Мужская дружба - это...

Давненько в Стокгольме не было такого тёплого мая. Месяц только начинался, а уже буйная зелень рвалась вперёд и вверх к солнечным лучам. Звонко пели птицы, радуясь солнцу. Поддаваясь всеобщему стремлению к жизни, бережно разворачивали свои лепесточки многочисленные цветы. Это были и одуванчики, и сирень, и ещё несколько, названия которых сумели задержаться в голове главного героя сего повествования. Он, то есть главный герой, ехал по улице на своей машине со скоростью около сорока километров в час, провожая незамысловатые дорожные знаки тяжёлым взглядом из-под тёмных очков. Не то что бы данный индивид не любил правила дорожного движения — просто не хотел заработать восьмой штраф за неделю. Особенно в это светлое и чистое утро вторника. Нет, с вождением у мужчины было всё в порядке, хотя его друзья иногда говорили, что руки у него не из плеч явно растут (на то они и друзья!). Просто не до соблюдения ПДД было человеку. Другие мысли, ну совсем другие роились у него в голове той весной. Что-то не выходило днями и ночами из головы. И этим чем-то была Первая мировая война. Узнав эту маленькую деталь, можно безошибочно определить, кто же ехал за рулём массивного автомобиля тем злополучным утром. Конечно же, это был вокалист, фронтмен, автор текстов и музыки, исполнитель этой самой музыки на разных инструментах, знаток и фанат пива Йоаким Броден. Что же выгнало сего замечательного человека из дома в столь ранний час? Скорее всего, поиски вдохновения и, отчасти, похмелье. С недугом справиться было проще простого: выпил пару банок пива, заботливо запасённых вчерашним собой — и ты молодец, прямо как огурец. «Молодец-огурец, хы», — вяло усмехнулся вокалист. Да, похмелье было мелочью по сравнению с первой проблемой… Стоп. А какая там была первая проблема? Тут Йоаким окончательно запутался и на всякий случай остановил машину. Бережно потянув за рычаг ручного тормоза (»… ты за хер свой так же дёргаешь?! Если так, то скоро с корнем его выдернешь», — говаривал его инструктор по вождению)… Тут-то Йоаким и понял, что с ним не так. Вот почему вместо нормальных текстов на тему Первой мировой он вспоминает своего автоинструктора, названия цветов из школьного учебника ботаники, и как его гитаристы, однажды, вылакав n-е количество литров пива, танцевали на столе? «И как под этими пьяными дебилами стол не развалился?», — недоумевал фронтмен. Сам-то он в подобном состоянии, разумеется, был образцом морали и нравственности (как ему казалось). А вот анализируя поведение Бродена непредвзятым взглядом, можно было бы сделать вывод, что трезвый он не уступает пьяному себе же в безумной креативности генерируемых идей. Донельзя занятый переливанием из пустого в порожнее, Йоаким и сам не заметил, как вышел из машины и убрёл на автопилоте куда-то по тротуару. А взяв себя в руки, он обнаружил, что находится неподалёку от городского парка. Это было как нельзя кстати. Во-первых, в зелёных шелестящих глубинах парка наверняка можно было найти пиво, а ещё там проходила выставка военной техники, которую Йоаким ну очень хотел посетить. Впервые за утро озаботившись о внешнем виде, он поправил штаны защитного цвета и пригладил свою причёску, выполненную в стиле минимализма (длинный хаер ещё попробуй расчеши! А это пригладил мокрой рукой и пошёл). Потом перед ним встала сложная дилемма: чтобы его узнало в парке как можно меньшее количество людей, нужно надеть очки или не надевать их? Кто-то, может, и не раздумывает над подобными деталями. А вот солист группы «Sabaton» точно знает: вот промахнись он сейчас, его тут же найдёт парочка особо оголтелых фанатов, заставит дать автограф, сфотографироваться, потом потащит пить с ними пиво и… Последствия непредсказуемы. Зато в соцсетях потом появляются посты вроде «встретили Бродена — мировой мужик!» Нет, мировым мужиком Йоаким быть сегодня не хотел. Убрав окуляры в карман, он пошёл вперёд, ориентируясь по указателям. К счастью, кроме него, в это утро не нашлось ни одного желающего посмотреть на прекрасные образцы военной техники. Чего там только не было… И самое главное — всё это беспрепятственно можно было потрогать, чем вокалист наслаждался в полной мере. Вот где находился источник его вдохновения — у немых свидетелей (или хороших их копий) тех грозных лет. А никак не в прокуренной и пропахшей носками студии, где на него пялились четыре рожи, слегка припухшие с похмелья. Кстати, о рожах — сегодня группа снова должна была собраться в студии, чтобы там курить, дышать перегаром и обсуждать новый альбом. Как назло, в указанном месте всем полагалось быть «как штык» ровно через час. «И кто назначил такое идиотское время?» — с раздражением подумал Йоаким. — «А. Ну, да, я сам же и назначил». Это означало скорое расставание с любимыми стальными смертоносными орудиями и нескорую с ними встречу. Но на кое-что очень важное немного времени всё же оставалось. Из листвы подмигивал металлическим глазом танк времён Первой мировой. Как объект выставки расположен он был довольно неудачно: практически вся задняя часть корпуса была скрыта пышной зелёной листвой. Если бы кто-то хотел рассмотреть данную машину в деталях, он бы, наверное, оборвал руки организаторам выставки и настрочил бы напоследок уничижительный отзыв в интернете. Но Йоаким сюда не смотреть пришёл. А потому, довольный, он нырнул между ветвей. Теперь, скрывшись за густой зеленью, можно было делать всё, что угодно: поглаживать холодный металл руками, прижаться к нему щекой, поцеловать или даже лизнуть языком. То был вкус опасности и монументальной угрозы, немного отдающий ржавчиной. От него у Йоакима закружилась голова и пересохло во рту. Он решил устроиться поудобнее и присел на траву. И тут его лихорадочно бегающий взгляд натолкнулся на небольшое круглое отверстие, ведущее куда-то в недра сложного механизма — скорее всего, это была выхлопная труба. От предвкушения вокалист закусил нижнюю губу. Ощупав пальцами краешки отверстия, он запустил их глубже. Помимо гладких стенок выхлопной трубы они нащупали в глубине какой-то чужеродный предмет, явно в конструкции модели не предусмотренный. При извлечении на свет и ближайшем рассмотрении этот таинственный предмет оказался смятым пакетиком из-под чипсов. — Вандалы, блять, — с праведным возмущением пробормотал себе под нос Йоаким. Он запустил руки в бездонные карманы штанов в поисках средства контрацепции. Нет, не из опасений, что через годик танк заявится к нему домой, везя на прицепе танк поменьше; но ради неукоснительного соблюдения правил безопасности. Из расстёгнутой ширинки на свет застенчиво показался слегка подрагивающий член, впрочем, ещё не вставший в полную силу. Тем временем его обладатель боролся с упаковкой презерватива в попытках её открыть. Всю свою насыщенную приключениями половую жизнь Броден мучился с этими блестяще-шуршащими фантиками. Наконец, он разорвал упаковку зубами и с тихим незлым словом выплюнул презерватив на ладонь. Отточенным движением натянул его на свой орган и аккуратно вставил в трубу, придерживая рукой. Блаженно зажмурившись, Йоаким прислушался. Вокруг него не было слышно ни шороха (кроме собственного тяжёлого дыхания) — только где-то сверху, на дереве, звонко запевала синица. Внутри стукало сердце, то подскакивая до горла, то проваливаясь куда-то в низ живота. А ещё, то появляясь, то исчезая, словно пробиваясь через радиопомехи, послышались аккорды — возможно, первые аккорды к новой песне. Йоаким аж застонал через сжатые зубы от умственного напряжения, пытаясь их не забыть. Он похлопал по карманам, извлёк оттуда свой походный блокнот и огрызок карандаша, крупным неровным почерком начал записывать, не переставая при этом невпопад двигать бёдрами. Занятый своей внезапной идеей, фронтмен не заметил, что с каждым движением его изрядно набухший орган всё неохотнее подчиняется командам тела. Дошло это, лишь когда основание члена пробрало жгучей тянущей болью. Дальнейшие попытки освободиться привели только к усилению боли. Стало очевидно, что он крепко застрял. — Блять, — расстроился Йоаким и снова полез в карман. На этот раз — за телефоном. Нет, не спасателям намеревался позвонить вокалист. Те, чего доброго, распилят ни в чём не повинный танк автогеном, да ещё отведут Бродена в полицию. А там его ещё посадят на n суток — подумать над своим поведением. «Не, ну их нахер». Йоаким планировал обратиться за помощью к одному из коллег. Только кого выбрать? Кто меньше всех будет ржать над ним и его нестандартным подходом к поискам вдохновения? В конце концов выбор пал на басиста Пэра Сундстрёма. Звонок коллеги застал его в кровати, где он, полусонный и ничего не соображающий с похмелья (эпидемия этой болезни захватывала всю группу каждое утро), пытался надеть форменные штаны, но запихнул обе ноги в одну штанину. — Чндсукбля? — просипел Пэр в трубку. В переводе на человеческий это означало: «Доброе утро, друг. Рад тебя слышать. Какими судьбами?» — Ага, и тебе привет, — ответил Йоаким, прикрывая рот рукой в целях конспирации. — Слушай, у меня тут проблема. Я… это… застрял немного. — Где эт ты зстрял? — устало выдохнул басист и, не дожидаясь ответа, заявил: — А я тебе говорил, Йоке, на диету тебе сесть пора… Да, Пэр из всей группы был самым спокойным и рассудительным и уж точно не стал бы ржать во всё горло над попавшим в беду товарищем. Зато он любил читать Йоакиму нотации — видимо, на правах самого бородатого человека в группе. А ещё он любил называть фронтмена Йоке. Броден и так не в восторге был от такого бесцеремонного сокращения своего имени, а сейчас так у него вообще чуть пар из ушей не пошёл. — Короче, у меня проблема, — сухо бросил он. — Я в парке. Всё, пока, — и бросил телефон в карман. Теперь оставалось только ждать, надеяться на сообразительность товарища и жалеть, что перемещение во времени пока недоступно для граждан. А то бы он отвесил смачного подзатыльника Йоакиму из прошлого, который додумался запихать свой такой здоровый (тут вокалист гордо приосанился) хер в такую узкую дырку. В это время басист сообразил, что с его другом приключилась какая-то беда, и его нужно спасать. Ради этого святого дела пришлось срочно протрезветь. А потом быстро натягивать штаны, футболку, отыскать носки, умыться, почистить зубы, хорошо расчесать волосы и бороду — и только после этого можно было бежать на выручку другу, даже не позавтракав. Если бы Йоакиму в это время угрожала смертельная опасность, до прихода коллеги он успел бы помереть раз двести — примерно столько подсчитал обиженно сопящий вокалист. И он не преминул высказать это Сундстрёму, когда тот показался из-за той стороны кустов, нещадно путаясь своими волосами в ветках. — Чё, в засаде сидишь? — ехидно спросил басист. — Да иди ты, не до шуток сейчас. Он же отвалиться может, если его не вытащить оттуда. — Кого не вытащить? — не понял он. — Да хер мой! — страшно вращая глазами, прошипел Йоаким. — Э… погоди, ты что, хочешь сказать, что засунул свой хер в танк? — растягивая каждое слово, спросил Пэр. — Ты каким местом вообще думал? Нет, ничего не говори, я знаю, каким. Его светло-серые глаза — добрые, как у главврача психбольницы — внимательно глядели на непутёвого коллегу. А чтобы Йоаким не отворачивался от пронзительного взгляда товарища, тот осторожно взял его рукой за щёку. — Йоке, ты дурак? — максимально вежливо и ласково спросил Пэр. Йоке не отвечал: всё равно коллеге не понять его душевных порывов. Вон он как вопросительно поднимает брови и усмехается себе в бороду. Сейчас ещё скажет что-нибудь, типа «ты б ещё на пушку сел». — Ты б ещё на пушку сел, — покачал головой Сундстрём и, выдержав небольшую паузу, добавил, — Придурок. — Так чё делать-то? — Чё делать, чё делать, — задумчиво пробормотал басист. — В службу спасения позвонить не пробовал? А, понял, не вариант. Они тебя потом в тюрьму закроют. За хулиганство или что-то в этом роде. Будешь в тюрьме альбом писать. Как Варг Викернес. Тут вокалист не выдержал и заявил: мол, он попадёт в тюрьму по той же статье, что и Варг, если его коллега прямо сейчас не заткнётся и не предпримет что-нибудь. В ответ на это Пэр пробурчал что-то непонятное и начал вылезать из кустов, опять цепляясь волосами за все ветки подряд. Выпутавшись, он потерял равновесие и приземлился пятой точкой прямо на асфальт, что не без удовольствия отметил Йоаким. — Ладно, я знаю, как тебя вытащить. Наверное. Пойду в аптеку сгоняю, — заявил басист и зашагал прочь. Йоакиму ничего не оставалось, кроме как начать подсчитывать минуты и мысленно бранить товарища за нерасторопность. «И зачем это он в аптеку попёрся, за аспирином, что ли? Как это должно сработать?» — Охрененная погодка сегодня, да? — с довольной миной спросил Пэр, появившись вновь спустя полчаса. — Гематоген будешь? — А это что? — Это такой русский батончик для перекуса, из бычьей крови сделан. Вчера только в аптеку завезли. — Из бычьей крови, говоришь? — заинтересовался вокалист, — Дай-ка сюда. Да, подкрепиться не мешало бы. Йоаким развернул упаковку, откусил маленький кусочек, как профессиональный дегустатор, и начал вдумчиво жевать, оценивая вкус. Пэр в это время с громкими треском и матом продирался сквозь зелёную завесу. Но на очередном нецензурном обороте в рот ему попала жирная мохнатая гусеница, поэтому далее слышался только треск. — Блин, и как ты сюда залез? — кряхтел басист, которому ветки неприятно кололи спину. — Ай, фу, блять! — это он потерял равновесие и угодил рукой в забытый кем-то в траве контрацептив. Дёрнулся снова и ударился лбом о затылок вокалиста. — Да ёб тебя за ногу, Пэр! — немедленно среагировал тот. Пэр, как ни странно, ничего на это не ответил — только шуршал где-то сзади и горячо дышал в шею. Аж захотелось потереть её ладонью, что Йоаким и сделал бы, если бы с него не начали стягивать штаны. — Эй, что происходит? — завертел он головой. От резких движений моментально заныла шея и зарябило в глазах. Бесцеремонно вынутые из удобных трусов ягодицы обдало утренним холодком, а затем на них легли тёплые большие ладони. — Ну и булки ты себе отрастил, — подал голос басист. — Ну, Йоке, надеюсь, ты моешь задницу по утрам. — Ты чё творишь, извращенец? — Броден замахал руками в попытках поймать вконец оборзевшего коллегу и оторвать ему что-нибудь важное. Увы, из его положения это получалось плохо. Зато у коллеги хорошо получилось схватить Йоакима за руки и чувствительно пихнуть в спину, прижав к холодному борту танка. — Это я извращенец? Серьёзно? — прошипел басист. — Это я что ли с утра пораньше решил выебать блядский танк?! Таким злым коллегу Йоаким давно не видел и от удивления даже перестал сопротивляться. — А жопа моя тут при чём? — жалобно спросил он. — Спасать тебя будем. Через неё. Потыкаем в неё чем-нибудь, ты кончишь, хер у тебя упадёт, и можно будет вытащить. — Э… А чем-нибудь — это чем? — осторожно спросил вокалист, на что получил многозначительное «посмотрим». Пэр достал из кармана штанов смазку и, словно затвором автомата, щёлкнул её колпачком. — Только прошу тебя: не зажимайся, не дёргайся и не ори, — строго наставлял он коллегу. — О, клубничкой пахнет! Ты меня понял? Ты готов? Я тебя не слышу! — Да, готов, — пробурчал Йоаким в надежде, что, занявшись делом, товарищ уймёт свой словесный понос. Куда там! К странным ощущениям — не каждый день ему пальцы в задницу суют! — бегущей строкой прилагался приглушённый и совершенно невозмутимый голос коллеги: — Вообще такие вещи лучше на кровати делать и лёжа. Или хотя бы раком. Но уж точно не в таком месте и не в такой позе. Но, как видишь, полевые условия позволяют только вот так. Ох, твою мать, как у тебя там горячо! И зачем тебе эти танки? Трахал бы людей, они такие тёплые, мягкие, — тут он прижался к солисту вплотную и приобнял его свободной рукой, — а некоторые даже очень мягкие… «Зато ни один танк так мозг не заполаскивает», — хотел сказать Броден, но тут у него потянуло внизу живота и, кажется, захотелось в туалет. — Слушай, я когда вот тут нажимаю, тебе приятно? Или больно? — спросил басист. И надавил туда своими длинными пальцами — видимо, для понимания сути вопроса. «Так вот, в чём фишка ебли в жопу», — подумал Йоаким. Он иногда задавался этим вопросом, но не ожидал получить ответ на него при таких обстоятельствах. Нет, было приятно, слегка отдавало в голову и в «другую голову», зажатую в выхлопной трубе. Но фронтмен решил в этом не признаваться и лишь процедил: — Не больно. — А, ну хорошо. Значит, с простатой у тебя всё в порядке, к урологу в этом месяце можешь не ходить. Я тебя официально освобождаю. Кстати, когда ты там последний раз был? «Заебись тема для разговора». — Ну… э… не помню. Когда в армию забирали, по-моему, тебе-то какая разница? Тут вокалист с ужасом отметил, что коллега его бессовестно лапает, задрав футболку до самых подмышек и трётся о его спину своим голым торсом. — Жалко, ты не передом ко мне. Мне больше нравится, когда лицом к лицу… Да открывайся ты, зараза! Вот скажи, странные упаковки для гандонов стали делать, хрен откроешь, да? — Ага, — кивнул Йоаким, но тут же заподозрил неладное. — Э, зачем он тебе? Ты что, хуем в коллегу по группе тыкать собрался? Ты чё? Зачем? — от накала эмоций его голос сорвался на фальцет. — Не лезь! Басист нехорошо усмехнулся. — А представь-ка вот что: вот, допустим, я тебя вытащил отсюда. Твои действия? Пожмёшь мне руку, скажешь «спасибо, Пэр, ты настоящий друг»? Нихрена подобного, знаю я тебя. Так что это, — Пэр кивнул на свой, приведённый в боевую готовность, член, — можно хотя бы приблизительно расценивать как «спасибо». Опять же, воспитательный момент: чтобы не страдал такой хуйнёй и не будил товарищей ни свет ни заря. И вообще, что тут такого? Расслабься и глубже дыши. Чем «тыкать в коллегу» отличается от «тыкать в военную технику»? Расслабься, я сказал, а то я тоже в тебе застряну, кого звать тогда будем? Ох, ебать, как тесно… — Ханнеса позови, — мелко затрясся солист от внезапного приступа смеха. — Ага, блять, и так всю группу по очереди позвать, — хохотнул басист. — Ладно, всё. Как говорится, расслабься и получай удовольствие. И постарайся побыстрее там, а то я тоже не вечный. На этом Пэр крепко обнял коллегу, ткнулся носом ему в шею и замолчал (наконец-то!), сосредоточенно сопя. Если бы он ещё руками не елозил везде, где вздумается… Но нет, они то гладят вокалиста вверх-вниз по бёдрам, то бесцеремонно мнут его живот, словно грудь очередной фанатки, то теребят за соски. Йоаким мужественно терпел, сжав зубы. Он представлял, что попал в плен и подвергается пыткам — это было интересно и даже возбуждало. И всё было бы хорошо, если бы неугомонные мозолистые пальцы Сундстрёма не добрались до самого нежного места в организме — пупка. — ЪАЪ! — взвыл не своим голосом фронтмен. Он инстинктивно дёрнулся назад, опрокинув коллегу, от резкой боли в зажатом члене моментально дёрнулся вперёд и со всей дури приложился лбом о борт танка. Глухой раскатистый звук, казалось, было слышно на весь парк — то ли танк это звенел, то ли голова Бродена. Было бы странно, если бы такой шум остался незамеченным. — Так, что здесь происходит? — раздался строгий голос из-за кустов. — По любви, я надеюсь? — вторил ему второй строгий голос. — Поздравляю тебя, Йоке, мы спалились, — прошипел басист. — А всё из-за тебя! — А кто тебя просил лезть мне в пупок? — Вылезайте оттуда! — вмешались требовательные строгие голоса. Делать было нечего — пришло время сдаваться. Пэр, кое-как разогнувшись, показался по пояс из кустов, одновременно пытаясь привести в порядок свою шевелюру и дружелюбно улыбаться. Полицейские, которым принадлежали строгие голоса, переглянулись. — Ба, — воскликнул один, — да я его знаю! Это Пэр из «Sabaton». — Да, да, — радостно закивал басист. — Гуляю тут. Воздухом дышу, понимаете ли. — А автограф дадите? — спросил полицейский и полез в карманы за листком и ручкой. Его коллега же состроил скептическую физиономию и спросил: — А в кустах что вы делали? — Понимаете, вот этот танк с дорожки плохо видно, и я зашёл сюда, чтобы его получше рассмотреть. Мне это для дела надо, — вежливо пояснил Пэр. — А кричал сейчас кто? — Не знаю, — с невинным видом огляделся Пэр. — Птица какая-нибудь, наверное. Похоже на крик иволги, насколько я в этом разбираюсь. — А вы там точно один? — с надеждой спросил полицейский, держа перед собой помятый бланк протокола с вожделенным автографом. — Йоакима там нет, случайно? Пэр наигранно посмотрел под ноги и спросил: — Йоаким, ты здесь? Будь он здесь, он бы откликнулся. — Чёрт, жалко, — расстроился блюститель порядка. — Так хочу с ним встретиться, мировой же мужик! Далее Пэра, как водится, спросили про новый альбом. Он же, стараясь не ржать, с толком и расстановкой пояснил про Первую мировую. На этом полицейские пожелали ему хорошего дня и удалились. — Задолбали уже одно и то же спрашивать, — вздохнул басист, ныряя обратно в укрытие. — Чё ты ржёшь? — он чувствительно ткнул между лопаток вокалиста, который мелко трясся от смеха. — На чём мы там остановились? — Ты мне, сука, влез в пупок! За приятной беседой о пупках, кривых руках и тупых головах коллеги начали второй дубль. — Когда ж ты кончишь, блять? — интимным шёпотом вопрошал басист. — Я себе уже все ноги отсидел! — Когда ты перестанешь елозить туда-сюда, как школьник-отличник, — решил съязвить Броден. Зря он это сказал. Из него, и так уставшего, голодного, отсидевшего себе всё тело, принялись яростно и со вкусом выбивать душу. Для полноты незабываемых ощущений его вдобавок больно укусили в загривок. «Кошмар, с кем я в одной группе играю!..» — подумал Йоаким. Тем временем, судя по звукам шагов, парк наполнялся посетителями. Например, пришли на экскурсию школьники с учителем. В другое время сабатоновцы порадовались бы за просвещение юного поколения. Но только не сейчас, когда весь класс, галдящий на все лады, из всех экспонатов выбрал именно тот самый танк и остановился прямо перед ним! От перспективы быть обнаруженным в таком виде, при таком занятии перед детьми (а он всего лишь спасал товарища!) Пэр разволновался и начал двигать бёдрами ещё в два раза быстрее. Что-то подобное почувствовал и Йоаким. Только в его голове окончательно перемешались опасность быть раскрытым, плен, пытки, танки, самолёты и идеи для новых песен. И тут-то мир поплыл перед его глазами, а внизу живота стало горячо. Бродену стало так хорошо, что он даже не обратил внимания на коллегу, который отчаянно вцепился в него и задёргался, словно припадочный. Слегка пьяными счастливыми глазами вокалист смотрел на свой легко выходящий из трубы член, рыжеватый от ржавчины. — Всё? — нетерпеливо заглянул коллеге через плечо басист. — Ну, тогда валим отсюда. Не туда, идиот! — он схватил Йоакима за руку. Стараясь шуметь как можно тише, товарищи встали на четвереньки и поползли сквозь непролазные кусты, медленно, но верно удаляясь от злополучного танка. Сколько времени они так ползли вперёд по земле, продираясь через ветки и колючки, неизвестно. Но ребятам показалось, что целую вечность. Но наконец-то они выбрались на дорожку, где смогли распрямиться (хоть и с трудом) в полный рост и оценить свои потери. Футболки и штаны у обоих были порваны практически в клочья и восстановлению не подлежали. Через дыры в одежде на руках, ногах и туловищах виднелись ссадины и царапины разной степени живописности. В волосах Пэра отчаянно трепыхалась какая-то испуганная пичужка. Хотя возможно, она вовсе не трепыхалась, а строила гнездо. Благо веточек, мха, паутины и прочего лесного сора в волосы басисту набилось предостаточно. Йоакиму в этом плане повезло больше, зато у него на лбу намечалась огромная шишка. В просторах парка вокалист потерял очки, карандаш и девственность. Зато приобрёл растяжение поясницы. — Ну и денёк! — пропыхтел он, — одно хорошо: кажется, творческий кризис меня отпустил. Басиста разобрал смех: — Так вот как всё просто! Тебя, оказывается, выебать надо, чтобы кризис прошёл! Хорошо, возьму на заметку. Йоаким не обращал внимания — он достал блокнот (к счастью, уцелевший) и, насупившись, пытался прочитать написанное своей же рукой. Было очевидно, что теперь товарищам точно пора в студию. Собственно, туда они и направились. А в студии их с нетерпением ждали скучающие, уже протрезвевшие, заново набравшиеся и опять протрезвевшие коллеги в количестве трёх человек. Они сочиняли самые невероятные версии неявки своих товарищей в момент, когда дверь в студию открылась, и на пороге появились эти самые товарищи во всей ободранной красе. Это зрелище даже молчаливого Криса заставило произнести что-то среднее между «о, боже!» и «нихуя себе!». — Где это вы были? — дрожащим голосом спросил Томми. — На полях Первой мировой, сынок, — ответил вокалист с лицом «крутые парни не оборачиваются на взрыв». Для завершения образа ему сейчас не хватало лишь зубочистки в уголке рта, чтобы флегматично её пожёвывать. — А… а… а почему у тебя ширинка расстёгнута? — не отставал не в меру глазастый и тактичный гитарист. Креативные ответы у Йоакима закончились, и он, прибегнув к универсальному «потому что», ушёл подальше от любопытных глаз — работать. Остаток дня фронтмен провёл лёжа на диване — разумеется, на животе. Все царапины были обработаны зелёнкой, на больной пояснице лежала грелка, к шишке на лбу он приложил холодную бутылку с пивом. Свободной рукой вокалист набирал текст новой песни и, параллельно, отзыв о посещённой выставке. «… Экспонаты в хорошем состоянии», — писал он, — «правда, кое-где наблюдается коррозия металла».