Путь пальцем проложи

Прошло уже больше месяца с момента нападения, а к Присцилле все ещё не вернулся голос. Лютик приходил к ней каждый день, мог часами сидеть у кушетки, держа девушку за руку, рассказывая как идут дела в кабаре и мысленно коря себя за неспособность ей помочь. Он своими глазами видел как процесс выздоровления, начавшийся так хорошо, стремительно сходил на нет, с каждым, проведенным в лечебнице, днем. Не помогали ни разговоры, ни медикаменты, лекари лишь разводили руками. Тогда бард принял кажущееся единственно верным решение: он забрал девушку в "Хамелеон". Присцилла, обладая достаточно сильным характером, очень старалась поддерживать положительный настрой. Лютик видел это в ее улыбке, в ее действиях. Лишённая возможности говорить, девушка с двойным усердием принялась писать, отдаваясь этому делу всей душой. За это время из-под ее пера вышли две новые пьесы, такие, что бард не мог подобрать подходящих слов, чтобы описать их. Когда она показала ему исписанные мелким почерком листы, он, пробежавшись по строчкам глазами, смог выдавить из себя только жалкое: "Превосходно!" В ответ она лишь приподняла бровь, всем своим видом говоря: "Ты же не ожидал другого?" Лютик сам не до конца понимал, что с ним происходит. Наверное, это была та самая, настоящая, любовь, о которой он столько писал, и с которой, как оказалось, никогда не сталкивался. Он сочинял баллады, чтобы она их выслушала, он мог любоваться ее волосами, цвета светлого меда, теряя всякий счёт времени, так что уже говорить о моментах, когда тонкие изящные пальцы касались струн лютни. Весь его мир сейчас был сосредоточен в ней. В лёгком румянце на щеках, когда она видела, как он смотрит на нее, в бархатной коже, в ее доброте и искренности. В чарующем голосе, способном тронуть всех, от дочерей земледельцев до благородных дам, от купцов до суровых, закалённых многими битвами, воинов. Весь Новиград был наслышан о Циранке. В "Хамелеон" частенько заходили те, кто ждал возвращения Присциллы на сцену: эльфы, краснолюды, люди. Вопросы о ней задавали регулярно, и также регулярно Лютик отмахивался от них пустыми обещаниями, что непременно сообщит, если выступление всё же будет запланировано. Честно сказать, ему и самому не хватало ее голоса. Лекари уверяли, что связки восстановятся, что процесс идёт полным ходом, однако, если Лютик готов был ждать, знал, что останется с ней, даже если голос покинет девушку навсегда, то сама Присцилла с трудом переживала это вынужденное молчание. Он видел, как тяжело даются ей сейчас обычные прежде уверенность и жизнерадостность. Прекрасно чувствовал спрятанную в глубине души тоску, знал как редко она выходит за пределы собственной комнаты, как избегает дружеских встреч и, что самое страшное, не берет в руки лютню. За всё прошедшее время он не слышал от нее ни единой ноты. Это пугало так, что какое-то время он сомневался, стоит ли ему играть при ней. Ведь что может быть хуже для барда, чем потеря возможности петь? Это как воину потерять рабочую руку. Лютик не хотел случайно причинить ей ещё большую боль, но после переезда в "Хамелеон" Присцилла развеяла его сомнения тем, что сама просила играть. Слушала всегда очень внимательно, постукивала ногой в такт, а после писала небольшие комментарии с впечатлениями и советами, чем вводила барда в противоречие с самим собой. На протяжении нескольких часов после этого в нем боролись собственные упрямство и уверенность в своей правоте с невозможностью не прислушаться к ней. Так могло продолжаться и дальше, если бы в одну из особенно ветреных и темных ночей Присцилла не проснулась от кошмара. Резко вскочив на кровати, девушка чуть не свалилась с нее и, подавившись беззвучным криком, закашлялась. Вбежавший в комнату Лютик нашел ее сидящей на полу у кровати. Девушка обняла руками колени, опустив голову, так, что за рассыпавшимися волосами было не разглядеть лица. Она никак не отреагировала на его приближение и только когда мужчина накинул ей на плечи одеяло, тепло закутывая, подняла на него взгляд. Тут же потонувший в ее глазах, Лютик приобнял ее, намереваясь поднять с холодного пола, и тогда заметил сильную, проходящую по всему телу, дрожь. Присцилла показалась такой хрупкой и уязвимой, какой он никогда прежде ее не видел. Заметив его замешательство, она отвернулась, словно ненавидя собственную слабость. Лютик коснулся светлых волос. "Тебе приснился кошмар?" Она кивнула. "Снова та ночь?" Беззвучное "Да". "Он больше не придет. Больше не сможет навредить тебе." Мужчина прижал девушку к себе и осторожно усадил на кровать. В окно начали бить крупные дождевые капли, и Лютик зажёг свечи, прогоняя из комнаты холодный мрак, затем вернулся к Присцилле. Какое-то время они сидели в тишине, чувствуя исходящее друг от друга тепло. Присцилла в его руках пошевелилась и указала в угол комнаты. Бросив на нее удивленный взгляд, Лютик поднялся и принес изящную деревянную лютню. Девушка забрала инструмент, нежно провела пальцами по гладкой поверхности корпуса, легко коснулась струн. Когда зазвучали первые аккорды, немного неловкие, неуверенные после длительного перерыва, Лютик, кажется, забыл даже дышать и пришел в себя только когда музыка стихла. Присцилла пристально смотрела на него, и он видел как в ее глазах снова разгораются озорные искорки. Она показала рукой сначала на свое горло, затем на его и начала играть. Теперь Лютик узнал песню. Он негромко напевал знакомые слова под довольным взглядом Присциллы. Его голос набирал силу вместе с тем, как становилась увереннее ее игра. За стеной плакал ветер, но теперь оба искренне верили: всё, обязательно, будет хорошо.