***
Стоит только автомобилю притормозить у Брикстонского приюта для девочек, как мужчина поспешно окидывает представшее перед ним унылое серое здание полным презрения взглядом. Древняя постройка буквально изуродована многочисленными боевыми шрамами — свежими следами бомбёжек, служащими зловещим свидетельством недавних ожесточённых сражений; открывающийся взору весьма мрачный пейзаж с разбросанными по всему периметру каменного фасада осколками на пару с окнами, заклеенными старыми газетами, производит донельзя гнетущее впечатление, тотчас нагоняя на очевидца тоску. Покрытая дешёвой черепицей кровля представляет собой не менее жалкое зрелище, старая дверь покосилась и, слегка осев, беспомощно свисает со ржавых петель. «Идеальное стечение обстоятельств, — думает он с усмешкой, — чёрный ход в мир жуликов, выродков и нищебродов». По долгу службы ему не по наслышке известно, что эта часть Лондона уже какое-то время пребывает в поистине плачевном финансовом положении, успев превратиться в настоящий рассадник заразы, представляя собой не более чем зловонный притон, служащий теперь последним прибежищем как самым мерзким представителям человеческой расы, так и бесчисленному отряду зловредных грызунов. Те, конечно, приносят определённую пользу, исправно выполняя рутинные задачи и требующие применения грубой физической силы виды деятельности, которые местная элита не считает нужным взваливать на свои плечи, но, с какой стороны ни взгляни… крысы всегда останутся крысами. Когда дело касается предпринимательской деятельности, в этой части города ему совершенно нечего делать. Только вот сейчас первоочерёдная цель его посещения не имеет к бизнесу ни малейшего отношения. На этот раз его визит носит исключительно личный характер. Мужчину проводят в унылый обветшавший кабинет, где на одной из стен красуется изображение Христа, тогда, как другая оформлена портретом короля, при виде которых ему едва удается подавить презрительную усмешку, спровоцированную наглядной памяткой безграничного, присущего человеку цинизма. Жителям Южного Лондона в прямом смысле этого слова пришлось принести в жертву своих кормильцев, жилища, собственных отпрысков в конце концов, во имя Бога, Короля и страны, и что те в конечном итоге получили взамен? Куда привела их эта несусветная щедрость? О каком удовлетворении от победы может идти речь, когда твоё единственное убежище лежит в руинах, большая часть родных безвозвратно сгинула в небытие, а дети, в одночасье лишившись всего, вынуждены покинуть отчий дом? На протяжении всего блицкрига король только и занимался тем, что прятался в своём замке, а Бог, как ни в чём не бывало, продолжал царить и властвовать где-то на своих небесах, в то время как брошенные на произвол судьбы жители Лондона оказались полностью предоставлены сами себе, оставшись наедине с горем и безысходностью. На фоне сложившейся ситуации, их упрямое стремление к обожествлению трусливых правителей и непоколебимая тяга к слепому почитанию кровожадных божеств кажется, как минимум, жалким, абсолютно неуместным поползновением. Хотя… чего собственно ещё можно ожидать от крыс? Встречающий его при входе в требующую капитального ремонта комнату удручённый вид сидящей за столом женщины не может не радовать глаз, предвещая благополучный исход задуманного дела, и мужчина, не тратя времени впустую, спешит одарить её самой что ни на есть блаженной улыбкой, прежде чем пустить в ход набор заученных фраз, которые, как он знает наверняка, завоюют расположение директрисы. Всё, что у меня осталось. Просто одинокий старик. Я могу подарить ей хороший дом. Нет ничего важнее семьи. Я в долгу перед её отцом. — Так значит, обоих родителей нет в живых? — уточняет женщина, глядя на лист бумаги в своей руке. — Мой сын погиб во Франции, — вздыхает он. — А его жену забрала болезнь несколько лет спустя. После этого внучка была передана под опеку государству. Я ищу её уже долгое время. — Сколько ей сейчас? — Сколько? — ошарашенный вопросом, растерянно вторит он. — Кому? — Вашей внучке, — поясняет женщина, продолжая пристально всматриваться в его лицо. — Вы знаете, когда она родилась? В каком году? Каком месяце? Он чуть заметно хмурится, но, видимо, этого жеста вполне достаточно для того, чтобы вызвать подозрения у чуть наклонившейся вперёд женщины. — Во время войны большое количество детей было потеряно, разбросано по стране, сэр. Мой христианский долг — позаботиться о том, чтобы они воссоединились со своими семьями или же нашли достойные для дальнейшей жизни дома. Вы утверждаете, что разыскиваете пропавшую внучку, и я искренне сочувствую вашей беде… но, поймите, я просто не могу передать одну из своих подопечных в руки абсолютно незнакомого ей человека без дополнительной информации, поскольку моя прямая задача заключается в том, чтобы проследить, соблюдены ли интересы ребёнка. — Конечно, само собой разумеется, — бормочет мужчина. Подобный непредвиденный поворот событий он совершенно не учёл, изначально исходя из того, что владельцы приюта воодушевившись возможностью избавиться от одной из своих нош, без лишних вопросов и церемоний беспрепятственно передадут ту в его полное распоряжение. — Так о каком возрасте всё же идёт речь в этом случае? — сузив глаза, переспрашивает собеседница, и мужчина чувствует, как холодная капля пота стекает по его шее. «Сколько лет должно быть сейчас мальчишке, — лихорадочно вспоминает мужчина. — Четыре? Пять?» — Боюсь, мне неизвестна точная дата её рождения, — максимально спокойно отвечает он. — Как ни прискорбно, какое-то время перед смертью моего сына мы совсем не общались. Но думаю, что ей сейчас около четырёх лет. — Четыре, — выдыхает женщина. — Хорошо, а как насчёт отличительных черт? У вас сохранились фотографии? — Не единой, — ровным тоном отвечает он. — Как я уже упоминал, в какой-тот момент мы с её родителями отдалились друг от друга. Единственная информация, которой я владею, сводится к тому, что она попала в это заведение сразу после их кончины. С губ женщины срывается очередной тяжёлый вздох. — В настоящее время в приюте содержится шестьдесят две девочки. Любые, даже самые неприметные на первый взгляд детали помогли бы нам значительно сузить круг возможных претендентов. — Мне говорили, что она очень похожа на свою мать, — внезапно произносит он, замечая, как на этих словах грозовое выражение на лице женщины заметно проясняется. — Не могли бы вы описать её? На мгновение прикрыв глаза, мужчина пытается вытащить на поверхность давно похороненные воспоминания. — Каштановые волосы. Карие глаза… Насыщенный цвет без малейшей примеси орехового оттенка. Высокие скулы… и полные губы. Действительно полные губы. Само совершенство. Без капли сомнения, обладательница редкой природной красоты. Внезапно для самого себя голос мужчины начинает подрагивать, каждый вздох норовит причинить невыносимую боль. Силясь вернуться к реальности, он гонит призрачный образ прочь из своей памяти, а открыв глаза, тут же замечает явные нотки холода, поселившиеся во взгляде сидящей напротив женщины. — Вы уверены, абсолютно уверены, сэр, что ваша внучка попала именно в наш приют? В этом районе расположено множество других детских домов… Ощущая, как волна негодования грозит поглотить его, мужчина с трудом сдерживает в одночасье охватившую его тело дрожь. Он остановился на этом приюте после тщательного ознакомления с городской местностью. Государственное архивное бюро сильно пострадало во время молниеносной атаки, в результате чего след целого ряда осиротевших детей в буквальном смысле этого слова стёрся с лица земли, окончательно затерявшись среди трещин полуразрушенного задания. Он не ищет след и не нуждается в доказательствах. Всё, что ему нужно — это девочка. — Абсолютно, — твёрдо заверяет мужчина. — В том, что моя внучка здесь, не остаётся ни малейшего сомнения, и я не покину этого места, пока не получу то, что причитается мне по праву. Полный едва скрываемого недоверия взгляд женщины продолжает прожигать его, наделяя запоздалым осознанием того, что та сейчас не верит ни единому его слову, намереваясь вот-вот с пустыми руками отправить восвояси, тем самым вынуждая все тщательно сконструированные им планы рухнуть в одночасье, словно карточный домик. Такой исход просто немыслим. Недопустим. — Я, само собой разумеется, незамедлительно направлю крупное пожертвование в казну вашего заведения, — резко бросает он. Наклонившись вперёд, мужчина ловит взгляд женщины, намеренно удерживая тот. — В вашем районе должно быть не мало других молодых девушек, изголодавшихся и нуждающихся в защите и крыше над головой. Я же владею всеми необходимыми средствами, позволяющими вам взять и их под своё крыло, предоставив жизненно необходимую помощь. При этом взамен своей щедрости я прошу всего лишь об одной девочке. — Не просто о девочке, а о вашей внучке, — поправляет женщина. Откинувшись назад, она продолжает изучать его. — До меня доходили слухи о мужчинах, испытывающих особый восторг от… — внезапно запнувшись, женщина замолкает. — … находящих отраду в компании молодых девушек. Как я могу быть уверенной в том, что вы не принадлежите к этой категории людей, сэр? Могу ли я знать наверняка, что ребёнок не пострадает, оказавшись под вашей опекой? Резко откинувшись на спинку стула, мужчина морщится от охватившей его волны отвращения. — Мадам, — произносит он дрожащим вследствие нанесённого по его чести удара голосом. — Одним только предположением подобного вы оскорбляете меня. Моё тело, как впрочем и сердце, остаются верными единственной любви моей юности. Эти слова можно по праву назвать первым правдивым утверждением, покинувшим его рот на протяжении всего пребывания в этом жалкой дыре. В ответ женщина лишь пожимает плечами. — Я серьёзно отношусь к благополучию своих девочек, поэтому обязана была уточнить. — Единственное моё желание сводится к тому, чтобы увидеть свою внучку счастливой. Женщина кивает. — Она получит образование? — Девочка будет обучаться балету, хорошим манерам, риторике, — поясняет он. — Всему, что может оказаться полезным для благополучного нахождения молодой девушкой достойного места в обществе. Видите ли, у меня грандиозные планы на этого ребёнка. Поистине великие планы. — Хм, — взгляд женщины ещё на мгновение задерживается на нём, прежде чем вернуться к листу бумаги, располагающемуся в её руке. — У нас содержатся три девочки, которые соответствуют описанию вашей внучки, но только две из них подходящего возраста… — Попросите привести их всех. Я хотел бы тщательно ознакомиться со всеми имеющимися вариантами, прежде чем окончательно определиться с выбором. — Выбором? — возмущается она. — Речь идёт не о леденцах, а о живых детях, сэр, — поданных Британской империи. Их не пристало отбирать, будто сахарных мышек в кондитерской. — Приведите всех, — не терпящим возражений тоном указывает он, мысленно ухмыляясь слетевшему с губ женщины причудливому сравнению. «Сахарные мышки», — проговаривает про себя мужчина. Забавно, но мимо цели… Какой прок ему от обыкновенной мыши. Он пришёл сюда за крысой. Крысой, которую можно было бы выдрессировать, обучить отзываться на подходящую приманку, точно та — заманчивый, лакомый кусочек сыра. Крысой, заключённой в ловушке, созданной его собственными руками. Он всегда отличался изысканным вкусом, спешит напомнить себе мужчина позже, когда внимательно рассматривает трёх дрожащих в углу девочек. Вино, искусство, книги и женщины. В конце концов, что ещё представляет собой маленькая девочка, если не будущую молодую женщину? — Вот эту, — решительно произносит он, указывая на самую крошечную и грязную из трёх, с растрёпанными волосами и не сводящую с него круглых как блюдца глаз. Просьба мужчины в очередной раз вынуждает директрису нахмуриться. — Я привела её только потому, что она соответствовала предоставленным вами внешним приметам. С точки зрения возраста, здесь присутствует явное несоответствие… ей только исполнилось три года, и эта девочка… — Эту, — повторяет он снова, на этот раз более твёрдо, не сводя глаз с ребёнка. — Я хочу именно её. — Говорю же вам, она просто не может быть вашей внучкой, — возражает женщина. — По общеизвестной информации её мать периодически прикладывалась к бутылке, тогда как отец… — Вы сами предложили эту кандидатуру, — выпрямившись, парирует мужчина. — А я сделал свой окончательный выбор. — Так ведь глаза у девочки зелёного цвета, а не карие… — Меня всё устраивает, — пожав плечами, заключает он. — Подготовьте её к отъезду. «Всё равно что выбирать перчатки в Harrods», — размышляет мужчина. Всё, что действительно имеет значение, это базовая посадка. В конце концов, сопротивление ослабнет, а ткань растянется, переняв размер руки своего владельца. Женщина продолжает сверлить его разъярённым взглядом. — Я не вижу причины… — Думаю, что ещё одно щедрое пожертвование на нужды церкви местной епархии вашего предпочтения поспособствует значительному улучшению вашего зрения, — он бросает ей кость, выжидая, пока та неминуемо вцепиться в наживу. — Всё, что я прошу взамен, это возможность сегодня же забрать из ваших рук этого ребёнка. Насколько мне известно, здание здешней церкви сильно пострадало вследствие военных действий. Что ж, вера — это, конечно, замечательно… но вера вкупе с приличной суммой денег способна творить настоящие чудеса, разве не так? Подумайте, источником скольких добрых дел вы сможете стать. И всё это по цене жизни одного маленького ребёнка, уровень которой я в свою очередь планирую существенно улучшить. Губы женщины заметно подрагивают, несмотря на то, что она продолжает хранить молчание, и он чувствует в воздухе отчётливый аромат триумфа. В конце концов, крысы по своей природе не в состоянии противостоять верно подобранной приманке. — У неё есть имя? — спрашивает он женщину. — На которое она отзывается? Нахмурившись, директриса бросает взгляд на трясущегося от страха в углу ребёнка. — Она поступила к нам под фамилией «Рей», а имя данное при крещении… — Этой информации мне более чем достаточно, — грубо обрывает он женщину. — Другой не понадобится. Позже тем же днём в его дом доставляют девчушку, утопающую в красном пальто, которое значительно больше её самой, на пару с жалкими пожитками, завёрнутыми в тканевый мешок. Медсестра в накрахмаленной белой униформе, которую он успел нанять несколькими часами ранее, уже терпеливо ожидает того, чтобы приступить к своим обязанностям, будучи наготове отвести девочку наверх в предварительно подготовленную для неё ванну. Мужчина с головы до пят окидывает ребёнка изучающим взглядом, рассматривая и оценивая своё последнее приобретение. А в том, что она является таковым, не существует ни малейшего сомнения. Сегодня он сделал два значительных для приюта и толком не значащих ничего для него самого пожертвования, тем самым в прямом смысле этого слова купив маленькую девочку вместе с гарантом молчания продавшей её женщины. На всякий случай, из соображений собственной безопасности он также захватил с собой все её документы — то немногое, что прилагалось к ребёнку. Таким образом можно смело утверждать, что маленькая девочка по фамилии Рей никогда не ступала на порог Брикстонского приюта. Теперь она полностью принадлежала ему одному: ставшая его собственностью, ни о чём не подозревающая крыса, запертая в созданной им хитроумной ловушке, но призванная выполнять роль сырной приманки для кого-то ещё. — Ну что же, Рей, — произносит он, чуть наклоняясь, чтобы заглянуть в её широко распахнутые зелёные глаза, одновременно делая мысленную заметку о необходимости скорейшего приобретения надлежащей для ребёнка одежды. Белой и сливочной, в итоге решает он. Именно эти цвета всегда шли ей больше всего, и эта крохотная девочка, выбранная прежде всего благодаря бесспорному сходству с оригиналом, не станет исключением. — Моя маленькая сахарная крыска… скажи-ка, как ты чувствуешь себя, зная, что сегодняшний день станет первым на нашем с тобой пути, конечной целью которого является свержение целой династии, а? Ты и я, вместе мы сможем сдвинуть горы. Он не просчитался, выбрав именно её, приходит к радостному умозаключению мужчина. Хотя разве стоит этому удивляться? В конце концов, он всегда отличался изысканным вкусом, являясь истинным эстетом и настоящим ценителем прекрасного.***
1958 год. Сидя в постели, он морщится от острой боли, силясь избавиться от окутавшей сознание дымки, стряхнуть усталость с непослушного тела, которое то и дело пронизывают жгучие, мучительные вспышки. Несмотря на то, что попытка требует титанических усилий, мужчина поднимается, медленно направляясь к окну пустой спальни. «Откуда столько боли?», — задаётся он вопросом. Почему каждый шаг даётся с таким трудом, будто его собственные ноги наполнены свинцом? Почему так давит в груди? Добравшись до оконной рамы, он замирает, позволяя себе насладиться прохладой ласкового вечернего бриза. Он видит её вдалеке, будучи способным узнать этот силуэт где угодно: линию её шеи, изгиб спины. Сегодня она в розовом. «Новое платье, — думает он. — Должно быть, то самое, что она собиралась заказать. Как чудно оно смотрится на ней. Хотя она хороша во всём». Стоя в соседском саду, девушка выглядит робкой, почти напуганной. Видимо, нервничает. Почему она нервничает? Что напугало её? Отвага и бесстрашие — пожалуй, именно эти два качества он ценит в ней больше всего, хотя никогда так и не может определиться до конца. Он любит каждую черту её характера, каждую чёрточку милого сердцу лица. Красивые глаза, красивые волосы, красивая улыбка. В ней прекрасно абсолютно всё. Всё в ней идеально. «Так отчего она так напугана? — Хмуря брови от беспокойства, мужчина пытается найти ответ на волнующий его вопрос. — Кто посмел напугать её?» Спустя мгновение звучащая где-то неподалеку тихая музыка доносится до его ушей, заставляя нахмуриться ещё больше. Вечеринка. Кто-то устраивает вечеринку. Ей не следует находиться там. Она по-прежнему слишком слаба. Всё ещё не успела оправиться от недуга. Девушка должна быть здесь, рядом с ним, беречь себя, отдыхать. Мужчина собирается окликнуть её, умоляя как можно скорее вернуться домой, когда замечает рядом с ней чьё-то присутствие. Мальчик. Высокий и долговязый, с густой копной тёмных волос подходит к ней, прежде чем обхватить тонкую руку своей. Мужчина чувствует, как его сердце заходится в приступе гнева, вызванного жгучей ревностью, чувствует, как ярость вскипает в венах, безудержным потоком несётся по крови. Никто, никто, кроме него не имеет права дотрагиваться до неё. Она принадлежит ему. Вся. Полностью. Мальчик продолжает беседовать с ней, а она… когда она поднимает на него взгляд, глаза её искрятся, светятся. Нет! Крик замирает в пересохшем горле мужчины. Только не это. Этот взгляд предназначен для него одного. Не для другого мальчишки. Никогда. Она принадлежит ему. Ладони мужчины сами собой сжимаются в кулаки, несмотря на тупую боль, пронизывающую высохшие пальцы. Они продолжают ворковать, без сомнения, нашёптывая друг другу ласковые слова. «Они влюблены», — внезапно понимает он, обуреваемый агонией. Любой, кто видит их, видит свет в её глазах и теплоту в его, не может не признать, что это так. Как такое возможно? Неужели появился ещё один человек, которого необходимо уничтожить? Ещё один мужчина, которого придётся стереть с лица земли? Отступив от окна, он успевает сделать всего несколько шагов по направлению к двери, когда в комнату заходит женщина. — Почему ты не в постели? — тут же попрекает она. — Ты же знаешь, что тебе нельзя перенапрягаться. Возникшая перед ним женщина кажется ему на удивление знакомой. Что-то в её глазах, фигуре, цвете волос взывает к нему, и он хмурится, пытаясь вспомнить, понять, кто стоит напротив. — Я только… тот мальчик… — бормочет он, указывая на окно спальни. Бросив взгляд в сторону сада, она снова переводит тот обратно на мужчину с выражением терпеливого недоумения на лице. — Это Бен, — говорит она. — Ты же не можешь не помнить Бена? — Но он держит её за руку… — Кто держит кого за руку? — резким тоном уточняет женщина, снова бросая взгляд наружу, прежде чем ответить. — Там больше никого нет, — спокойно поясняет она. — Только Бен. Наверное, просто хочет отдохнуть перед началом праздника. Помнишь о запланированной вечеринке? — Вечеринке? — вторит он глухим голосом. — Что за вечеринка? В честь кого? — У Бена сегодня день рождения, — сдержанно объясняет женщина. — Но она же была там… — Кто был где? — Она! — рявкает он в ответ, повышая голос. — Она была в саду! В нашем саду! Выражение лица женщины окрашивается очевидным беспокойством, прежде чем та делает несколько осторожных шагов в его направлении. — Давай вернёмся обратно в кровать, хорошо? Думаю, самое время принять твои лекарства? Он не нуждается в таблетках. Они снимают боль, разгоняя туман и заставляя его вспомнить, что… о боже… — Она мертва, не так ли? — внезапно всхлипывает мужчина. — Она мертва. Моя милая, родная девочка. Мертва. Её платье… всё в крови. Её рука в воде. Мертва. — Тебе срочно нужно принять лекарство, — раздраженно произносит женщина. — Подожди тут, не вздумай двинуться с места… я сейчас вернусь… — Она мертва, — снова всхлипывает он. — Я не хотел… Не хотел, чтобы так вышло… — Я только схожу за таблетками. Дождись меня, папа. Не смей выходить из комнаты. Люк где-то здесь… Как только найду его, сразу вернусь. Не двигайся с места, папа, ты слышишь меня?! Просто дождись моего возвращения. «Папа, — думает он. — Папа?» Но ведь в таком случае, она его… нет… этого просто не может быть. Эта женщина слишком стара… столько морщин на её коже… как она может быть одним из младенцев. Это невозможно. Мужчина делает попытку последовать за ней, чтобы снова посмотреть на её лицо, заглянуть в глаза, распознать ту близость, зыбкую связь что он чувствовал раньше, но понимает, что опоздал, снова оставшись один в пустой спальне. Из коридора доносится чей-то крик, и следом в его комнате возникает пристально глядящий на него мальчик. Мальчишка. Тот самый. — Ты снова расстроил маму, — говорит он, и рассудок мужчины мечется, пытаясь понять, что это за мальчик, и кем приходится ему его мать. «Мальчик, — мрачно думает он. — Тот, что держал её за руку». — Я видел тебя, — бормочет он. — Видел, как ты дотрагивался до неё. Мальчик бледнеет, выражение его лица омрачается тотчас закравшейся в черты тенью вины. — Я люблю её, — просто, как ни в чём не бывало, говорит он, до краёв переполняя разум мужчины прежней яростью. — Она не для тебя, — шипит он. — Держись от неё подальше. — Мне всё равно, кто она, плевать на её семью, — отвечает мальчик, выпрямляясь. — Я люблю её. Кулаки мужчины снова сжимаются, пальцы ноют от напряжения. — Тогда ты мне враг. Лицо мальчика становится мертвенно бледным. — Дедушка… «Дедушка, — думает он. — Что всё это значит?» По возвращению женщина выгоняет мальчика из комнаты. Она что-то говорит, но не ему. На этот раз рядом с ней мужчина, с косматой бородой и голубыми глазами, который протягивает ему горсть каких-то таблеток и… — Ему становится хуже, — беспокойно произносит женщина. — Большую часть времени он блуждает в прошлом… непрестанно бормочет о том, что сделал, и мне всё сложнее управлять им… — Возможно, пришло время сдать его в дом для престарелых, — предлагает бородатый мужчина, нежно улыбаясь. — Мы ничего ему не должны. В конце концов, его благополучие — не наша ответственность. — Да, но, как бы там ни было, мы связаны кровными узами, — твёрдо возражает женщина. — Кроме того… он постоянно твердит, что… если кто-то ещё узнает о… — Никто никогда ничего не узнает, — утверждает бородач. — Слишком много вод утекло с тех пор. Правда потеряна, надёжно похоронена под плотным слоем времени, также как и он сам. Голубоглазый мужчина указывает на него, заставляя вновь задаться вопросом о том, кто все эти люди, и о чём они говорят. — Девочка… — тихо говорит женщина, — живущая по соседству… «Девочка, — думает он. — Девушка в розовом платье. Падме», — улыбается себе мужчина. — Моя Падме». — Скажи Бену, чтобы держался от неё подальше, — просит бородатый мужчина. — У меня плохое предчувствие, что касается этой девочки. Всей семьи в целом. — Она безобидна, — отвечает женщина. — Кроме того, у Бена уже есть подруга… Девочка по соседству его не интересует. — Хм, — размышляет бородач. — В любом случае следует запретить мальцу приближаться к ней на пушечный выстрел. На всякий случай. Господи, в тот день, когда старик умрёт… по крайней мере, половина всех наших бед останется позади. «Половина, — думает он. — Кто вторая половина их бед?» — Проблема решится сама собой в ближайшее время. Эмилин практически не покидает его комнаты… Она уверена, что старику недолго осталось. — Что станет с девочкой? — Я позабочусь о ней, не волнуйся. Лично прослежу за тем, чтобы она также не превратилась в очередную проблему, — твёрдо, почти холодно поясняет женский голос. «Девушка в розовом. Моя девочка, — снова думает он. — Они собираются навредить ей, причинить боль». Мужчина подходит к окну, немедля замечая её в саду. Нежно розовая ткань светится, переливаясь в лучах полуденного солнца. «Само совершенство, — улыбается он себе. — Подлинное произведение искусства». Взгляд мужчины притягивает тень, внезапно осевшая в стороне соседнего дома, вынуждая того повернуться по направлению к её источнику. Сузив глаза, прямо у окна напротив стоит мужчина, не сводящий с него взгляда, и в его сердце мгновенно закрадывается паника. «Падме, — думает он. — Он причинит Падме боль». Это мрачное лицо кажется ему знакомым, также как холодный, наводящий ужас взгляд. Он принимается искать Падме, находя её в саду, рядом с вернувшимся мальчиком, который ласково гладит девушку по щеке. Как он смеет дотрагиваться до неё, будто она его собственность! Ведь она не принадлежит этому мальчику. Она принадлежит ему! «Мальчишка поплатится своей жизнью за подобную вольность». Эта мысль заседает в его воспалённом рассудке, тотчас успокаивая тот. Конечно же. Мальчик должен исчезнуть, и тогда Падме будет в безопасности. В безопасности и только рядом с ним. Он садится в кресло, прикрывая глаза. «Мальчишка должен исчезнуть».***
Он открывает глаза только, когда в комнату входит медсестра. Другая — предательницы по близости не видно. Женщина склоняется в реверансе, и он кивает ей в знак приветствия. — Надеюсь, всё идёт по задуманному плану? — Да. Девочка на вечеринке. Мальчик с ней. — Непослушная, неблагодарная крыса, — бормочет он. — Предсказуемая донельзя. — Я могу сходить за ней. Ухмыльнувшись, мужчина только отмахивается от предложения сиделки. — Нет. Зачем же. Пусть веселится, пока не приходится плакать. Её присутствием я намеревался свести в гроб деда… но, похоже, заодно изрядно помучаю и внука. Прекрасный бонус к первоначальной задумке. Я несказанно рад такому повороту событий. Как только медсестра исчезает из виду, мужчина снова устраивается в кровати, принимая позу страдающего, находящегося на грани смерти человека, за которого его все и принимают. Расплата настолько близка, что он практически ощущает её костьми, всем своим нутром. Совсем скоро он сможет полностью насладиться выстраданной местью. По венам мужчины растекается вязкое удовлетворение, подобно сладкому нектару, застывшему на губах мёду. И всё благодаря его маленькой сахарной крыске. Мужчина спешит поздравить себя с тем, что всё-таки не просчитался. Лучше выбора и быть не могло. Он всегда отличался утончённым вкусом, и его маленькая сахарная крыса не подвела его, сослужив своему хозяину добрую службу. На коротко мгновение ему становится даже немного жаль девочку, учитывая какая незавидная участь ожидает ту, но он тут же с лёгкостью отбрасывает эту мысль прочь. В конце концов, какое ему дело до судьбы одной девчонки, когда он наконец-то находится в шаге от того, чтобы стереть в порошок целую династию?