Чонгук должен был уже к этому привыкнуть.
Должен был.
Но не привык.
Из динамиков телевизора вещают об очередной угрозе нападения со стороны Соединённых Штатов на Северную Корею, и Чонгук искренне не понимает, почему подобную чушь вообще пускают в эфир. И не важно, что канал этот даже не федеральный, а так — сборник всего да понемножку. От мультфильмов по типу Beavis and Butthead и до шоу наподобие «сдуй в рот противника таракана по трубе». Извращенцы какие-то эти японцы, да хранят их боги. Самая настоящая свалка бредятины со всего телевидения международных масштабов — почти ютюб, только ещё и по ТВ. Настоящая мечта!
«
На улице прогнозируются падения неопознанных летающих объектов! Будьте осторожны и берегите мозги при встрече с незнакомцами, говорящими на иноЗемном языке!»
Чонгук смеётся с того, как диктор выделил букву «З» в попытке быть остроумным и с якобы неплохим произношением на английском, что по итогу, правда, напомнило какую-то дичь. А впрочем, весь канал строится именно на этом.
Картинки перескакивают хаотичной каруселью или розыгрышем карт, но Чонгуку нет до этого никакого дела. До очень многого нет, если на то пошло, и слишком давно, чтобы обращать на это внимание или пытаться как-то это исправить. Он затягивается запахом кофе без сахара, но с кокосовым молоком, и медленно растягивает губы в улыбке. Идеальный аромат совершенной ночи в компании с...
А вот здесь, наверное, стоит остановиться и приоткрыть некую завесу.
Четырьмя годами ранее, будучи при деньгах и стабильной работе, Чон Чонгук переезжает в свою первую квартиру — по договору аренды на первый год, а далее с полным выкупом до последней воны. Контракт он подписал достаточно быстро — не было причин раздумывать лишнее время, зато были деньги, амбиции, Сеульская жизнь и целая новостройка с потрясающими квартирами, имеющими потолки под ещё один этаж. Чонгук тогда зарекся обязательно заняться этим, потому что так ведь намного престижней по виду, изысканней, так больше пространства и шире размах для творчества (позднее он наверху добавит гостевую зону и некое подобие свалки по основному времени)! Тип дома высшего качества — шумоизоляция, быстрые лифты, безопасность внутри здания на особом уровне. Чонгук был влюблён. В этот дом, этот район с видом на горы, мутнеющие в отдалении, в эти дороги неслышные и целую пустошь при виде из окна.
Первая ошибка.
Достаточно глупо было считать, что эта пустошь и огромный кусок земли напротив окон Чонгука обнажены и сияют просто так. Точно не в густонаселенном Сеуле с маленькими квартирками по 7 квадратных «лишь бы заселить всех и не оставить людей на улице!». И точно не ради радости новым жителям потрясающей многоэтажки с выходом на крышу для проживающих на верхних этажах. И точно не в плюс относительно невысокой стоимости.
Скорее в объяснение. Всему.
Катастрофа началась примерно на первый год жизни в квартире, которая долгожданно стала полностью своей, но она особо к главной чонгуковой проблеме не относится. Лишь стала подобием катализатора для начала ряда неудач с приветом от соседей. В новостройку начали въезжать люди — много людей, если честно, и шумоподавление хоть и было, но точно не такое уж и стопроцентное, так как Чонгук готов был поклясться, что по ночам он начал слышать чью-то игру на пианино. Не плохую, на счастье, но точно уж не своевременную. Благо, сам Чонгук был, как и этот музыкант, совой, что не особо вредило его режиму сна бОльшую часть времени (работу с утра никто не отменяет). Но потом... начались ремонтные работы. От одной квартиры к другой, и спасибо создателям закона о комендантском часе, как называл его Чонгук по причине заебанности обычными названиями и трактовками законов на работе, — время ремонта для соседей было ограничено (сам Чонгук успел провернуть всё ещё до того, как по четыре стороны от него появился в квартирах хоть кто-то). Так что да. Этот шум был не проблемой совершенно — Чонгук просто его не слышал, а игра на пианино, может, и вовсе была его галлюцинацией после напряженного рабочего дня или недели. Чонгук хотел, верно, побурчать и пожаловаться друзьям на хоть что-то — чтобы не думали они, будто всё в его жизни идёт идеально, — но друзья на это обижались и слали его в далекое нахуй, потому что сами жили в районе Ёндынпо близ улицы Красных Фонарей, что было бы неплохо, конечно, интересуй их вообще девушки и открытый обзор на витрины фри примерно двадцать четыре на семь. Чонгук умеет выбирать себе друзей, но пока не об этом. О нужном — он допытался жаловаться до того, что реально пришлось.
Пустошь начала гудеть машинами и криками рабочих. Как тогда выяснилось, шумоподавление не относилось к окнам, а менять их после капитального ремонта — буквально убийство. Но Чонгук научился справляться тканями и кушонами* по всем щелям и справлялся ровно полгода, пока стройка не поднялась до верхних этажей вровень с этажом Чонгука. Тогда ему пришлось переезжать на работу. В буквальном смысле — с подушкой, одеялом, переноской, забитой средствами по уходу за собой, и машиной. На стоянку в цокольных этажах офисного здания, где располагается его компания. Небольшая, молодая, но весьма успешная — Чонгук любил своё дело и ни разу не пожалел о выборе юриспруденции в качестве своей специализации, но вот прислуживать кому-то не мог. Не его это. А вот набирать «союзников», — опять же, его слова, — другое дело. Босс на колёсах. Бездомный босс. Босс-масочкинанесос. И как только ещё отбитые друзья из компании с этажа выше его не называли. И сами же, при этом, к себе не приглашали — хотя Чонгук вряд ли бы согласился, но все же. Дело-то во внимании. Дело в заботе! А у него лишь машина — не маленькая, вместительная, но машина, — и его маски для лица, которые он вообще-то ненавидит, но запах у них классный, да и вообще хочется иногда уюта даже сидя в машине. Даже живя в машине. Да, это достаточно печально, а потому Чонгук заведомо отрубает все ниточки, что могут привести разговор с очередным собеседником к месту его жительства. Или к отношениям. Или к семье. И ко многому ещё. Зато вот о webtoon он был готов разглагольствовать хоть вечность. Но занудные юристы и красивые девушки — поговорить с ними толком не о чем.
До поры до времени. И до определенных персон.
Когда стройка (по требованию всех жильцов и невозможности засудить уродов) была завершена в рекордные сроки, и Чонгук смог лечь на свою родную кровать (единственное место в квартире, к которому не было доступа и возможности прикоснуться долгие месяцы, прости-милая-чонгукова-спина-и-прости-кошелёк-за-траты-на-сауны), он расслабился. И повернул голову в сторону, прижимаясь щекой к мягкой подушке.
Блеск со стороны окна вынудил Чонгука и его любопытство подняться с жесткого матраса и направиться, словно мухе, на свет. Отражение здания и огней из квартир, фонарик, блик от машин... или яркая золотая гирлянда, натянутая прямо напротив окон Чонгука. За сиянием огней серым и необжитым белело пустое помещение с аккуратно расправляющим нити гирлянды по раме парнем, стоящим прямо на подоконнике.
За кухонным окном квартиры Чонгука больше не было пустоши. За окном вблизи от него возвышалась многоэтажка — по правилам, в нескольких десятках метров, — но всё ещё высотка, что загораживала солнце на закате. Это не сказать чтобы плохо — Чонгук любит символизм, так что закаты для него равны смерти в особенно тяжёлые этапы жизни. Зато рассветы — благодаря удачному расположению его квартиры на самом углу здания — отражаясь от камня напротив сияли даже ярче.
Да, Чонгук нашёл в этом тоже некий символизм. Некую надежду на лучшее, где после чёрной полосы идёт белая, а после ночи наступает рассвет.
Его рассвет имел улыбку сердечком и густые волнистые волосы цвета вороного крыла. Чонгук просимволизировал мгновенно. И сымитировал чайку, что с ором свалилась на пол и укатилась под барную стойку, как только из окна напротив выглянули и помахали с лыбой до ушей и двумя хвостиками с забавно подпрыгнувшими темными кучеряшками. У человека с задатками чонгукового рассвета были резиночки с кроликами, и это, вообще-то, жутко мило.
Пока человек напротив не распахивает окно и не орет на весь район приветствия так громко, что окна в квартире Чонгука чуть не трясутся (по ощущению Чонгука), а с крыши не взлетает добрый десяток голубей, весьма точно попавших отомщением «рассвету» на окно. На его месте Чонгук бы разозлился на тупых птиц или расстроился, но этот... Он с диким визгом разразился восклицаниями, что скоро станет богачом. Его дом, кстати, то здание напротив чонгукова, выглядело много скромнее. Но почему-то тянуло взглядом безумно.
Этот человек пытается доораться до открывшего нараспашку окно Чонгука минут десять, пока не бросает раздражённое «Да блять!», которое почему-то слышится чётче всех предыдущих слов. И представляется как «Тэ» воем, равным крикам птеродактиля из какого-нибудь псевдо-научного фильма по любимому телеканалу фанатеющего по всему странноватенькому Чонгука. Из сравнения с рассветом Чонгук, кстати, даёт ему имя «Тэян»**. И нет, это не потому, что Чонгук фанат Bigbang. Это вообще сюда никак не относится. Тэ, так Тэ. А рассвет не случается без солнца. Всё просто и логично.
Так, по крайней мере, убеждает себя Чонгук, когда пишет на листке А4 своё имя, прикладывая бумагу к стеклу, и неуверенно машет восседающему на подоконнике в квартире напротив Тэ. Тот вновь орет, но на этот раз Чонгук четко слышит в его низком голосе слова «Приятно познакомиться! Какого ты года?». И так они узнают, что Чонгук старше Тэ почти на четыре месяца, но по факту они считаются ровесниками.
С этого момента Чонгук начинает жить от рассвета до рассвета.
Их перекрикивания повторяются каждый день до самого комендантского часа, а потом переходят в сообщения в какао друзьям («
Хёны, я умираю!») или друг другу — айди они узнают на третью неделю, сорвав, наконец, голос и потратив все листы А4 из принтеров (быстрее всего Тэ завёз в новую квартиру не рабочих для ремонта или краски для стен, а ноутбук с необходимой техникой для писательства). Здесь же Чонгук начал чувствовать, что никогда ещё так не рвался поспрашивать у другого человека из окна (если не брать в расчёт, что Чонгук в принципе никогда не интересовался жизнями людей из «дома напротив») о том, кто он, откуда, чем живет, почему стены в его квартире становятся с течением времени разных цветов: одна чёрная (кажется, меловая), другая — индиго; а ещё одна, видная хоть как-то из квартиры Чонгука — серебряная и переливается, как бензин, радугой прямо по лицу Тэ.
Чонгук до жути хочет узнать, какого цвета четвёртая стена в главной комнате, на которую обзор часто загораживают или гирлянды, или сам Тэ, танцуя на подоконнике под Майли Сайрус на весь район или размахивая руками при выразительном чтении Шекспира. В оригинале. Наизусть.
Нет, Чонгук ловит краш не на это, но старательно заучивает по аудио версиям пьес партии Джульетты (Тэ, конечно же, глупый герой-романтик Ромео) или Оберона, так как на этот раз Тэ больше нравится персонаж Титании (позднее Чонгук отыгрывает роль Осла, но это не для широкого круга лиц — слишком неловко, — а соседи из обоих домов не в счёт). Чонгук ещё никогда и никем не был так отчаянно ведом и податлив. Ему кажется, работай Тэ с ним в компании и скажи передать кресло главного ему — Чонгук послушался бы. Умеет тот упрашивать, а может просто Чонгук по отношению к нему такой размазня.
Но беседы случаются не всегда. Вечера, когда Тэ работает, как узнает (или догадывается) Чонгук, над книгой или очередной статьей, подталкивают к молчаливому наблюдению. В такие моменты Тэ сидит неизменно на подоконнике под завесой, отраженной со стороны Чонгука подобием покрывала золотых гирлянд в компании рыжего кота и макбука, по которому неостановочно стучит своими тонкими длинными пальцами; его волосы затянуты в пучок на макушке, верно, чтобы не мешались и не лезли на глаза, а по левую сторону, скрытую от Чонгука, дымится пузатая красная кружка с «латте: побольше кокосового молока, поменьше экспериментов», как написал ему Тэ, на мгновение отвлекшись на свой завибрировавший от сообщения Чонгука телефон. Ни одного взгляда за окно, ни одного шага в сторону от подоконника и ни единой, ни крошечной, улыбки. Каменное сосредоточение внимания на содержащимся на экране лэптопа. Чонгук каждый раз в такие моменты чувствует и знает, что сегодня проведёт рутинную проверку документов на подоконнике напротив.
На Тэ серая толстовка на пару размеров больше нужного и широкие домашние штаны с розовыми единорогами. Чонгук ради такого даже достаёт свой фотоаппарат и телевик. В его голове отчётливо бьется мысль, что это стремно, и вообще-то Тэ должен испугаться подобных действий от своего соседа напротив, но пока тот не знает и ладно. Перетерпится.
Он называет его Гук-и, и Чонгук впервые так любит это сокращение. Кажется, у него проблемы.
Спустя два месяца ежедневных бесед или молчаливого наблюдения за действиями Тэ, тот пишет с предложением созвониться. Чонгук позорно блеет корявым почерком бэ и мэ, и в итоге Тэ со смешком, растягивающим его губы в сердце, открывает нараспашку окно и орет, что он не кусается, а Гук-и, милашка, его боится. Так Чонгук впервые ощущает, как сильно колотится его сердце при мыслях и взгляде на парня с взхломаченными волосами напротив.
Это чувство заставляет его отнекиваться от звонков до последнего или до момента, пока на день рождения Тэ он не передаёт ему на самодельном тросе из лески и крючка, что залетает с сообщением в какао распахнувшему окна Тэ прямо в квартиру квадракоптером и крепится за ножку горчичного дивана, небольшую фиолетовую коробочку с тонким браслетом из белого золота. Это, конечно, откровенный намёк и претензия на ухаживания, но Чонгук уже не мог сдерживаться.
В тот день их знакомству стукнуло почти полгода.
Полгода, в течение которого Чонгук неисправно ныл своим друзьям о своей влюбленности и краше в целом. Причина нашлась, победа прогремела запалом! Но проблема. Из хладнокровного юриста и директора в одном флаконе он медленно, но верно превращался в вишневое желе, улыбающееся каждому клиенту и немало пугая этим своих коллег по работе и друзей.
— Тебе не кажется, что крутому боссу юр отдела немного странно сталкерить своего соседа? Даже не девушку какую-нибудь, а парня, Гук-и, которому не повезло иметь окна в доме напротив? — слегка заплетающимся языком бурчит расплывшийся по барной стойке Сокджин. — Ты ему хоть не названиваешь в час ночи и не молчишь в трубку как какой-нибудь маньяк?
— В час ночи я сижу у окна и залипаю на гирлянды. Мне не до звонков, знаешь ли, — фыркает в ответ Чонгук и залпом осушает свой виски. Он не говорит о том, что вообще-то тот сам предлагал созвониться не раз. Хотя бы два.
О да, они гуляют в баре.
С очередной подачи лица о стол Сокджина, работающего на этаж выше, тот часом ранее схватил его за шкирку и потащил вон из здания. Ну и вот. Сейчас они с Сокджином — лучшим другом и главной розовой пони всея Сеула — занимают весь бар, где работает их закадычный беловолосый друг с татуировками и пирсингом по всему телу. Как два юриста могли дружить с явным не любителем любых формальностей и тем более работы в офисе — никто из их компании так и не понял за несколько лет дружбы. Наверное, приворот. Судя по их неформалу, тот таким промышляет если и не сейчас, то по молодости баловался точно. С таких не убудет.
Ох да! Ещё у них был Чимин. Тот самый Чимин, что сегодня потерялся в дебрях архива с целой кипой документов столетней давности, кому-то «сверху» срочно и резко понадобившихся. Их радужная лапушка, что въебет с разворота по виску и попрыгает на костях особо отличившихся. Опасная лапушка с черным поясом. Но да забудем. У них проблемы посерьёзнее, а вообще университет объединяет. И не важно, что учились все они (все четверо) на разных курсах и разных направлениях.
А перескакивает с мысли на мысль Чонгук потому, что пьяненький.
— Мелкий, если ты выжрешь еще одну стопку — отдирать от стойки будешь себя сам, — а вот, кстати, и Юнги. Появившийся из ниоткуда и встрявший, не зная темы разговора, Юнги. Он с нескрываемым раздражением вытягивает из рук поднесшего, было, ко рту бутылку виски Чонгука, решившего на этот раз проигнорировать стакан и правила бара. — Так сложно постучать к этому несчастному в дверь и сказать, что тебе нравятся его чертовы гирлянды на окнах и спросить, где он их достал?
А ведь действительно. Ведь всё так просто. Рассчитать примерное расположение квартиры, подняться на нужный этаж, подойти к двери, постучать и… Или спросить напрямую, но тогда...
— Мне страшно, — шепот на грани слышимости и почти свернутая шея от резких качков из стороны в сторону. В глазах приличные карусели.
Кару съели? На кару сели?
Из Чонгука хрюкается подобием смеха, но у него такое бывает.
— Чего? — у Юнги от такого заявления глаза в несколько раз больше от удивления и очередная премия от поддатого мозга Чонгука за игнорирование его тупого смешка. Но да-да, разумеется. Чонгук, их неугомонный, серьезней всех встречавшихся на пути бармена, друг, которого на пути к желаемому не остановит ничто и никто, даже, наверное, апокалипсис со своими всадниками, вдруг!.. — Кролик чего-то боится? Кому скажу — назовут поехавшим старым маразматиком и будут правы.
— Я не могу подойти к нему. И не могу перестать хотеть с ним поговорить. Могу лишь наблюдать издали, срывать голос, тратить стопки бумаги, — вы вот знаете, сколько у меня этих гребаных исписанных листов?! — он пучит смешно глаза и зыркает оленем на двух друзей по очереди, хотя Сокджин, кажется, флиртует со своим стаканом, а на Чонгука ему плевать, — и понимать, — опускает взгляд на собственные ладони, — что привязываюсь лишь сильнее, как какая-то поехавшая фанатка по очередному айдолу. Блять, да я даже спать не могу нормально. Вечно подрываюсь посреди ночи и иду проверить горят ли эти чертовы гирлянды, что оживляют меня.
Оживляют… — Чонгук издаёт хрюк. — Да меня даже в офисе перестали сторониться, а я перестал палки в колеса вставлять. Превратился в размазню какую-то с этим гребаным… — он резко сжимает кулаки до побелевших костяшек и несколько раз вдыхает и выдыхает, успокаиваясь. — Не могу пересилить себя и даже глазами с ним встретиться в том долбаном кафе, в которое он по понедельникам и четвергам ходит, печатает что-то, а может и, блять, кому-то, и имеет идиотскую привычку за посетителями наблюдать. Я в эти моменты под стол прячусь или за книгой, как какой-то школьник, которого поймали за чем-то запрещенным. Я, блять, с ума схожу от самого себя!
Выдав все это, Чонгук пытается выхватить бутылку виски, что Юнги всё ещё держит в руках, но у него не выходит, и он, от осознания безысходности, утыкается подбородком в стойку, тяжело вздыхая и напоминая пса, выпрашивающего у хозяина еду со стола.
— Так ты за парнем каким-то шатаешься? Неужели эти гирлянды так тебе присрались, малой? — недоуменно фыркает Юнги. Сокджин издаёт какой-то вопль и падает с иканием а-ля rire*** со стула.
— Скорее их хозяин, — ухмылка со стороны Чонгука напоминает смайлик с обдолбанным дурачком, а тишина их компании (не считая ржущего Сокджина) затягивается, разбавляемая басами играющей музыки и смехом людей в глубине зала.
— Гук-а, ты хоть в курсе как сильно ты проебался? — Юнги приподнимает бровь и выжидающе смотрит.
А Чонгук даже внимания на это дурацкое коверканье своего имени не обращает, сосредоточив всё внимание на покоящейся в руках друга бутылке, что твердо решает самолично выпить, потому что
знает. Потому что проебался, причем по жесткому. Но что ещё забавнее, так это то, что он это давно понял и смирился. Только вот одно дело самому заметить, что в твоей жизни что-то идет не так, и совсем другое — когда другой человек тебе говорит это.
— Я-то думал ты на гирляндах каких-то поехал, типа… ну, с кем не бывает? Я тоже по всякой ерунде иногда так загораюсь, что… А тут ты заявляешь, что плевал ты с небоскребов Сингапура на эти гирлянды и их хозяин тебя интересует куда сильнее… Друг, да ты по какому-то парню слезами и слюнями мне всю стойку загадил. Не по очередной красотке модельной внешности, которые около тебя всегда крутятся, а парню. Может тебе просто скучно стало и экспериментов захотелось? Черт, Чонгук, я, конечно, нормально отношусь ко всяким там, ну…
— Пидорам? — усмехнувшись, подсказывает Чонгук. Он не упоминает свои наблюдения, касаемо залипаний Мистера «я нормально отношусь к, кх-кх, но!..» на икающего (когда не) их общего друга Сокджина. Но это дело чужое. Он не будет ломать другим психику (или доламывать, а вообще не психику, а некое представление мира или себя, но Чонгук не психолог).
— Не пидорам, а гомосексуалам, я бы попросил! — пьяным голосом поправляет Сокджин, начиная напевать очередную девчачью песню.
Юнги вообще-то дурачок, ведь Чонгук знает, что Сокджин во времена мыслей, будто его не видят, наблюдает за тем тоже.
— Ой, да какая разница? — взрывается покрасневший по скромному мнению Чонгука Юнги и сам, не заботясь о запрете работникам распивать алкоголь прямо посреди смены, припадает к бутылке виски, что держал всё это время в руках. — Главное, что вы меня поняли и… Блять, но Чонгук…
— Не смотри на меня так, будто мне смертельную болезнь диагностировали, — усмехается он и продолжает: — И, опережая последующие вопросы, советы, да что угодно, отвечу — я не гей.
— А я, значит, зубная фея, — перебивает его тот.
Ну, вообще-то похож.
— Мне просто нравится Тэ. Вот и всё, — не обращая на него внимания, спокойным голосом подытоживает Чонгук и тяжело вздыхает. — Сильнее, чем кто-либо до него, да. Но я не гей, и меня не интересуют мужчины, если вам это так важно.
«Вот и признался. Друзьям и самому себе заодно. Даже полегчало как-то», — думает Чонгук и слегла приподнимает уголки губ. Всё оказалось проще, чем он думал.
— Кстати Юнги-я, — кряхтит с пола Сокджин, старательно поднимаясь, — ты забыл, как хотел стать детским стоматологом и даже планировал перевестись в медицинский на первом курсе? — хихикает Сокджин и, выпрямившись, хлопает того по щеке, словно маленького ребенка.
— Принцессе Бубльгум больше не наливать, я понял, — в ответ на действия друга Юнги закатывает глаза, одергивая его руку, но Чонгук-то видит, что розовый оттенок с его лица переходит на уши, а пальцы задерживаются на чужих, излишне нежно отстраняя от себя.
Чонгук на их короткую перепалку лишь снова тяжело вздыхает и подсаживается ближе к стойке, практически падая на нее грудной клеткой, и облокачивается о неё руками. Он мостит подбородок на левой ладони, в правой начав задумчиво вертеть пустой стакан со звенящими в нём кубиками льда. Мысленно, он сравнивает их с теми гирляндами, уводящими его мысли каждый раз в мир уюта и улыбки сердечком, успокаивая, но сбивая сердце с ровного ритма. Он бы хотел коснуться их.
И его. И не отпускать.
— Подожди-ка, — раздаётся хриплый голос Юнги над ухом, вынуждая Чонгука повернуть к нему голову.
— М? — меланхолично тянет он, не прекращая перекидывать кубики льда по дну стакана.
— Как ты сказал зовут того… ну, — Юнги мнется, но в итоге все равно прокашливается, собираясь, и продолжает. Точнее, делает ещё один глоток прямо из бутылки, кашляет и заканчивает мысль. — Как того парня зовут с гирляндами?
— Ким-Тэ, — с блаженной улыбкой на губах тянет Чонгук, выглядя при этом не иначе как очень тупо. В глазах Юнги он отражается именно так. — Прекрасный Ким-Тэ-неизвестность. Прекрасен, как и его имя, — он печально вздыхает и снова переводит взгляд на поигрывающий огнями клуба лёд в стакане.
— Пиздец, — присвистывает Юнги, делая ещё один глоток под осуждающий взгляд самого пьяного в их компании Сокджина. — Просто пиздец.
— Эй, ты ж на работе, — возмущенно восклицает Сокджин и тянет руку, чтобы забрать бутылку, но немного промахивается и лепит повернувшемуся на его голос Юнги звонкую пощечину внешней стороной ладони. — Ой, — заторможено одергивает он руку и хлопает репницами с около извиняющимся взглядом на пылающее злостью лицо бармена. — Извиняюсь.
Злостью ли? Ой, эти хёны такие милые. Буквально дорама в реальной жизни, Чонгук за ней следит уже года два, не меньше.
— Я тебе сейчас, хён, — он выделяет обращение, — твоё пойло прям на голову вылью на радость этим алкозависимым гиенам.
— Фу, ты ужасный бармен, — бурчит в ответ на это Сокджин и двигает к себе ближе стакан. — Что за бармен вообще алкоголь пойлом называет, фу.
— Всё, что ты пьёшь, автоматически становиться пойлом, а не алкоголем — запомни, — отбивает со смешком Юнги, снова поворачиваясь к обводящему ленивым взглядом свои пальцы Чонгуку. — Эй, кроль, ты чего это?
— Мои руки, — задумчиво тянет он, поднимая свою ладонь выше, — они некрасивые.
— Не хило тебя вставило с пары стаканов, — ошарашенно смотрит на него Юнги, переводя взгляд с его лица на руки, что Чонгук тянет вверх, якобы показывая их и привлекая к ним внимание. — Что не так с твоими руками-то, я не понял?
— У Тэ красивее, — в очередной раз тяжело вздыхает он в ответ и окончательно роняет голову на лежащую на стойке левую руку. — У него всё красивее.
— Господи, дай мне сил! — воет, сложив ладони вместе и подняв взгляд на потолок, Юнги, после чего устало трёт виски двумя пальцами и серьёзно смотрит на совершенно несерьёзно сейчас выглядящего Чонгука, похожего скорее на какого-то школьника, а не на крутого босса Чонгука. Хорошо, чтобы его в таком виде и вовсе не заметили, на самом деле. Скандал был бы масштабнейший. Люди вообще любят скандалы. И чем абсурднее, тем интереснее за развитием наблюдать. — Эй, Чонгук! — он начинает щёлкать пальцами, привлекая внимание младшего, после чего тяжело вздыхает и быстро проговаривает: — Я знаю одного парня по имени Ким Тэхён. Он, кажется, писатель и, кажется, он тоже красивый. Не тот самый?
Тишина, образовавшаяся в тот момент, и совершенная, кристальнейшая трезвость в глазах Чонгука за секунду заставляют Юнги нервно сглотнуть и удивлённо приоткрыть рот. Сразу же после минутного шока Чонгук мгновенно выпрямляется на стуле и с уверенностью в глазах смотрит на него, придвинувшись ближе. Сокджин, кажется, тоже чуть осмысленней смотрит на них двоих, прежде чем громко икнуть и протянуть удивлённое «офиге-е-еть».
Ким. Тэ. Хён.
Даже имя совершенное.
Январь с настоящей по погоде зимой под руку вовсю вступают в свои права, слегка припудривая дороги снегом и покрывая ледяной коркой водную гладь на редких лужах со стороны щиктанов и в высотах гор. Чонгук ненавидит зиму всей душой.
Но искренне теперь любит приграничный с новым годом день. Ким-Тэ-Хён.
Где-то из квартиры сверху лают собаки, пролетает вдалеке самолет, шумят сухие ветви на деревьях. Живет зима, а с ней живет и ее главный покровитель — ветер.
Чонгук старается идти как можно быстрее, но продувающий насквозь мороз, что проникает, кажется, в самое тело, застужая его, лишь тормозит, не позволяя окунуться в тепло дома. Хотя бы физическое. А может и не только.
Зачем он решил пить за хуево кукуево от своего дома? А зачем потратил все деньги и не оставил даже на такси? Зачем он ещё дружит с теми двумя идиотами и Чимином под завалами горы документов? Зачем он ночью пить решил? Зачем зимой?
Ох, Чон Чонгук, да хватит ныть!
Зарывшись носом в шарф и спрятав руки в карманы пальто, Чонгук матерится себе под нос и прибавляет шагу, стремясь уже не в столько в родную квартиру, сколько к полюбившемуся виду из окна и тому, что, а точнее кого, скрывали чужие окна.
Того человека зовут Ким Тэхён (спасибо, Юнги-хён). Ему двадцать пять лет и он недавно переехал из Чикаго, а еще раньше — из Тэгу, где родился (да, Чонгук за несколько минут пробил все базы и поднял даже заваленного документами Чимина для оказания помощи в обмен на его завтра после работы). Тэхён малоизвестный писатель, любящий сидеть по вечерам в небольшом кафе из тысяч других на каждом шагу Сеула, но почему-то одном конкретном — на выходе со станции Хондэ чуть дальше по улице Ёнхва-ро 23. Он всегда заказывает мандариновый раф (вероятно, это та причина, почему он трясется в поезде полчаса ради чашечки кофе, когда у него есть специальная машина для приготовления дома) и булочку с корицей, а сам никогда не сидит без дела. То из окна кофейни смотрит на пробегающих мимо людей, то что-то быстро печатает на своем ноутбуке, то читает книгу, то что-то вычерчивает в тетради. Но. Никогда. Не сидит. Без дела.
И всегда один.
Это Чонгук узнает совершенно случайно из десяти совершенно случайных встреч в совершенно случайное время, когда он взгляда не мог отвести от этого гирляндного пришельца с множеством родинок на лице, которые Чонгук теперь сможет по памяти описать и ткнуть в них пальцем при надобности.
На тогда ещё «Тэ» (это сейчас-то, когда Чонгук трясётся от ветра и проклинает свою непродуманность, он знает, что его рассвет носит прекрасное имя «Тэхён» — тогда-то же был лишь сокращением Тэ, — и да, Чонгук болен давно им, а ещё он сталкер) было неизменно длинное чёрное пальто и ярко-фиолетовый шарф. В цвет него перчатки и помпон на рюкзаке. Из последнего он доставал с каждым разом все чудаковатее и нелепей вещи. То ручки с драконами, то тетради с супергероями, то плюшевого медведя, то ноутбук, на котором живого места уже не осталось от обилия стикеров на крышке; то маркеры и книги, что казались самым адекватным из всего остального, то термос в виде Тоторо, то полароид и пленочный фотоаппарат, то какие-то фотографии или открытки.
Не человек, а сплошное безумие. Да. Но какое завораживающее.
По возвращению домой, Чонгук выбегает на кухню, к широкому окну, и взглядом тут же находит заветное напротив. Не снимая зимнее пальто и обувь, он несколько минут, как загипнотизированный, не сводит глаз с огней, что встречали его с работы, каждым лучиком улыбаясь ему и изредка хитро подмигивая, когда их хозяин переключал на соответствующий режим.
Каждый день он бежал как на пожар. Как на пожар, пылающий вот уже несколько месяцев из этой злополучной квартиры, каждый день окрашиваясь от смены задника.
Уже полгода Чонгук как какой-то маньяк следит за тем злополучным окном. В первые секунды он узнал, что его новый сосед — не соседка, а именно сосед, — достаточно высокий, немного чудаковатый (логично, ведь не станет же нормальный парень гирлянды по все окнам развешивать вместо жалюзи), улыбчивый и до одури привлекательный. Словно пришелец, который свалился на Землю и просто не вписывается во всю эту серую картину, окутывающую город изо дня в день. Ни собой, ни своими гребаными гирляндами.
Впервые, когда в голове Чонгука проскочила мысль о том, что его сосед, а не соседка, как он успел себе напредставлять, — даже лучше, чем он мог подумать, — он громко скулил прямо в подушку, колошматя по ней руками и лицом, и, вроде как, даже радуясь подсознательно, что тот классный и вообще милашка. Только поймав себя на этой мысли, он тогда рывком задернул шторы, будто это за ним наблюдают, а не он, несколько раз в страхе обернулся по сторонам, непонятно кого выискивая взглядом, и, поспешно обуваясь, сбежал из дома как последний трус, при этом, не забыв проверить все розетки и выключатели на элемент неработы, и выбежать на улицу в поисках свежего воздуха.
Этот. Сосед.
Он начал сводить его с ума еще задолго до переезда. Да, Чонгук не забудет это, ведь это его остужает. Ещё в период строительства дома, где сейчас живет это прекрасное создание. Что же из этого следовало?
То, что сейчас Чонгук стоит с телефоном в руке, подключённом к зарядке, и зависает над именем контакта «Тэ», думая его переименовать, как
вдруг.
Вой миньонов едва не заставляет Чонгука выронить вибрирующий телефон. Случайно ли, нет, но когда экран мигает начавшимся отсчетом пройденного с начала разговора времени, Чонгук едва не падает в обморок.
Из динамика еле слышно раздаётся «
Чонгук-и-и, я знаю, ты зде-есь» нараспев и на повод обратиться к кардиологу или, скорее, психотерапевту Чонгуку.
Хрипотца в голосе добавляет сексуальности. Это говорит ему Тэ, когда он подаёт жалобный скулёж на пару октав выше нормы и кашляет, как опытный курильщик от того, что вдоволь набродился по улице. Он не комментирует это, вместо чего долгожданно здоровается. Тэхён тихо смеется.
Вероятно, однажды (сегодня?) от смеха умрет один Чонгук. Чужого. Даже не своего.
Чонгук не спрашивает, зачем тот неожиданно позвонил, но мысленно благодарит его за решительность. Чонгук бы никогда, наверное, не отважился. Даже имя, вот, не в состоянии подкорректировать в телефонной книге.
—
Я хотел с тобой скричаться, но тебя долго не было, так что я решил позвонить, — объясняет будто смущённо Тэхён, а Чонгук мысленно распадается на маленькие пищащие песчинки. Прямо скороговорка.
Оказывается, низкие голоса с надорванной хрипотцой звучат просто охуительно, когда звучат не во сне или случайной фантазии, а из динамика телефона. Как же тогда в жизни? Чонгук боится узнавать это. Проще спросить, почему Тэхён охрип.
— Уже пытался? — спрашивает он тихо, чтобы не потревожить интимность момента, или же не дать петуха от простуженного горла.
—
Докричаться? Где-то полчаса. Потом на меня наехал твой сосед с пианино, и я решил позвонить.
Чонгук держится. Чонгук не прыгает и не брызжет радугой, он в порядке.
—
Ты где?
Чонгук только сейчас понимает, что не включил свет, на автомате первым же делом бросившись к кухонному окну смотреть на чужой.
— Момент, — в коридоре щёлкает рубильник активации автоматического освещения, и Тэхён выдаёт довольное «
Ура-ура, иди сюда!».
— Куда сюда?
—
Вообще, к своему окну, но если хочешь, то зову на чай, кофе, потанцуем, только рамён не предлагаю — я не такая!**** — Тэхён хихикает и замолкает. Чонгук предполагает, что от него ждут ответа, но списывает свою медлительность на алкоголь, хоть он тот уже почти и не чувствует.
Он тут вообще открыл, что Юнги знает Тэ, который Тэхён, а Чонгук следит за ним не только из окна, где они вроде друзьяшки, а ещё и вне их скромных рамок приличия, что они не пресекают (но Чонгуку и его крашнутому сердцу и мозгам плевать, конечно). Чонгук — маньяк. Он бы сам себя боялся и точно не звал на чай или, прости-господи, рамён. Первый вариант — у него бы остановилось сердце; второй — он бы не захотел уходить.
—
Гук-и, это теперь не вопрос. Ты выглядишь таким растерянным, что я буквально физически хочу тебя увидеть вблизи.
Физически?! Вблизи?!
Чонгук понимает, что проорал это вслух, по громкому хохоту в телефоне и виду согнувшейся фигуры Тэхёна из окна напротив.
—
У тебя десять минут! Не заставляй меня ждать! — и вешает трубку. Чонгук клянётся сам себе, что завтра же напишет нотариусу о составлении завещания, потому что с такими сбоями в сердце вряд ли оно продержится долго. Телефон сигналит пришедшей смс с номером квартиры.
Путей отхода нет?
Как бы то ни было, до чужой квартиры он добирается в рекордные семь минут.
***
У Тэхена в квартире творится такая же атмосфера, как и он сам излучает на всех окружающих его людей.
Несколько безумная и чарующая.
В проигрывателе крутится пластинка Брюса Спрингстина, окутывая всё помещение слегла подрагивающим шершавым звуком живой музыки, как не преминул тут же заметить хозяин квартиры. В воздухе пахнет чем-то шоколадным с легкой примесью апельсинов и хвои, а в углу единственной комнаты прямо около окна стоит небольшая искусственная ёлка, сверху донизу украшенная конфетами, мягкими игрушками, разноцветными гирляндами и мишурой, а на макушке восседает огромный грейпфрут, воткнутый на середину, из-за чего слегка наклоняет ветку.
Рядом с ёлкой находится арка, за которой, как предполагает Чонгук, располагается кухня, потому что с той стороны что-то булькает и щёлкает, и Тэхен протискивается в проем, через мгновение показывая взлохмаченную макушку, жестом предлагая пойти за ним. На его губах улыбка сердечком.
Боже, дай сил пережить первую встречу в добром здравии.
Кухня, если это вообще можно назвать кухней, крошечная, выкрашенная в желтый, синий и зеленый цвета, с практически полным отсутствием мебели, кроме, разве что, маленького холодильника в форме банки кока-колы под столом, стоящего аккурат у окна, двух кухонных тумб, с выложенной на ящиках мозаикой, трех настенных шкафчиков и нескольких цветущих кактусов на подоконнике. На крайней тумбе стоит прозрачный чайник с голубой подсветкой, а у стола на одном из стульев посапывает рыжий кот, свернувшись клубком и не обращая ни на кого внимания.
Когда Тэхён успел завести кота и почему Чонгук ни разу его не видел или слышал про него — загадка и небольшая обидка.
Меж тем Тэхен подходит к столу, расставляя чашки с заваркой мятного чая и наливая в них горячую воду, после чего убирает чайник, не нарушая молчания, обратно на подставку. Вытаскивает из холодильника молоко в бутылке, ставя на укрытый зелёным пледом подоконник.
Чонгук нервничает так, будто он школьник, а его первая любовь пригласила его именно на
рамен, так что он решает чуть расслабиться, отвлечься, и подходит к окну, выглядывая на улицу. Достаточно быстро он находит глазами переливающееся золотыми огнями собственное окно, тут же растягивая губы в мягкой улыбке, обращенной неизвестно, на самом деле к кому: к вдохновению, что подбирается при едином взгляде на эти гирлянды или их отражение, или к образу, что выстраивается при размышлениях об их владельце. Возможно, вместе взятое.
— Чему улыбаешься?
Шёпот в самое ухо настолько пугает, что Чонгук подпрыгивает, ударяясь ногой о край какого-то табурета, и с запозданием понимает, что вообще-то он взрослый человек. Не пристало ему так нервничать в компании других людей.
Тем более, всяких Тэхёнов.
— Гук-и, не меня ли ты так стесняешься? — на этот раз голос раздаётся намного глубже, с томными нотками, а плеч Чонгука касаются длинные пальцы.
Боже, дай пережить этот день.
— Ты же приглашал на чай, а не рамён? — пытается вразумить его (или себя) Чонгук, но в ответ получает лишь тихий смех в самую шею и сцепленные на животе руки с дополнением в виде горячего стройного тела, прижатого со спины.
— А я, может, не ожидал встретить вместо моего Гук-и
такого, — он сбивается, судя по тону улыбаясь, и прячет лицо в волосах Чонгука.
— И какого же? — шепчет он. Больше всего хочется, на самом деле, развернуться. До дрожи хочется в прямом смысле — его пальцы мелко подрагивают, стуча по ровной поверхности желтого подоконника ногтями.
— Манящего, — выдыхает с шёпотом, и Чонгук поклясться готов — он чувствует губы, задержавшиеся на хряще практически в поцелуе.
Они ведь почти не знакомы, они впервые вживую встретились, они...
— Как насчёт засесть с пиццей с ананасами за новым сезоном Психопаспорта?
... предназначены судьбой.
Чонгук разворачивается так быстро, что даже его тренированному ради отвлечения от неправильных мыслей телу удаётся издать старческий хруст, кои издаёт Юнги даже теми частями тела, где костей элементарно нет. Например, языком. Но это не важно. Чонгук впивается взглядом в равного с ним ростом Тэхёна, что тепло щурит глаза и прикусывает нижнюю губу, дабы сдержать напрашивающуюся улыбку, и не может подобрать верных слов.
Одна последняя проверка.
И он скажет прямо и честно.
Он медленно опускает взгляд вниз, прослеживая движение мягкой ткани тэхёнова желтого свитера с кактусами и поджимает губы. Только сейчас он понимает, что Тэхён до сих пор держит его в неком подобии клетки, руками опираясь по обе стороны от чонгукова тела. Это заставляет сглотнуть.
И сглотнуть ещё раз, когда он видит, что Тэхён опускает взгляд на его шею.
Повисает осязаемое напряжение.
Чонгук бы руку дал на отсечение ради одного поцелуя. Ему даже не стыдно это признать. Да, всё настолько плохо.
Тэхён меж тем возвращает внимание его глазам и смотрит без былой ухмылки, а словно... с вопросом? предложением? Пусть только озвучит, Чонгук на всё согласен.
Но он расцепляет некое заточение и поднимает одну руку на уровень их глаз.
— Твой подарок был прекрасен, а я так и не отблагодарил, — тихо произносит он, а Чонгук и слова выдавить не может, словно заворожённый наблюдая, как на тонком запястье элегантно перетекает звеньями изящный браслет, который он покупал вместе с мамой (но без подробностей для неё, хоть она, кажется, и так догадалась, судя по ее «
Мне ждать в новом году невестку или зятька? 🤪», отправленному в канун нового года в инстаграме). Чонгук любит свою маму, правда, но ещё больше он любит ее вкус.
— Я рад, что тебе понравилось.
Он надеется, его голос звучит не так сипло, как он думает.
Тэхён улыбается во все тридцать два.
— Не могло не, знаешь, — он наклоняет голову к плечу, — он же от тебя.
Если Вселенная прямо сейчас может Чонгука слышать, то, верно, глохнет от его визга и мысленного вылета прямо в это окно с криками птеродактиля, что запутался в гирлянде. Настроение чутка придушить себя этими золотыми огоньками, потому что в противном случае — он просто не выдержит
всего этого.
— Гук-и, дыши, — со смешком напоминает Тэхён, и легко проводит пальцем под его подбородком. Чонгук не может определиться: это сексуально или мило? Он что-то в непонимании.
Ох. И да.
Тэхён прошёл последнюю проверку.
Надо сорвать пластырь.
— Я кажется охренеть как влюблён в тебя, — они произносят это дуэтом, с удивлением раскрывая широко глаза и смешно распахивая губы.
Чонгук сейчас радугой обоссытся, а ведь он вроде не единорожек, что кушает цветочки. Насчёт Тэхёна он не уверен, но он вот точно не единорожек. Он взрослый мужчина, состоятельный и с евроремонтом в строго оформленной квартире. Он не должен так реагировать, но
почти что.
Тэхён пищит вслух. И сжимает его щеки ладонями с видом примерно безумным, от которого Чонгука должно в пот холодный бросать, а бросает лишь из крайности в крайность с желанием прижать к себе это сокровище и не отпускать. Тэхёновы кудряшки забавно подпрыгивают, когда он часто кивает, а потом щурит довольно глаза и припадает к надутым рыбкой губам Чонгука своими.
Чонгук уверяется в необходимости скорого созвона с нотариусом для завещания лишь сильнее.
Их поцелуй не переходит границ нежности и мягкости первого раза. Тэхён перестаёт так отчаянно сжимать чужие щёки, вместо это запуская пальцы в его волосы, пока сам Чонгук прижимает его к себе за спину. Они лишь скользят легкими покусываниями друг по другу, но это настолько завораживающе, что Чонгуку кажется, этот поцелуй в его жизни первый. Какой-то ранимый, слепо влюблённый и восхитительно, завораживающе тягучий. Интимный до последнего короткого чмока и улыбки в самые губы.
Чонгук влюблён так сильно, что его сердце сейчас пробьёт грудную клетку.
Мама когда-то говорила, что это опасно — отдавать своё сердце тому, кто доводит его до такого одним своим существованием, но несдержанно опуская ладонь на чужую грудь, Чонгук чувствует, что они взаимно отдаются друг другу, перебиваясь неровным боем сердец. Это ведь в таком случае нормально? Истинно прекрасное звучание.
— Как же я рад, что из десятков предложений решил переехать именно в эту новостройку, — мычит в поцелуй Тэхён, прижимаясь ближе, и Чонгук мычит тоже. А он-то как рад.
— Надеюсь, — он чмокает его в уголок губ, — пицца и аниме ещё в силе?
Тэхён отстраняется с приподнятой бровью и спустя минуту заходится смехом, роняя голову Чонгуку на плечо.
— Ну а что?
— Ты прекрасен, Чонгук-а. Давай закажем к пицце ещё и сырные бортики, а?
Если Тэхён его Ромео, то Чонгук всем сердцем готов с последним поцелуем лечь с ним рядом. Если Тэхён его Титания, то он сам сыграет Осла.
Если...
— Гук-а, ты там судоку на пять звёзд мысленно разгадываешь?
Чонгук переводит на него расфокусированный взгляд. А о чем они говорили?
— Я понял, — со смешком отмечает Тэхён, целуя его в щеку, и тут же отстраняется, проплывая (иначе его походку для Чонгука не назвать) в спальню. — Я закажу пиццу, а ты пока найди новые серии с хорошими сабами, ладно?
Чонгук мычит что-то в надежде, что Тэхён его поймёт, и включает плазменный телевизор, заходя в браузер. Ноутбук Тэхёна брать он не будет, так как там у него работа, а свой мобильный он благополучно оставил дома. Самое простое, конечно, прямо с экрана. Только вот скорость просто дичь какая-то.
— Тэ! — несдержанно орет он, пугая кота, что недовольно зыркнул на него со своего места и вновь устроился для сна.
— Да?
— Мы же теперь встречаемся? Или для начала узнаем друг друга лучше?
Эти вопросы очень важны, хоть и озвучиваются с непониманием и непризнанием реальности происходящего. Это точно не белка? Он не в коме? Это реально всё?!
— Гук-и, мы с тобой оба любим ненавистную всеми пиццу с ананасами! — смеётся Тэхён так громко, что вызывает улыбку и у Чонгука. — Если мы не созданы друг для друга, то подстроимся или приживемся, я чувствую!
Чонгук бы сказал ему, что тот слепой оптимист, но тогда он будет напоминать сам себе Сокджина, а это вообще уже край. Давайте лучше понадеемся на лучшее, как делают счастливые люди, что не
выябывают себе мозг по поводу и без. Пусть будет всё хорошо, пожалуйста, а то Чонгук не хочет сейчас и в ближайшее время без Тэхёна.
Спасибо, Санта, я был хорошим мальчиком, а буду лишь лучше!
— Детка, ты там всех Ктовов пересчитал или всё же нашёл норм сайт? — Тэхён запрыгивает прямо на розовые подушки рядом и закидывает свои ноги Чонгуку на бёдра, наклоняясь ближе с довольной улыбкой.
— Ктовы?
— Ктовы из Ктограда, конечно. Похожие на обезьянок микроскопические жители пыльных или пушистых планет!
Дорогой Санта, Чонгук вёл себя недостаточно хорошо, но готов быть самым хорошим для Ким Тэхёна.
Он не отвечает мило улыбающемуся Тэхёну, вместо чего несдержанно касается носом его мягкой щеки и коротко целует с шепотом «
Ты невероятный». А Тэхёну и приятно. Он смотрит с отраженными на радужке золотыми вкраплениями и поочерёдно заглядывает Чонгуку в глаза, ладонью поглаживая его предплечья через ткань дорогого пиджака.
— Ты прав, поищем, когда приедет пицца. Сейчас лучше время занять, чем поинтереснее, — он издаёт это заговорщицки и со смешком, так что Чонгук понимает: тот говорит не про поцелуи и объятия.
— Мне уже бояться?
Тэхён смеётся.
— Просто скажи, что хочешь прямо сейчас.
И Чонгук говорит «Построить домик из простыней и стульев», а Тэхён выглядит таким счастливо шокированным, что Чонгук даже смущается.
По итогу из строительства, Тэхён находит Психопаспорт на своём ноутбуке ровно в момент, когда Чонгук идёт в прихожую забирать доставку пиццы. Четыре коробки. На вопрос, зачем так много, Тэхён смущённо сообщает, что много кушает. А у Чонгука уже всё. Адекватность на минимуме, влюбленность на максимуме, сердечки, звёздочки, птички и поющие диснеевские песни лесные зверушки перед глазами и на фоне Тэхёна. Это бесконечно странно, но с Тэхёном, которого он знает по крикам и чату полгода, а лично меньше часа — домашней и теплее даже собственной компании, которой Чонгук дорожил всю жизнь больше всего.
И теперь у него есть парень. И он тоже чей-то парень. И почему-то осознание второго заставляет любые смущения, касаемо нынешнего положения Чонгука, отойти назад. Он мог быть парнем для какой-то девушки. Он может быть парнем для другого парня — дело вообще не стоящее внимания для разделения, если подумать. Чонгук в таком комфорте, что вообще всё равно.
(И нет, Чонгук не вчера открыл для себя Америку своего внимания не только девушкам. Просто Тэхён стал самой яркой его направляющей. Самой тёплой и значимой).
А котика, кстати, зовут Пират, и Тэхён принёс его в дом неделю назад, забрав из приюта. Годовалый нытик, в которого зависящий от вдохновения Тэхён влюбился преданной любовью почти наравне с его чувствами к Чонгуку (его слова после увиденного ревнивого взгляда в сторону кота от Чонгука). А Чонгук и не против. Он вообще-то котов любит. И собак любит.
И Тэхёна, кажется, тоже
любит.
Но это он поймёт ещё не скоро, а примерно через три года отношений со взлетами и падениями, большая часть которых будет их общими взлётами. А падения лишь рука об руку в поддержке и невозможности не так.
И одной. Гирляндой. На двоих.
(В то кафе они, кстати, теперь ходят вместе).
The end.
