***
— Что же мне теперь делать, Геральт? — Лютик, наверняка, ещё никогда в жизни не звучал так потеряно, его голос был тихим и сиплым, будто он готов заплакать. Внутри все словно оборвалось, когда этот грёбаный особняк начал рушиться, а ведьмак так и не ушёл оттуда, — Я ведь не думал, что все кончится вот так… Я напишу про тебя свою лучшую балладу… Его взгляд, направленный в никуда, начали застилать слезы, он готов был разреветься, ему было плевать, есть ли свидетели или нет, голос его дрожал, пока он что-то нёс о следующей балладе, стараясь хоть как-то отвлечь себя от надвигаюшихся слез. Он потерял вместе с Геральтом часть своего сердца, часть себя. Он винил себя во всем произошедшем: в том, что не смог остановить ведьмака, в том, что не побежал вместе с ним, в том, что вообще искал его и конечно же в том, что повёл себя как ребёнок, забирая этот идиотский сосуд с джинном. Во всем виноват лишь он сам… — Они живы, — Лютик сразу и не заметил подошедшего и присевшего рядом с ним на колени Хиреадана. Секундная пауза. Из глаз трубадура мгновенно пропала вся сырость, взгляд снова стал осмысленным, живым, но вся эта ситуация все же пагубно на него подействовала, а потому он не смог выдать ничего умнее, чем: — Да ты гонишь. Он тут же подорвался с места, желая как можно скорее увидеть Геральта, своего, живого, возможно, прижаться к нему в крепких объятиях… — Геральт, — прозвучало как-то совсем неуверенно, будто страшно было спугнуть внезапную удачу, подарившую возможность побыть с ведьмаком подольше. Он оглядывается, подходит к разбитому окну, из которого доносятся неясные, но явно обозначающие наличие в той комнате людей, звуки. И в это же мгновение он теряет, только не часть, нет, всего себя. Он не может видеть, как эта чёртова чародейка извивается на Геральте, но и отвернуться совершенно не в силах — леденящий шок объял его с ног до головы. Лютик знал, что Белый Волк достаточно часто посещал бордели, но сейчас перед его глазами была женщина, с которой он имел неудовольствие познакомиться, которая добра ему явно не желала, но которая лихо оседлала несопротивляющегося, на все согласного и наслаждающегося происходящим ведьмака. Барду было больно, нестерпимо, а потому он, как только эльф оттащил его от окна, выведя из состояния оцепенения, чуть ли не бегом унесся прочь, наконец давая волю слезам, которые раздирали его изнутри, оставляя после лишь пустоту и темноту. В нем не осталось ничего, хотелось лишь выть, выть голосом, который вернула ему эта сука… В это мгновение он возненавидел всего себя.***
После того инцидента с джинном Геральт не видел барда не меньше года. В тот момент, когда он спасал Йеннифер, он ведь даже не думал о Лютике, тот, будто по волшебству, покинул его мысли, впервые за очень и очень долгое время. Ведьмак поверил, что все дело в чародейке, что она — его спасение, что он больше не будет испытывать тупую боль, снова и снова разрастающуюся в груди шипастой розой. Но боль вернулась. Она не заставила себя ждать слишком долго и настигла его тут же, как он не обнаружил Лютика нигде, даже Хиреадан, все то время прождавший их с чародейкой, не смог сказать, куда делся бард. И Геральта окутала тревога. Действительно ли с этим идиотом все в порядке? Не прибило ли его случаем? Он полностью восстановился? Каждый вопрос остался без ответа, а потому он почти незамедлительно отправился на поиски. — Передай привет своему «другу», — было слышно, что в последнее слово Йен вложила столько желчи и яда, что в нем можно было захлебнуться. Геральт надеялся на то, что чародейка не заметила, какие чувства он испытывает к Лютику. Хотя вряд ли, эта бестия явно все поняла лишь взглянув на них, о том откровении у кровати, на которой спал волшебным сном трубадур, и говорить не нужно было. Но в тот момент он думал лишь о том, что этот растяпа придёт в норму и больше никогда не окажется в подобном положении. Тот растерянный взгляд голубых глаз, наполняющийся ужасом от осознания близости кончины, будет сниться Волку в самых ужасных кошмарах… Отвечать Йеннифер ведьмак не стал, лишь быстро собрался и отправился на поиски своего идиота. Успехом поиски не увенчались ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Найти этого глупого барда не удавалось совершенно, как бы Белый Волк ни старался. После каждого города, каждого разговора со всеми на пути и каждого ответа в духе «Нет, не видел», «Без понятия» и прочих, Геральт отчаивался все сильнее. В его душе поселились тревога и страх, страх за жизнь этого злосчастного трубадура, он не хотел видеть лишь его могилу, он хотел Лютика, причем во всех смыслах, но все это он придержит так долго, как только сможет. Сейчас он хотел лишь увидеть его целым и невредимым.***
Как бы сильно ведьмак не зацикливался на объекте своей любви, а жить на что-то ему нужно было, потому ведьмачьи контракты он выполнял исправно, а в последнее время с особой жестокостью. Очередной заказ пришёлся весьма кстати, потому что последние деньги ушли на комнату и еду для себя и Плотвы, хотя по нему толком ничего и сказать не смогли, но жрать что-то нужно, а потому взялся Геральт за это не задумываясь. И очень зря, потому что север деревни терроризировала выворотка. Грёбаная, мать её, выворотка. Благо не королевская, а то заказчик бы, возможно, и не расплатился с ним. Но это было неважно, так как эта паскуда, невесть зачем спустившаяся с ближних гор, почти целенаправленно летела к небольшому особняку, в котором явно были люди. Поведение для твари было совершенно нетипичным, но подумает об этом Геральт как-нибудь после, оставлять все так он не был намерен, а потому бросился к чудовищу. Бой не был долгим, выворотка была слишком занята особняком, точнее, его разрушением, а потому ведьмака она удостаивала только вниманием её смертоносного хвоста. Не без определённых трудностей, обуславливающихся местоположением дракониды, почти на крыше здания, Геральт все же убил её и отрубил голову, чтобы принести в доказательство заказчику. Но перед этим он решил проверить людей в частично обвалившемся на втором этаже особняке, который те не спешили покидать. Отворив двери и пройдя к главной зале, ведьмак понял, почему дом никто не покидал. Всё присутствующие, коих было по меньшей мере человек двадцать, были одурманены и слишком заняты изучением обнажённых тел друг друга. Вся эта оргия явно была не по всеобщему согласию, что сейчас ведьмака не интересовало совершенно. Точнее, до этого момента. Момента, в который он увидел Лютика. Своего милого Лютика, которого придушивала и облизывала какая-то фигуристая блондинка, пока снизу его обслуживал курчавый утырок. В ту секунду ведьмак готов был спалить к хренам этот притон со всеми присутствующими. Но вместо этого он лишь бесцеремонно пропихнулся в кучу разгоряченных тел, забирая оттуда своего барда, раздав пару пинков всем недовольным, и вынося на свежий воздух. Тот явно был не в себе: закатившиеся глаза с еле видной, почти серой радужкой смотрели в никуда, будто их обладатель ослеп, хриплое дыхание, вырывающееся из приоткрытых, потрескавшихся и искусанных губ, было слабым и сбитым, на некогда нежной коже, которую он любил трогать, пока Лютик спал, были россыпи укусов, засосов, кое-где виднелись порезы и шрамы. И так медленное сердце в груди волка, казалось, вовсе перестало биться от созерцания этой картины. Хотелось прижать к себе эту тушку и заорать от злости и горя, которое крепко сковало ведьмака, не давая двинуться. Он стоял недалеко от особняка и чуть ли не каждую секунду порывался вернуться туда и искромсать всех присутствующих. Но Геральт сдержался, укутал безвольное, лишь что-то нечленораздельно мычащее, тело в свой плащ и закинул на плечо. Про голову чудища он не забыл, ведь сейчас ему явно нужны были деньги, чтобы вернуть трубадура в жизнеспособное состояние, сунул её в мешок и поспешил со своими ношами к не так далеко оставленной Плотве. По возвращении к заказчику он тут же стребовал с него большую цену, выворотка куда серьёзнее горстки предполагаемых заказчиком гулей. К удивлению, конфликта не последовало и Геральт получил необходимую сумму без проблем, тут же направляясь к знахарю с тушкой на плече. У лекаря он провел не так много времени, пока Лютика откачивали от всех снадобий и эликсиров, которыми напичкали в том притоне, но даже это время показалось вечностью. В снятой комнате он оказался далеко за полночь, тут же укладывая обессиленное тело на хреновую кровать. Бард, без воздействия всех тех эликсиров, выглядел сейчас как живой мертвец. Геральт держал себя, был собран, суров, чуть не убил взглядом бедного знахаря, возможно просверлил дыру в заказчике и напугал трактирщика. Но сейчас, смотря на своего истерзанного, еле дышащего возлюбленного, он заплакал. Это не были солёные ручьи, лишь несколько обжигающих капель, будто оставляющих на коже глубокие борозды. Он уткнулся лицом в ладони, сильно надавливая ими на глаза, чтобы прекратить это позорное действие, изо рта же вырвался сдавленный, будто дрожащий выдох. А говорят, что ведьмаки ничего не чувствуют, сейчас бы он оторвал голову каждому, кто сказал бы это. Но пока Геральт просто сидел рядом с бардом, не зная что делать с бурей, бушующей внутри. Было больно видеть Лютика таким…неживым, видеть желанное тело в чужих ласкающих руках, это было почти тошнотворно, его всего выворачивало наизнанку. Но на мгновения все мысли о его дорогом трубадуре стихли, оставляя место лишь ярости и гневу.***
Волк вернулся в комнату утром без брони, но с хорошим сытным завтраком, который намеревался даже через силу запихать в барда. Тот тихо болезненно постанывал, но наконец начал двигаться, хотя, по всей видимости, из-за кошмара. Седовласый поспешил разбудить его, стараясь сохранять суровое лицо. Проснулся трубадур лишь после того, как Геральт хорошенько тряхнул его. — Лютик… Юлиан, как ты? — Его голос почти дрогнул, как последний предатель, но ведьмак не был бы ведьмаком, если бы не смог себя сдержать. — Я… Ох, Г-Геральт? Что ты?.. Где? Угх, — его бледное лицо наморщилось, Лютик отчётливо ощущал боль практически во всем теле, а когда он наконец сконцентрировал взгляд на Белом Волке, то больно стало и внутри. На глазах парня выступили слезы, раненые губы поджались, сам он начал зажиматься в комочек, все переполняющие его эмоции хлынули через край. Он дрожал и плакал, а ведьмак совершенно потерялся, не зная, что с этим делать. Он думал, что собственные слезы делают больно, но слезы Лютика резали будто раскаленным мечом по живому. Куда больнее всего, что он ранее испытывал. Потому он подался вперёд и крепко обнял содрогающееся от плача тело, прижимая к себе так близко, как только мог. — С-стой, не трогай… Иди к… К своей Йеннифер… Я не могу, я больше не могу… Я-Я так люблю… Люблю тебя, — голос барда дрожал, срываясь то вниз, то вверх, а взгляд бегал по одеялу, боясь встретиться со взглядом золотых глаз. Геральт молчал. Признание упало на него, будто огромный мешок с песком, выбивая из головы все мысли, а из горла все слова, оставляя абсолютно пустым. Пустым идиотом. Внутри мгновенно все вспыхнуло ярким пламенем, будто феникс, восстающий из пепла. Он такой кретин, он столько времени делал Лютику и себе больно, молча как конченный придурок. — О боги, Юлиан, — ведьмак тихо хмыкнул и через мгновение уже прижимался своими губами к чужим, немного грубо и напористо лаская их. Бард сначала замер, будто замороженный, совершенно не двигался и не реагировал ни на что. Белый Волк, никогда раньше не отступавший, был уже готов отстраниться, оставить трубадура одного, чтобы больше не причинять ему боли. Но в тот же момент израненные губы приоткрылись, прихватывая нижнюю губу Геральта, а на широкие плечи легли тонкие руки, крепко их сжимая. Тот облегченно выдохнул и сжал возлюбленного ещё крепче, углубляя мокрый от бардовских слез поцелуй. Сильные руки шарились по спине и бокам, бережно оглаживая каждый укус и шрам. Ощущение их под огрубевшими подушечками пальцев заставляло ведьмака рычать от злости, пока в груди зарождалось животное желание заменить все эти укусы уже почивших отбросов своими. Поцелуй пришлось разорвать, потому что Лютик откровенно задыхался, хватаясь за ведьмака, будто боялся его отпустить, потому что он бы исчез в то же мгновение. Тот перешёл поцелуями на шею, как умея нежно лаская её, но то дикое желание не переставало расти. Сопротивляться ему было невозможно, потому волк, мысленно себя обматерив, начал перекрывать своими укусами каждую метку, оставленную другими людьми. Юлиан сперва дрожал от страха, потому что все прошлые отметины были весьма болезненными, но сейчас, под зубами и губами Геральта, тело плавилось, жар внутри становился нестерпимым, скручиваясь внизу живота тугим узлом. — Ах, Геральт! Боже, кусай сильнее, хочу… Хочу быть весь в твоих ммметках, — тонкие музыкальные пальцы сжались в седых взъерошенных волосах, притягивая голову ведьмака к нежной бархатной коже. Тот был только рад такому порыву со стороны возлюбленного, кусая его сильнее, почти до крови, оставляя следы от зубов, кое-где переходящие в синяки. Попутно Геральт стягивал с себя все шмотки, желая прижаться к тонкому телу под ним, соприкоснуться горячей кожей, почувствовать его возбуждение. Лютик, несмотря на то, что крыша от удовольствия у него уже поехала, всеми силами старался помочь ведьмаку обнажиться. Когда вся одежда оказалась на полу, бард приподнялся на локтях, прижимаясь к сильному, горячему телу и издавая протяжный стон наслаждения, почувствовав упершийся в его живот фаллос седовласого. Ощущение крепкого, крупного члена, упирающегося в низ живота, лишь сильнее распалило парня, заставив двигать бёдрами, чтобы самому притереться к горячему телу. Когда же своим возбуждением он проехался головкой по возбуждению ведьмака, все тело будто прошибло электрической волной, ярко-голубые глаза распахнулись, весь он в миг напрягся, как струна, и выгнулся, а с губ слетел такой эротичный полустон-полукрик, что Геральт, до этого перекрывавший чужие метки, сам весь напрягся после пробежавших по спине мурашек, переводя взгляд золотых глаз на лицо, искаженное гримасой наслаждения. Тормоза сорвало совсем. Волк не хотел делать больно своему мальчику, он хотел доставить ему удовольствие, но у него плохо выходило не быть грубым, а потому, от двух пальцев в заднем проходе, обильно смазанных какой-то лечебной мазью, которую Геральт наугад достал из ближайшей сумки, Лютик болезненно взвыл, закусывая губу и почти до треска сжимая простынь. Ведьмак не мог не обратить на это внимание и, будто в извинение, принялся зализывать все оставленные им укусы, свободной рукой поглаживая напрягшийся чуть впалый живот и соблазнительные широко разведенные бедра. Трубадуру было больно, но он стоически терпел, стараясь не заплакать, к тому же касания влажного языка к горящим местам укусов заставляли вздрагивать от возбуждения, а поглаживающая его рука, как назло не касающаяся стоящего члена, заставляла хныкать от нетерпения, подаваясь навстречу каждому движению. — Ч… Чёрт, Геральт, коснись м-меня, — бард, уже привыкший к пальцам внутри, выгибался и ерзал, стараясь потереться о сильную руку болезненно стоящим членом. Геральт, тихо усмехнувшись, повиновался и накрыл возбуждение Лютика ладонью, тут же услышав донесшийся сверху стон наслаждения. Лютик стонал и извивался под сильным телом, цепляясь пальцами за плечи и спину, царапая чуть отросшими ногтями. Ведьмаку, и так еле сдерживающему себя, совсем срывало крышу от такого развратного зрелища. Он резко вытащил пальцы из горячего тела, налегая на дрожащего и хнычущего барда всем телом и пристраиваясь удобнее. Первый толчок во влажном нутре заставил трубадура распахнуть глаза и почти болезненно застонать, почувствовав в себе внушительный горячий фаллос седовласого. Все мысли моментально покинули его темноволосую голову, потому что член Волка проникал так глубоко и распирал так сильно, что становилось безумно хорошо. — Охх, Г-Геральт, ещё, молю, с… Сделай так ещё, — он стонал, как не стонала любая шлюха и девка до него, но даже так он успевал о чем-то болтать. — Лютик, з-ззараза, даже сейчас не затыкаешься, — Геральт хрипло рыкнул и утянул парня в страстный, почти животный поцелуй, продолжая двигаться в нем. Хотя больше было похоже, что он попросту втрахивал тщедушного барда в тонюсенький матрас. Несчастная кровать скрипела и шаталась так, будто была готова в любой момент развалиться, не выдержав такого напора двух разгоряченных тел, одно из которых даже сквозь поцелуй умудрялось мелодично развратно стонать и нести всякий бред о том, как же ему хорошо. Ведьмак совершенно не сдерживался, кусая манящие губы и шею с ключицами, сжимая нежные бедра и вжимая самого Юлиана в мокрые от пота простыни, надрачивая его возбужденный член. Тот стонал так, что, казалось, любой другой на его месте сорвал бы голос. Хотя какой другой? Геральт точно знал, что никого другого рядом с ним не будет, только этот горячо любимый идиот. Бедный Лютик потерял счёт времени, пока ведьмак крутил его на кровати как хотел, и явно кончил не один раз, когда наконец ощутил горячее, разливающееся внутри семя. Геральта чуть потряхивало от яркого оргазма, накрывшего его с головой, и он, разомлевший, выйдя из барда, повалился прямо на распластанное под ним тело, крепко обнимая и поворачиваясь на бок. Устало копошащийся Лютик неловко перевернулся в его руках и уткнулся лбом в его грудь. — А где твоя броня? Неужели ты продал её? Чтобы спасти меня? — через время подал голос бард, кажется, полностью пришедший в себя и снова становящийся надоедливой занозой в заднице. — Ты не хочешь слушать об этом. — Но ведь хочу! К несчастью для Юлиана, Геральт не хотел сейчас говорить, а потому лишь поднял его лицо за подбородок, затыкая его требовательным поцелуем и размещая руки на измученных им же ягодицах. Хотя Лютик, кажется, только этого своим трёпом и добивался. Ведь теперь этот седовласый мужчина полностью его. И пусть грёбаная Йеннифер пойдёт к черту.