Конфеты в рюкзаке

      — Хэй, Мобу! — дверь офиса распахивается, тревожа умиротворённую тишину, и белобрысый мальчишка, лучащийся довольством сильнее обычного, бесцеремонно заваливается в кабинет. — Ни за что не догадаешься, что я принёс для тебя сегодня. Знаешь, не очень-то просто выбрать для такого строгого мастера, как… ты…       Бодрый голос затухает, стоит Аратаке отвлечься от себя и оглядеться. Моб, стоящий у стола, педантично собирает пёстрые коробки конфет, шуршащие цветной фольгой кулёчки и небольшие плитки шоколада с прикреплёнными к ним открытками, складывает всё слащаво-розовое добро в пакет, который преспокойно придерживает Серизава. Подарков не так уж и много — может, наберётся с пару десятков, не больше. Аратака не впервые видит столь впечатляющие последствия популярности: ежегодно наблюдает, как шкафчики смазливых одноклассников и парней из спортивных клубов в День Святого Валентина начинают ломиться от количества презентов, запиханных туда настойчивыми девчонками с лёгкой манией преследования. Да чёрт с ними — ему на них всё равно. Вопрос в том, какого хрена вообще кто-то дарит шоколад Мобу?       — Что это? — Аратака хотел бы, чтобы его голос не звучал столь ошарашено и задушенно, словно ему только что врезали с размаха под дых. От драк и то ощущения лучше, по крайней мере, ты понимаешь, кто и за что тебя бьёт, а тут, хах. Как пощёчина. Ослабшие пальцы, прячущие за спиной самодельную коробочку, едва не роняют презент под ноги — туда же, где валяется выбитое сердце, оглушённое болью. Приходится сильнее стиснуть алый картон.       Чужие губы трогает едва заметная на равнодушном лице улыбка. Мужчина, наконец, отвлекается и решает одарить своим вниманием вошедшего мальчишку. Как благородно.       — Аратака. Здравствуй, — от мягкости в голосе Моба сердце за рёбрами комкается, ёжась, будто пытается сжаться до размера атома и прервать своё существование. Отвратительное чувство. — Извини, Серизава-сан помогает мне собрать шоколад.       Моб, отвлекаясь, расправляет края пакета и демонстрирует ещё пару коробок, спрятанных на дне— как будто Аратаке мало того, что он видит. Одна валентинка, обильно усыпанная блёстками и красующаяся дрожащим каллиграфическим почерком, едва не долетает до мусорки. Аратака провожает её лиричный полёт среди частичек пыли до тех пор, пока старший помощник не ловит её, поспешно пряча к остальному хламу. Кислый внутренний голос умоляет Серизаву выбросить бумажку. Тот не слышит — кивает, запоздало здороваясь с мальчишкой, и смущённо улыбается, словно ему неловко за невозмутимость, с которой начальник говорит о чёртовых упаковках конфет, которые он складывает стопками. Для чего? Передарить? Забрать домой? Бога ради…       — …откуда столько? — единственный из кишащих вопросов в голове, который Аратака озвучивает.       Моб не выглядит сверхпольщённым, самодовольным или радостным. Ему вообще параллельно на каждое из проявлений чьей-то заинтересованности в нём. И зачем тогда это всё? Аратака поднимает глаза к раздражающе тикающим часам, чувствуя, как обида подкатывает к горлу.       — Полагаю, от девушек, — флегматично рассуждая, как и всегда, ровно произносит Моб, забирая пакет из рук Серизавы. Пальцы искусно завязывают тугой узел, пока мужчина продолжает объяснять. — Львиная доля была подкинута под дверь офиса, я подозреваю, девочками с уроков сольфеджио.       Серизава угловато улыбается, поясняя:       — Здесь через дорогу музыкальная школа.       Серьёзно?       — А. — Отрывистый выдох вырывается из груди. — Сольфеджио. Ну конечно…       Взгляд опускается под ноги, и голос густеет, становясь деревянным. Господи, Аратака, ты посмешище. С чего ты вообще решил, что единственный догадаешься сделать Мобу приятно? С тем же успехом мог бы засунуть свои грёбаные домашние конфеты в шкафчик любого из красавчиков школы. Как будто ты не знал, чем всё кончится.       — Так что ты принёс мне? — расправившись с валентинками, спрашивает Моб. Честно говоря, хочется самому залезть в пакет и оказаться выставленным за дверь.       Аратака стискивает зубы и делает, что умеет: играет в дурачка.       — Ничего. О чём это ты? — Естественно пожимая плечами, отвечает он, и с равнодушием холодильника выдерживает взгляд мужчины. Пальцы аккуратно переминаются по коробке, которую он продолжает прятать, надеясь, что в Мобе не проснётся его человеческая сторона, обладающая проницательностью в отношении социальных нюансов. Читать атмосферу? Ха-ха. Как будто ты, Аратака, не знал, в кого влюбляешься. — С чего бы мне приносить тебе что-то?       Спокойный взгляд пробует просочиться под кожу и допытаться до истины, но сейчас Аратака не хочет его впускать.       — Ты сказал: «Ни за что не поверишь, что я принёс тебе сегодня».       — Нет, — с ребяческой непостоянностью отрезает Аратака и приземляется в кресло, закидывая ноги на стол. Пока Моб занят пассивно-осуждающим гипнотизированием его кед, мальчишка незаметно прячет в рюкзак несчастные конфеты. — Я сказал: «Ни за что не поверишь, что я расскажу тебе сегодня». Представляешь, Ясуда-сенсей…       Моб спихивает его ноги лёгким движением и возвращается к работе. Аратака болтает, заполняя тишину собой, и старается не реагировать на сочувствующий взгляд Серизавы. .       — Аратака, постой, — притормаживает мальчишку Моб перед тем, как они отправляются на вызов. Аратака молчит, послушно останавливаясь, и ждёт; мужчина выдвигает верхний ящик стола, обычно запертый на ключ. Спустя несколько секунд и три широких шага Моб оказывается напротив. — Держи.       В его протянутых руках — розовая коробка, перевязанная лентой, с прозрачной крышкой, какие сейчас можно найти на каждом углу, да даже ходить далеко не нужно — стоит заглянуть в пакет, давящий своим видом на нервную систему подростка. Взгляд меланхолично огибает упаковку: без лишних надписей, сердечек и рюшек, сплошной минимализм и эстетика.       Красиво.       Глаза сужаются, остро прищуриваясь.       И что дальше?       За рёбрами гуляет сквозняк — дверь открыли и оставили нараспашку ещё с утра, когда мальчишка заявился на порог офиса. Аратака холодно хмыкает. Моб специально издевается?       — Я думал, ты весь шоколад выкинул, — ему самому противно от заржавевшего металла, звучащего в голосе, и язвительности, удержать которую он не может.       — Что?       Ну конечно. Моб не обязан понимать.       — Что это, один из презентов с уроков сольфеджио? — Аратака кривит губы в сардонической усмешке, и вскидывает упрямый взгляд на Моба, застывшего с оттенком растерянности на лице. Он и вправду не улавливает. Мальчишка выдерживает не больше десяти секунд и сдаётся, не найдя в глазах напротив ничего, кроме попыток понять, что пытается сказать ему подросток. Хочется врезать себе. Посильнее. Моб прав, если не воспринимает его всерьёз; Аратака не больше, чем капризный ребёнок. Ладонь надавливает на грудь, в районе сердца, где ноет, точно мышцы выкручиваются — чёрт, больно. Скосив глаза в сторону, лишь бы избежать визуального контакта, мальчишка упрямо хрипит: — Не надо меня жалеть.       Моб молчит. Как тень, бездействующая, привыкшая всегда наблюдать за жизнью со стороны, — Аратака понимает и никакой ответной реакции требовать не собирается. Он думает, ему стоит уйти. Бегство — это ведь подходящий выход из ситуации? По крайней мере, Мобу не придётся ничего говорить, а Аратаке — объяснять или, ещё хуже, врать о чувствах.       Врать о чувствах — отстой.       Мальчишка тянется за рюкзаком, но его руку перехватывают.       — Я выбрал это в кондитерской вчера вечером.       Что?       Аратака застывает, поражённо уставясь на Моба. Тот не улыбается, не пытается убить взглядом и не смотрит свысока — просто является самим собой, говоря прямо и честно, и Аратака не хочет верить ему, но иначе не может. Моб бережно поднимает руки мальчишки, предлагая взять то, что он собирался ему подарить.       — Разве ты не любишь клубнику? — гулко спрашивает мужчина; у Аратаки кровь набатом долбит по вискам. Моб заглядывает в глаза, а мальчишка видит и слышит беспокойство в нём, словно… словно ему есть дело. Боже, Аратака, ты дважды идиот. Моб расправляет плечи и одёргивает лацканы пиджака. Аратака понимает, что впервые видит, чтобы мастер нервничал. — Ты сказал, что пробовал её лишь два или три раза, я захотел порадовать тебя. Здесь… белый и молочный шоколад. Не нравится?..       Ещё чуть-чуть, и можно будет вызывать скорую. Сердечный приступ в семнадцать — это плохо?       — Нравится! — выпаливает Аратака и едва ли может заставить себя прекратить вибрировать от чувств, толкающихся за его грудной клеткой и терзающих нежный орган, и без того испытавший несколько перепадов настроения за один праздник. Мальчишке кажется, его безбожный румянец скоро перерастёт в полноценный ожог. Он кусает губы, беспомощно смотря, как его пальцы, сжавшие подаренную упаковку, дрожат. — Просто… мм, — он тушуется, пряча распалившиеся щёки в сгибе локтя и выдавливает из себя одно лишь: — Спасибо, Мобу.       Тёплую улыбку мужчины Аратака чувствует кожей.       — Только не ешь всё сразу, — чужой тон ощутимо меняется, и мальчишке хочется выйти перекурить, охваченный, щекочущими рёбра мурашками. Моб наклоняется к его уху, понижая голос до хрипотцы: — Оставь и мне попробовать.       Стоит… Стоит позвонить врачу. .       — Аратака.       Моб ловит его, уже почти ушедшего домой, у порога кабинета и накрывает прохладной ладонью пальцы, лежащие на дверной ручке. Аратака не успевает понять, что происходит, когда оказывается прижатым к дверному косяку — любой, кто случайно поднимется по лестнице в коридоре или пройдёт мимо между офисами, с лёгкостью станет свидетелем сцены, достойной места в романтическом фильме. Аратака обездвижен и смущён до ужаса, но Моба, нависающего над ним, кажется, подобный расклад полностью устраивает.       Аратака старается не дышать.       Моб приникает к его губам, скользя языком по контуру, целует благодарно, до слабости в коленях.       — Спасибо за шоколад, малыш.       …может быть, теперь Аратака захочет готовить конфеты чуть чаще.