...fantabulous emancipation of one...

      Он был для нее всем. Жизнью, смертью, любовью, наркотиком, воздухом… Всем, мать вашу. Она шла за ним и в огонь, и в воду с щенячьими глазами, надеясь получить угощение за правильно выполненную команду. Она молча терпела все его психи, прикусив язык и зажмурившись, ждала, пока он уберет лезвие от ее покрасневшей кожи. Ничего не говорила ему. Ни слезинки не роняла при нем. Только закрывшись в ванной, могла дать волю чувствам.       Несколько лет назад она и предположить не могла, что ей придется все это переживать – побои, оскорбления, игнор… Она просто была влюбленной дурочкой, готовой сделать все, лишь бы остаться с любимым мужчиной. Она и делала все. Верила, что может еще больше, и делала. Ради того, чтобы он позволил ей быть рядом с ним. Не бил. Не истязал. А просто был рядом. Поцеловал изуродованными шрамами губами, коснулся сухими пальцами ее щеки и позволил провести с ним ночь.       А он видел ее преданность ему, пользовался этим. Игрался. Ему с самого начала было плевать на нее и ее чувства. Главное – получить желаемое удовлетворение от очередной хорошей шутки. Он просто смеялся, видя ее обиду. Он просто смеялся, когда она из кожи вон лезла, чтобы угодить ему, а затем с разочарованием в глазах уходила, получив пинок под зад. Скалился, когда она теряла бдительность и начинала вести себя так, как угодно было ей. В его глазах плясали черти, а рука тянулась к пистолету, когда он был не в духе и видел ее.       В какой-то момент он просто наигрался. Ему стало скучно. Ему осточертели эти цветные хвостики, худое, истерзанное тельце, украшенное шрамами и татуировками. И он просто выбросил ее. Ничего не объясняя, ничего не сказав на последок. Просто зашел в комнату в сопровождении его людей, которые схватили ничего не подозревающую арлекину под руки и вышвырнули ее из дома. А он просто улыбнулся и помахал ей кистью.       Она почти сутки провела под дверью, плача и умоляя его впустить ее в дом. Размазывала слезы по щекам, выдавливала из себя улыбку, надеясь, что Джокер заметит силу в ней и вернет ее. Но ничего не происходило.       Вот так просто он от нее избавился. Выбросил. Как мусор. Как ненужную вещь, которая уже отслужила свое.       Ею завладела злость. В какой-то момент она осознала, что он просто не стоил ее слез. И она так просто ушла, плюнув на все, распустив цветные хвостики. Она решила, что сможет сама справиться со всеми трудностями. Доказать всем, что она больше, чем просто марионетка.       Но каждый вечер в ней просыпалась слабая, маленькая Харли. Несамостоятельная девочка, не способная принимать решения. Ей нужна была поддержка. Нужна была рука помощи.       И она плакала. Рыдала, завернувшись в плед и заедая свою боль дешевым мороженым. Вспоминала, как оказалась во всем этом дерьме. Жалела. Ненавидела Джокера. Потом понимала, что не может так просто злиться на него, понимала, что чувства остались. И принималась заново размазывать слезы, смешанные с тушью, по щекам.       Она выглядела так жалко, когда пыталась заглушить свою боль алкоголем. Когда приходила в клуб, напивалась, а потом шла на танцпол. Танцевала до потери сознания, потом опять шла к барной стойке. Текила. Танцы. Маргарита. Танцы. Текила.       День за днем проходил как в тумане. Она потеряла счет времени. Окончательно потеряла и так помутневший рассудок. А ей было плевать. Она считала, что так сможет забыть Джокера. Начать новую жизнь.       Потом обрезала волосы, прокляла Джокера, повесив его фотографию на стене и воткнув в нее нож. Решила, что это поможет забыть его. Все еще вспоминая лекции с университета психологии, она понимала, что это все бессмысленно, и таким образом ей легче не станет. Просто сделает вид, образ. Задернет шторы. Наденет маску. Скроет ото всех правду.       Она решила продолжить быть веселой арлекиной. Но уже без хозяина. Самостоятельно. Днем она была уверенной в себе, ничего не страшащейся девушкой. Она улыбалась во все тридцать два, растягивала пухлые губы, густо намазанные красной помадой, перекрывающей шрамы от укусов. В глазах бегал озорной огонек, который заставлял ничего не подозревающих окружающих поежиться и начать выбирать выражения. Никто не знал, что произошло между ней и мистером Джеем. Поэтому каждый вел себя осторожно и даже настороженно рядом с девушкой.       Вечером она снова становилась слабой. Яркий макияж стекал по щекам и подбородку, все цвета смешивались в один – грязный серо-красный. В руках вместо рюмки с текилой оказывалась ложка с мороженым. Вместо яркого и несколько вызывающего костюма – розовая милая пижама, открывающая всей квартирке, в которой теперь жила Харли, ее настоящую – маленькую, беззащитную девочку.       Каждый вечер она возвращалась к одному и тому же: как она могла дойти до такого? В какой момент ее жизни она повернула не на ту дорожку? Когда?       Она постоянно искала ответ на этот вопрос. Постоянно пыталась применить на себе все эти психологические штучки, которым обучалась несколько лет назад в университете. Но это не помогало. И она каждый раз убеждалась в том, что это полная туфта. Ей просто вешали лапшу на уши на тех лекциях.       Столько времени прошло, а в голове все было одно имя. Которое она не могла забыть. Что-то постоянно напоминало ей о нем. Какая-то вещь. Какое-то слово. Действие. Человек. Обязательно находилось что-то, что не давало ей отвернуться от прошлого. Что-то держало ее. Заставляло раз за разом вспоминать те счастливые дни, которые она проводила с Джокером, когда ей казалось, что он не просто пользовался ей, а у него были чувства.       Но она просто устала. В какой-то момент в ее голове появилось осознание того, что это все. Конец. Она не вернет прошлого. Слезы не помогут. Никто больше не поможет. Она осталась совсем одна. И алкоголь не найдет ей друзей. Она поняла, что нужно поднять свой зад, собраться и наконец начать жить в свое удовольствие. Без Джокера.       Потому что она человек. Потому что она личность. Сильная. Независимая. Способная постоять за себя. Способная справиться со всеми трудностями. Она столько успела пережить, неужели просто расставание окончательно может сломать ее? Нет. Потому что она Харли, мать вашу, Квинн.