом случае ты хотя бы можешь утешиться, что, наверное, ты не один такой — не в своей тарелке; детей много, кто-нибудь еще точно испытывает тот же сбивающий с толку дискомфорт из-за отсутствия личного места за этим столом школьной жизни. Но необычайно больно и тяжело ступать за тремя людьми, знающими друг друга дольше и ближе, чем ты хоть кого-то из них, весело обменивающимися понятными лишь им одним шутками, отлично проводящими время, тогда как ты (формально — вроде как часть их группы) плетешься заметно позади и при всем желании не можешь влиться в беседу. Боишься показаться грубым, вставив слово, да и не попасть в обсуждаемую тему, отчего потом начнешь проклинать себя за создание миллионной неловкой ситуации, разъедающей кожу стыдом, а кишки — мучительно завязывающей в узел… Идя за Сэлом, Вельтом и Гарри, Марти казался самому себе недальновидным сталкером, преследующим одноклассников шаг в шаг из зависти, интереса и необузданного желания влиться в хоть какой-то коллектив. На намеренно отстающего отличника периодически оглядывался лишь Сэлинджер, и как только взгляды их из раза в раз встречались, Марти прятал глаза, обязательно спотыкался о собственную ногу или несуществующий камень — и заливался порождающей мысленные проклятия яркой краснотой щек. Весь путь до кинотеатра был одной сплошной пыткой, и Марти уже десяток раз пожалел о том, что вообще согласился. «Ну серьезно, где я — и где они… Решил прыгнуть выше головы, а в результате опять напомнил себе, как сильно не вписываюсь в… куда? В школу и класс? В дружбу? В простую человеческую беседу? Видимо, во все вместе взятое…» — Зайдем? — остановился Вельт, указав на магазин с дешевыми мелкими безделушками на любой вкус. Отражающая солнце витрина пестрела головоломками, брелоками, чехлами для смартфонов и множеством прочих занимательных вещиц, пройти мимо которых было практически невозможно. В ту же секунду Марти оказался между молотом и наковальней: разумеется, ему хотелось заглянуть в лавчонку, но что если все решат что-то купить и ему тоже надо будет — из солидарности? Тогда ребята узнают, что мать не дает Марти карманные деньги, ведь считает, что это — приманка для хулиганов; будто в воображении этой женщины по школьным коридорам снуют голодные волки, а пара баксов в кармане — как кусок свежего мяса, привлекающий хищников со всей округи… В ином случае Марти придется лгать новообретенным приятелям, что он не хочет и вещь ему не нравится, а значит, обидит их, не согласившись, или явнее сделает свои отличия от них, и тогда они выпнут его из компании, так толком и не приняв в нее!.. От мыслей кругом шла голова, кипела, болела. Размышления неслись с горы — точь-в-точь лавина, коя вот-вот должна погрести под собой Марти, остолбеневшего, вцепившегося в лямки своего рюкзака… — Вы идите, — уверенно заявил Сэл, глядя на Вельта и Гарри, — а мы вас здесь подождем. — Хорошо! — Мы быстро! — Да не торопитесь, — бросил им вслед Сэлинджер и, переведя взгляд на оцепепневшего Марти, кивнул в сторону расшатанной скамейки: — Присядем? Тот хотел ответить банальное простое «Давай!», но и на такую малость социального опыта Марти, увы, не хватило. Молча, вжимая подбородок в тонкие, почти как китайские палочки, ключицы, тихоня добрел вместе со своим антиподом к скамейке и опустился на самый ее край — дальний, естественно. Сэл же сел вольготно, обхватил руками-крыльями спинку скамьи, закинул ногу на ногу — щиколоткой к колену, — и задумчиво уставился вдаль. Он выглядел так, словно весь мир принадлежит ему и нет ничего непосильного, однако в умных зрелых глазах Марти приметил неунимающуюся тоску по чему-то, что заполучить Сэл не может, как бы ни старался. — Тебе некомфортно в нашей компании? — без каких-либо эмоций обратился он к Марти, так и не повернув головы. Последнее играло Марти на руку: взгляд Сэлинджера что-то ломал в нем, вытаскивал на поверхность оголенные провода с темного-темного дна… — Нет, мне… «Начинать с вранья?..» — одернул сам себя Марти и, набрав побольше воздуха в грудь, ответил иначе, честнее: — Я не хочу вам испортить прогулку… Я не знаю о том, о чем вы говорите, не хочу отрывать… — Но ты же всегда можешь спросить про то, что тебе непонятно. «Чтобы выглядеть как идиот?..» Не найдя иных слов, но и будучи не в состоянии озвучить эти, Марти склонил голову, что увидел краем глаза Сэл, незаметно следящий за всяким его движением. — Хочешь узнать секрет? — поинтересовался выпускник, и Марти удивленно взглянул на него, опять глаза в глаза — настоящая пытка, как на солнце смотреть… — Я притворяюсь, что я умный, — с улыбкой доложил Сэл, — а на самом деле — непроходимый идиот! — Ч-что? — вырвалось у Марти смешливо. — Серьезно! Постоянно списываю. Иначе бы ничего не сдавал. Безмерно завидую твоим мозгам: для меня такая смышленность — недостижимая высота; сколько бы ни учился, умнее не стану, это мой потолок. Но я не расстраиваюсь, просто смирился, признал, что всесторонне развитых людей не бывает. Кто-то хорош в спорте, но плох в учебе, — красивым взмахом руки указал он на себя, — кому-то легко даются любые предметы, но возникают сложности в общении с людьми, не удается быстро сходиться с потенциальными друзьями. И это нормально. Думаю, надо всего лишь быть хорошим человеком, а остальное приложится. Сомкнув чувственные губы, Сэл снова вгляделся в привычный, дорогой сердцу городской пейзаж, благодаря чему впечатленный Марти мог смотреть на собеседника долго, неотрывно, внимательно, будто последний все продолжал и продолжал говорить. «Надо же, и такие идеальные люди в чем-то не сильны?..» Сэл сидел расслабленно, но спина его была по-военному равна, округлые плечи — разведены, мощные руки — спокойны; склонивший голову чуть влево, как бы глядя над крышами домов впереди, сквозь атмосферу в необъятный космос, таящий — для Марти — ответы на любые вопросы, Сэл послужил бы идеальной моделью для художника или скульптора, пожелавшего запечатлеть неописуемую глубину человеческой натуры. Марти смотрел на него и смотрел, отчаянно избегал в мыслях глагола «любуюсь»: это был тот редкий наипрекраснейший момент, когда в сознании одного внешняя красота и внутренняя бесподобность другого сливаются воедино, порождая всеохватывающий восторг, чистейшее упоение сидящим рядом человеком… Никогда прежде Марти не испытывал ничего подобного, и от понимания этого становилось только страшнее… В своей голове он сказал Сэлу уже великое множество слов, в то время как в реальности Сэлинджер услышал от него жалкие крохи, а значит, не имел ни малейшего представления о том, с кем разговаривал все это время?.. — Я… — разлепил Марти пересохшие губы. Сэл повернул лицо к нему в ожидании — и говорить стало значительно сложнее. — Я думаю, ты… и есть хороший человек… очень… Лучистая улыбка украсила и без того привлекательное лицо. — Спасибо. Очевидно, ты тоже, раз решился такое сказать мне. — Немного погодя, с приятным прищуром разглядывая Марти, Сэлинджер добавил вполголоса: — Долгое время я переживал кое из-за чего. Меня мучило то, что, как и отличные мозги, я не мог получить, сколько б ни старался. Но, знаешь, вот сейчас я с тобой говорю — и, кажется, понимаю, что искал совсем не то… Хорошо, что не получил желаемого, потому как иначе не разглядел бы нечто куда ценнее… Марти не мог признаться вслух, что не понял ни слова: Сэл говорил загадками, до которых Марти еще расти и расти, набираться житейского — любовного — опыта. Ему просто нравилось вслушиваться в звучание голоса Сэла. Видеть очаровательную улыбку на его лице, притягивающем всякой чертой. Узнавать что-то новое о другом человеке, не быть больше запертым внутри собственной личности. Медленно, но верно Марти приближался к ранее недоступной для него тайне:«Полюбив другого, ты полюбишь себя…»