Нетрадиционная медицина

Рома называл это ебаназией. Очень нужной и очень важной. Особенно, когда личная ебаназия еще и в сны вторгалась. Сны с Мироном Рома любил, особенно эротического содержания, особенно, сопровождающиеся скорой дрочкой после пробуждения. Но сейчас Мирон в сны не вторгался и Роме виделась какая-то липкая херня: сначала он сексом с какой-то девой занимался и их тела липли друг к другу, соединялись черной тягучей пленкой, захочешь, не оторвешь. Теперь же Худяков лежал в огромной луже расплавленного битума и не имел никакой возможности выбраться. Ему было горячо, страшно, с неба падали тягучие черные капли, растекались по телу, и Рома понимал что все, — конец. Пиздец ему, Роману Вениаминовичу, долгий и мучительный. Рома вздрогнул во сне, дернул ногой и наконец-то выплыл в реальность. Недаром говорят, не спи на закате, вечно какая-то чушь в голову лезет. Под одеялом было холодно, знобило так, что хотелось зубами чечетку выбить. Понятно, все же простыл. Худяков цокнул от досады и сказал сам себе: — Пизда. Пизда означала не только самочувствие, но и разыгравшуюся на улице непогоду. Очередной порыв ветра метнул в стекло холодные капли дождя и жалобно завыл в водосточной трубе. Худяков свесился с постели, нащупал мобильник — восемь вечера, на улице дождь, в глотке будто наждаком поработали и вообще жизнь говно, особенно, когда температура. Особенно, когда в доме нет даже элементарного парацетамола. Особенно, когда ты один, особенно, когда у тебя есть любовник, к которому ты мотаешься чуть ли не на другой конец города по предварительному созвону. А хочется-то совсем другого. Чего именно другого, Рома основательно не обдумал. Просто знал — другого. Больше тепла, больше близости, больше времени. Мирона катастрофически не хватало. Рома укутался в одеяло посильнее, понадеялся, что сейчас все с потом выйдет и закрыл глаза. Дождь барабанил в окно, скребли по стеклу колышущиеся ветки деревьев и где-то там, в подсознании, вспоминались клочки из разных хорроров, где звучит та самая тревожная музыка, на фоне которой герои лезут в подвалы со всякими тварями, даже не задумываясь, что погибнут. Рома хмыкнул и рассуждения о всяких тварях-убивцах затолкал куда поглубже. Потому что сам считал себя тем еще долбоебом. Рома не в подвалы страшные лез, а в кровать к одному определенному человеку и почти об этом не жалел. Надо было встать и хотя бы чаю заварить. Надо было заставить вытащить себя из кровати и отбить Мирону, что он не приедет. Мирон с утра еще звонил, к себе звал. Рома собирался, пообещал, часам к девяти приехать. Убить уныние и скуку своим присутствием. Рома поднялся, накинул на себя одеяло и пошел на кухню — хорошо, что вчера убраться умудрился, разобрал весь срач. Хотел Мирона к себе затащить, хотя и понимал, бесперспективно, Окси только на своей территории хороводы водит. Соберутся они вот так в квартире в центре города: он, Мирон и упадническое настроение Федорова и понеслась. Правда, после секса Мирон даже оживал, смотрел на Рому нечитаемым взглядом, губу задумчиво прикусывал — у Ромы в этот момент поджилки тряслись и член подавал признаки жизни. Смотрел, ресницами кукольными хлопал и говорил тихое «Спасибо». Смешно и обидно одновременно. Спа-си-бо. Не за что, жрите и не обляпайтесь, Мирон Яныч. Рома чайником щелкнул, переступил с ноги на ногу — линолеум был ледяной — и пошел на поиски тапок. Мобильник тренькнул пару раз и Худяков застыл посреди спальни в одном тапочке, только собирался за вторым под диван лезть. Мирон как всегда вовремя, зараза. Рома отбил короткое — не приеду, заболел и полез за обувью. Чайник давным-давно закипел, в холодильнике нашлась увядшая половина лимона и Худяков горестно вздохнул. Народная медицина во всей красе, вот сморщенная цедра цитруса как показатель эффективности этой самой медицины. Мирон настойчиво поинтересовался чем именно заболел Худяков, попытался пошутить про спидорак и пользу презервативов. Рома фыркнул, хлюпнул чаем, чудом не сварив в кипятке собственный язык и печально уставился на свое отражение в кухонном окне. Сообщил Мирону, что ниже пояса он чист, и дело в ангине или что там у него, чиркнул зажигалкой, закуривая и едва не закашлялся. После чая стало теплее, и пока тепло не сменилось холодом, Рома снова завалился на диван, решив основательно пропотеть. Худяков потел, плавал в вязкой полудреме, в голове было тяжело и набито ватой — думать ни о чем не хотелось, хотелось провалиться в глубокий сон и не просыпаться до утра. Хотелось, чтобы на время спавшая температура не возвращалась, и при каждом сглатывании не отдавалось болью в горле. В дверь звонили настойчиво и не переставая, следом зазвонил телефон и Рома громко, смачно выматерился. Мирон стоял за дверью мокрый, хмурый, с большим пакетом наперевес. — Привет, болезный. Рома улыбнулся и молча кивнул. Вот что нужно делать, чтобы несговорчивый любовник приехал к тебе на хату — заболеть. Мирон шуршал на кухне пакетами, а у Ромы появился ещё один повод порадоваться своевременно сделанной уборке. Мирон беззастенчиво заглянул в холодильник, хмыкнул, оценивая содержимое. — Зато водка есть, да? Рома прислонился головой к дверному косяку и неопределенно пожал плечами — ну есть, а хуле ей не быть? Мирон хмыкнул и полез в шкафчики. Шкафы тоже были полупустыми. Готовить Рома терпеть не мог, а приспичит пожрать — доставок тьма. Рома стоял и рассматривал возбужденного, мечущегося в поисках аптечки Мирона, любовался хищным профилем и отливающей яркой рыжиной щетиной. Красивый же, зараза. Что Мирон ищет, догадаться было не трудно и Роме надоели эти не несущие результата поиски. — Хватит по шкафам шариться, нихуя такта нет. Мирон замер, шмыгнул носом, посмотрел на Рому, на одеяло, в которое тот завернулся, на голые ромкины ноги и тяжело вздохнул. — Я ж не в жопу к тебе лезу, избушка. — Чего? — не понял Рома. Соображать было трудно, Мирона видеть было радостно, но болезненный туман, заволакивающий мозги, притуплял радость и она ошивалась где-то там, на перефирии. — Того, избушка на курьих ножках. Стало даже немного обидно. Нормальные у него ноги, че он доебался. — Не обижайся, — отмахнулся Мирон и включил чайник. — Пиздуй в постель, лечить тебя буду. Рома послушался, проворчал напоследок поясняющее «Нет у меня аптечки» и отправился обратно. В кровати как-то легче думалось о том, что Мирон соизволил припереться. Конечно же это чертово чувство вины. Это же из-за Федорова Рома на днях ноги промочил и сам промок. Пока до его хором доберешься. Рома много раз думал над тем, сколько же в той роскошной койке у Мирона народу перебывало. Наверное, много. Может, Ваня-Охра ебал? А может еще кто, хотя, с Ваней он больше всего трется, наверное. Рома поморщился и перевернулся на другой бок — в водостоке снова заунывно загудело- слово-то какое, трется. Мирон притащил антигриппин с малиновым вкусом, опустился на край дивана, потряс Рому за плечо: — Ром, выпей. Пришлось отогнать ненужные мысли, сесть и забрать у Мирона парующую кружку. — Че приехал-то? Сидел бы в своей конуре, погода пиздец. Мирон улыбнулся, рассеянный свет из открытого дверного приема резко обозначил носогубные складки и морщины в уголках глаз. Роме показалось это дико красивым. — Так что поперся-то, а? — А кто меня ебать будет? Вот подохнешь, а мне нового ебаря искать? С не тонкой душевной организацией. Антигриппин был жутко горьким, и вообще, малина то еще говно, Рома морщился, но пил. Мирон сидел подперев щеку ладонью, смотрел почти не мигая, только ресницы вздрагивали едва заметно. — Допил? — Рома кивнул, проглотил поднимающуюся из нутра горечь. Мирон забрал кружку, коснулся лба прохладной ладонью, погладил пальцами осторожно. — Скоро спадет. Рома снова закивал, как болванчик, залез в кокон из одеяла и затих. — Миро, — окликнул он Федорова. — А че Ваню в кровать не уложишь? Ему и добираться ближе. И вообще… Мирон оглянулся через плечо, отсканировал взглядом закутанного — одни злющие глаза и нос торчат — Худякова и тихо рассмеялся. — Вот ты долбоеб, я не могу. Перегрелся, по ходу? Рома почти заснул, когда почувствовал, как диван пружинит под тяжестью тела. Мирон улегся в одной футболке да трусах рядом, ужом подлез к Роме под бок и затих. — Ну куда ты, а? Заразишься же. — Через хуй? Роме осталось только глаза закатить. Все шутки про хуи, какой сегодня Мирон шутник, однако. Хотя, как известно, в каждой шутке есть доля шутки. Понятно, зачем приперся. Мать Тереза хуева. — Щас приду, — сказал Рома, вылез из-под одеяла и потопал в санузел. Хуй мыть. В раковине. — Ты че так долго? — Мирон приподнялся на локтях, в голосе послушалась тревога, чего только не услышится с ничего не соображающей головой. Рома в согретую постель занырнул прижался к Мирону голыми коленками. Хорошо так стало. — Хуй мыл, — хрипло каркнул Рома. Мирон застыл, потом хмыкнул, потом буркнул глубокомысленное ага и полез к Роме в трусы. Худяков дернулся от неожиданности, аж сонливость спала и в голове прояснилось слегонца. Мирон сказал: — Не боись. Мирон сказал: — Все пучком. И полез к Худякову в ноги. Рома смотрел широко открытыми глазами в потолок и нихуя не понимал. Ну как не понимал: прикосновения губ к животу чувствовал, ласковые пальцы на бедрах — тоже. Но понимание — начерта это все Мирону — ускользало. А потом понимать перехотелось. Мирон выдохнул горячо в низ живота и взял полувставший член в рот. Рома аккуратно по лицу погладил, ощупал скулы — под одеялом жарко так стало. Мирон сопел и сосал усердно, языком по уздечке проходился, старательно прятал зубы и насаживался насколько мог. Рома смотрел, на колышущееся одеяло и словно тайной обладал: он-то знает, отчего оно колышется, что там, под синим в белую клетку пододеяльником происходит. А после он как-то удачно погладил Мирона по влажной от пота щеке и почувствовал ладонью, как собственным же хуем во внутреннюю сторону этой щеки толкается. От этого ощущения что-то щелкнуло в мозгах, теле, в паху и Рома провалился в тягучий до судорог в ногах оргазм. Мирон поцеловал его в живот, заелозил и выполз на свет. Упал тяжелой головой на подушку, задыхающийся и раскрасневшийся. — Бля… — высказал всю гамму чувств и эмоций Рома. Мирон привстал, снова к Роме полез, оказалось, чтобы трусы на место натянуть. Ого, прям вот так, да? И никаких действий взамен? Ладно, просто мать Тереза. — Бля, — повторил Худяков и дебильно так разулыбался. — Мирон, да ты прям врач. Мирон уткнулся лбом в плечо. — Спи, Ром. Это была нетрадиционная медицина. Такой медицине Рома был рад, это же Мирон, который его больного ублажает. Это вам не жухлые лимоны в холостяцком холодильнике. — А Ванька мне не нужен, придурок, — вдруг проворчал Мирон, когда Рома уже начал засыпать. Рома выдохнул и провалился в спокойный без сновидений сон.