***
Утро начиналось обыденно, настолько, насколько обыденным может быть утро для их класса. Урок английского от Сущего Мика воспринимался ребятами не иначе как лучший в мире будильник, а перед уроком математики у Эктоплазма была ещё целая перемена. Все ребята разделились на небольшие группки. Как правило, девчонки обычно общались с девчонками, а мальчишки с мальчишками, но сегодня вокруг парты Яойорозу было чрезмерно оживленно. Женская половина класса столпилась вокруг неё и обсуждала какую-то принесенную Момо книжку. — Какая пошлость! — сдавленно проговорил мелодичный женский голос. — А, по-моему, в этом что-то есть, — возразил другой, похожий на голос Тоору Хагакурэ. — Эй, девчат! Что обсуждаете? — взыграло природное любопытство Киришимы, — нам ведь тоже интересно, — правда, Баку-бро? Бакуго, надо пояснить, просто стоял рядом, всем видом показывая, насколько сильно ему это НЕ интересно. Чем слушать девчачий трёп неизвестно о чем, он лучше бы почитал припасенную им статью про альпинизм или съел что-нибудь полезное на завтрак. Стоило Киришиме подойти к ним, девчонки немного затихли и заметно смутились. Особенно забавно было наблюдать за румянцем, выступившим на щеках розовокожей Мины Ашидо. Черт бы побрал наблюдательность Бакуго. Сколько бесполезной информации прошло бы мимо него, если бы не она. — Книгу читаем, — невозмутимо ответила Яойорозу, демонстрируя статью, дополненную весьма фривольными, по меркам века этак восемнадцатого, картинками. — Йобаи? — Киришима недоверчиво перевёл взгляд с заголовка статьи на девчонок и обратно, — это ещё что за зверь? — Ночное посещение — традиция, широко распространённая с ранних лет периода Эдо, — деловито начала Момо, стараясь держать лицо и не выдавать своего смущения, — сейчас это считается аморальным, конечно же. — А в чем заключается эта традиция? — не унимался парень. — Неженатый молодой человек скрытно проникал в спальню к незамужней девушке, через окно, например, и.… — лицо Яойорозу стремительно краснело, — и… Знаешь что, на, — она торопливо сунула ему книжку, — читай сам, если надо! — С её согласия вступал с ней в половую связь, — Киришима зачем-то прочитал вслух, — часто йобаи выступал прелюдией для отношений и свадьбы. — Девушкам не стоит интересоваться такими пошлостями! — воскликнул Иида, нравственный компас всего класса, невольно услышавший их разговор. — Вовсе и не пошлости, — запротестовала Урарака, — благодаря этому люди из разных социальных классов могли быть вместе, несмотря на запреты правительства! Разве это хоть немного не романтично? — Я считаю, что это очень романтично, — гаденьким голоском проговорил взявшийся из ниоткуда Минета. — Момо, сделаешь решетки для наших окон? — уничижительно взглянув на него, отчеканила Кьёка. — Какой, блять, бред! — вынес свой вердикт Бакуго, возвращаясь к своей парте.***
И все-таки гребанная наблюдательность! Если бы не она, спать бы ему сейчас спокойно и не прокручивать в голове предложение, что Киришима зачитал из этой глупой книжки: «Часто йобаи выступал прелюдией для отношений и свадьбы.» Вернувшись к себе в комнату после занятий, он прочитал об этом странном обычае буквально все, что смог найти в интернете. И даже посмотрел несколько видео. Теперь, ночью, он сидел на своей кровати и терзался сомнениями. Он был влюблён в одного человека уже довольно-таки давно. И небезосновательно предполагал, что это взаимно. Подойти и сказать о своих чувствах словами прямо в лицо? Да кому это надо? Лучше забраться в его окно, обязательно голым, как того требовала традиция, ведь иначе визитёра могли принять за вора, пристроиться сзади и надеяться на лучшее? Вот это их вариант. Почему-то страх схлопотать промеж носа, получить ожог или обморожение от предмета воздыхания стоял сейчас далеко не на первом месте. Кажется, он решился. Приняв душ, Кацуки вышел на небольшой балкончик своей комнаты, огляделся и глубоко вдохнул свежий ночной воздух. Спальня Тодороки находится прямо над его. Не зря, блять, занимался альпинизмом. Лезть голым по карнизу общежития UA в спальню другого парня, держа в зубах тюбик со смазкой, на случай положительного исхода его авантюры. Да, ничего тупее в своей жизни он не делал. Уже зацепившись за перекладину балкона Шото, Кацуки услышал непонятный шорох слева от себя. Только бы птица. Только бы гребанная птица! Бакуго замер в оцепенении и с опаской оглянулся. Слева на него такими же охуевшими глазами как, наверное, сейчас были у него самого, уставился, спускавшийся по водосточной трубе, Киришима. «Внизу спальня Ашидо», — догадался Кацуки. Товарищ по идиотской идее взглянул на него умоляющим взглядом и приложил палец свободной руки ко рту, в молчаливой просьбе не поднимать лишний шум и не выдавать его. Бакуго закатил глаза и, не говоря ни слова, продолжил карабкаться на заветный балкон. Слева тихо присвистнули, привлекая его внимания. Он обернулся и посмотрел на Киришиму взглядом: «Ну что ещё, дерьмоволосый?» Эйджиро улыбнулся и, указав пальцем сначала на Кацуки, потом на комнату Тодороки, поднял большой палец вверх, демонстрируя свою поддержку. «Хорошо, что двумордый спит с открытым окном», — подумал Кацуки, осторожно пролезая в чужую комнату. Было бы глупо, заберись он сюда просто так. Шото мирно спал, приобняв кончик одеяла. Его безмятежное выражение лица совсем не походило на обычное, серьезное и собранное. Бакуго прикусил губу, ещё раз усомнившись, стоит ли делать то, зачем он пришёл. Решимость в нем говорила, что пути назад нет, и если уж представилась возможность сдвинуть их невнятные отношения с мертвой точки, то запороть её он не имеет права. К тому же Тодороки вряд ли может похвастаться тем, что к нему уже подкатывали таким образом. Если уж не разделит его чувств, так может хоть оценит креативность? Кацуки решительно сделал шаг навстречу спящему возлюбленному. Половица под его ногой предательски заскрипела. Шото вздрогнул и проснулся. Невидящим сонным взглядом, он уставился на ночного гостя. — Бакуго? — в голосе Тодороки послышалось то ли облегчение, то ли насторожённость, — ты что здесь забыл? — он спустился глазами ниже лица и добавил, сглотнув, — голый? Кацуки, поняв, что его план провалился, как на духу выдал все от начала и до конца. И про уходящую корнями в период Эдо традицию, и про свои приключения на карнизе. — Вообще-то, обычно для этого требуется согласие родителей, но уж прости, старика-Старателя беспокоить не стал, — завершил свой рассказ Бакуго, разведя руками. — И правильно. Йобаи значит? — вдумчиво проговорил Тодороки, сидя на футоне и стараясь не поднимать глаз на полностью обнаженного Кацуки дабы не смущать и не смущаться, — только это не объясняет, почему ты пришёл ко мне. — Мне казалось, что между нами что-то есть, — с вызовом произнёс Бакуго, — я ошибаюсь? — Ладно, — решительно произнёс Шото, — сделаем вид, что этого разговора не было. Мне лечь или что? — Поздно, — раздраженно отмахнулся Кацуки, втайне удивляясь, потому что последнее, на что он сейчас рассчитывал — это успех, — настроение уже испорчено. — А так будет лучше? — Тодороки поднялся и, нерешительно облизнув сухие губы, потянулся за поцелуем, невесомо обжигая лицо Кацуки своим дыханием. — Несомненно, — хрипло прошептал Бакуго, углубляя их первый поцелуй. Шото целуется осторожно, гладя обнаженные плечи парня и прижимаясь к нему нежным, разомлевшим после сна, телом. — Это значит да? — неверяще произнёс Кацуки, — я нравлюсь тебе? — Да, Бакуго, — Тодороки ласково улыбнулся сквозь темноту комнаты, — очень нравишься. Еще один поцелуй, затем ещё один, более смелый, и Бакуго укладывает его на футон, нависая сверху, тяжело дыша и покрывая поцелуями шею. — Нервничаешь? Это твой первый раз? — слишком заботливо для обычного себя, спросил Кацуки. — Нет, — Шото серьезно помотал головой, — я уже нервничал раньше. Бакуго про себя смеётся над его непонятливостью и радуется своему радикальному решению проблемы, ведь иначе они топтались бы на одном месте, и глупый Тодороки никогда бы ничего не понял. Всегда таким был, нечему удивляться. Только благодаря тому, что Кацуки решился на эту авантюру, он может сейчас целовать мягкие, уже немного опухшие от поцелуев, губы этого придурка, гладить его шелковистые волосы, запускать руки под его футболку и чувствовать разливающуюся в груди эйфорию. Шото обнимает его за шею и нежно целует выпирающие ключицы, заставляя Бакуго запрокинуть голову от удовольствия и тихо застонать. Даже в широких пижамных штанах становится слишком тесно, и Тодороки, почти забыв о нервозности, мечтает поскорее избавиться от такого лишнего сейчас предмета одежды. Кацуки задирает футболку на нем и, держа руки на его талии, целует низ живота. Шото задышал часто, а, выступивший на его щеках, румянец с головой выдал всё его смущение. Руки Бакуго опускаются ниже, избавляя его от одежды, Тодороки начинает немного потряхивать от волнения, он рефлекторно сводит ноги крепче и прикрывает глаза. — Расслабься, — горячо прошептал Кацуки, опаляя дыханием алое ушко, и прильнул губами к его шее. Кожа на шее мягкая и чувствительная, а поцелуи и укусы Бакуго восхитительно дразнящие, Тодороки не может сдержать сдавленного стона. Почувствовав, что он готов, Кацуки осторожно коснулся его дырочки одним пальцем, холодным от смазки, и, мягко прикусив мочку уха, чтобы заглушить неприятные ощущения, ввёл его внутрь. Шото тихо ахнул и прикусил губу. Непривычное ощущение, но даже приятное, если подумать. Бакуго не спеша начинает двигать пальцем, давая Тодороки привыкнуть, постепенно добавляя второй палец, а за ним и третий. Видя, что любимый уже сам начинает насаживаться на его пальцы и закрывает рот кулаком, чтобы не выдавать сладких стонов удовольствия, Бакуго приставляет головку своего сочащегося смазкой члена к растянутой дырочке Шото и начинает входить. Несмотря на растяжку, Тодороки больно, когда немаленькая головка перевозбужденного органа входит в него, поэтому, заткнув ему рот поцелуем, Кацуки резко до упора толкается внутрь. Сдерживаться, чтобы не сорваться на дикий темп с первого же толчка сложно, потому что Тодороки под ним такой невъебенно нежный, каким он ещё никогда его не видел. И каким никто его не видел. Его ноги мелко дрожат от возбуждения, он жмётся к Бакуго всем телом, охотно отвечает на требовательный поцелуй и сам насаживается глубже на его член, показывая своё желание. Глаза Кацуки, похоже, готовы вылезти из орбит, а в груди будто взрываются миллионы фейерверков, настолько ему сейчас хорошо. Внутри Тодороки настолько горячо и узко, что хочется кончить, едва войдя. Закинув ноги любимого себе на плечи, он начинает двигаться смелее, проезжаясь членом по простате, буквально заставляя его кричать. Будто бы он интуитивно понимал, как сделать партнеру невыносимо хорошо. Шото широко раздвигает ноги, открывая доступ к собственному, истекающему естественной смазкой, члену. Кацуки обхватывает его достоинство широкой ладонью и плавно водит ею вверх-вниз, наблюдая, как мечется по постели, то цепляясь пальцами за подушку, то пытаясь прикрыть раскрасневшееся лицо, теперь уже его, парень. Тодороки кончает первым, пачкая свой живот и руку Кацуки спермой, обессиленно цепляется за его плечо и притягивает к себе для поцелуя. Бакуго послушно наклоняется и целует его горячо и глубоко, кусает нижнюю губу и посасывает верхнюю, размашистыми движениями вдалбливаясь в отяжелевшее после оргазма тело. Спустя несколько минут, разрывая их поцелуй, он снова запрокидывает голову назад и, стиснув зубы до скрежета, кончает внутрь. Шото крепко обнимает руками его спину и счастливо улыбается. — Ты прав, между нами, определённо, что-то есть, — тихо говорит он на ухо Кацуки и тянется поцеловать его в плечо. — То ли ещё будет, придурок, — Бакуго перехватывает его губы своими.