Obliviate

Кончик палочки, направленный прямо в лицо Чонгуку, сияет белым светом, пока его глаза расширяются от осознания происходящего и ужасной догадки. — Обливиэйт! Взгляд теряет всякую осознанность — мощное заклятие забвения беспощадно уничтожает дорогие сердцу воспоминания и оставляет после себя звенящую пустоту внутри. Чон, привалившись плечом к холодной каменной стене, пытается перебороть возникшее головокружение и совладать с собственным телом, в то время как ослабевшие ноги нелепо разъезжаются в разные стороны. Чонгук был последним в списке, что находился в руках строгой статной женщины, недовольно поджимавшей губы каждый раз, когда ветхая шляпа скрипучим голосом объявляла принадлежность первокурсников к змеиному факультету. Гук лично не видел принципиальной разницы между учениками, расположившимися за четырьмя длинными столами в большом зале, исключая нашивок на их чёрных мантиях. Да, кто-то был более сдержан в выражении своих эмоций, кто-то безразличен к распределению в целом, остальная же масса, возглавляемая старшим братом Чонгука, блистала невероятным по своей силе энтузиазмом. — Чон Чонгук, — громко объявляет женщина, и — ох, неужели? — её губы растягиваются в сухой вежливой улыбке. Профессор наверняка для него уже и местечко пригрела на подконтрольном ей факультете, ведь вся семья Чон — потомственные гриффиндорцы, словно этот, несомненно, почётный статус переходил по наследству. Вот только Гук от родителей и брата отличался. Он без затруднений опускается на высокий табурет и волшебным образом сразу же ловит на себе обеспокоенный взгляд Хосока. Хён просто не умел иначе: любил и трёхлетнего Чонгук-и, размазывающего сопли и слёзы по пухлому личику, и пятнадцатилетнего скрытного засранца, огрызающегося по поводу и без. Хоуп объяснял подобное поведение переходным возрастом, выгораживал младшенького перед родителями и по-прежнему лез с объятьями к брату-колючке. И Чонгук навечно останется брату благодарен за его бесконечное терпение и всепрощение, детские шалости и дельные советы, безвозмездную поддержку и бескорыстную любовь. Хосок многое из-за него пережил, и Гук сейчас в последнюю очередь хотел видеть полное разочарование на родном лице и опущенные в расстройстве уголки губ, которые обычно дарили окружающим яркие улыбки. Ему остаётся лишь верить, что выдержки хёна хватит и на этот раз, ведь ужасное предчувствие не покидало младшего Чона с того момента, как белоснежный филин доставил письмо с гербом Хогвартса в поместье. Профессор опускает старую шляпу на голову медленно, с явной надеждой, что древний артефакт выкрикнет название львиного факультета быстрее, чем коснётся вьющихся волос. — Бедное дитя! Объятый страхом и скованный предрассудками ребёнок, который губит самого себя, — Чонгук не знает, что в главном зале, наконец, прекратились разговоры, и наступила долгожданная всем преподавательским составом тишина, в которой наверняка оглушительно прозвучит его приговор. — Я помогу тебе, юнец, а дальше следуй за сердцем своим, иначе настигнет бесславный конец! — если бы Чон знал о решении этой ветоши заранее, то ни за что не назвал бы её пение отвратительным. Ведь что может быть ужасней, чем громогласное: — Слизерин! Чонгук не видит удивленного выражения на лице декана Гриффиндора, не замечает замершего Хосока, вскочившего от волнения со своего места, чтобы одним из первых поприветствовать младшего брата на львином факультете. Гук в неверии качает головой, жаждет оспорить вердикт скорей по привычке — не из-за искреннего желания, ибо буря в душе, спустя долгое время, мирно улеглась. Чон поднимается с табурета и неуверенно шагает к столу Слизерина. «Выросла истинная Змея в логове Львов», — шепчутся гриффиндорцы. «Урожденный Лев в пристанище Змей», — читается во взгляде слизеринцев.

Надменный Ранимый староста

Чонгук почему-то облегчённо выдыхает, когда его лба касается ледяная широкая, явно мужская ладонь, но уже спустя секунду в страхе распахивает глаза, потому что руки у Хосока всегда были тёплыми, а пальцы — загрубевшими от мозолей из-за регулярных полётов на метле, и зажмуривается от яркого дневного света. Пусть Гук не помнит причины, по которой он оказался в больничном, судя по стойкому и отвратительному запаху костероста, крыле, однако старший брат оставался пока что его единственным другом в школе — больше к Чонгуку приходить некому. Осторожность ещё никому, особенно слизеринцу, не вредила. — Благодарю, мадам Помфри. Я позабочусь о нём, не беспокойтесь, — целитель даёт последние наставления, но Чонгук пропускает её слова мимо ушей, потому как завораживающий голос собеседника женщины не даёт покоя. Гук открывает свои глаза куда более медленно, чем в предыдущий раз, и удивлённо охает. Прямо над ним прекрасным изваянием с равнодушно вежливой улыбкой возвышается староста змеиного факультета — Чону пора бы научиться называть это место своим вторым домом, но ему не хватало той смелости, какой у брата было предостаточно. — Чонгук, что с тобой снова стряслось? — кажется, у Гука начались слуховые галлюцинации, иначе он не может объяснить чужой смягчившийся тон, обычно полный презрения. Но сам Ким Сокджин не сводит с него внимательного и обеспокоенного взгляда, а складка, пролегающая меж нахмуренными бровями, свидетельствует о крайней степени озабоченности. — Эти чёртовы львы опять не дают тебе покоя, верно? Жалкие недотёпы, завидующие тому, что нашему факультету досталось такое сокровище, — с каждым новым словом голос старосты всё больше напоминал шипение змеи. Ядовитой, даже не сомневайтесь! Если Сокджин захочет — снизойдёт до простых смертных, — то растерзает за своих детишек любого смельчака, решившего потягаться с королём Змей. И всё бы ничего, но чем Чонгук заслужил подобную милость? В памяти ещё свежи воспоминания о достаточно холодном приватном приветствии, скрытого от глаз других факультетов. Сокджин ни слова не сказал о нарушении правил, лишь обещал строго наказать тех, кто за их несоблюдение попадётся. Хён оставался отстраненным даже тогда, когда просил держаться вместе, потому что Слизерин может рассчитывать только на свои силы — повторное напоминание специально для Гука. — Я поседею из-за тебя раньше времени, так и знай, — заключает Ким, а Чона так и тянет съязвить, что седина не будет заметна на волосах хёна цвета платины. Но опять же храбрости ему для насмешек над Джином не хватает. — Даже не нахамишь мне, маленький злобный пикси? — Чонгук откашливается, не замечая изумления старосты, и пытается самостоятельно подняться с кровати, однако старший вновь спешит помочь ему и крепко подхватывает под руку. — Гукки, ты точно в порядке? Хён тебя чем-то обидел? — Всё нормально, Сокджин-щи, — Чонгука затапливает осознание, что он явно сморозил глупость, ведь выражение неподдельной и искренней взволнованности на прекрасном — Гук смиренно признаёт это — лице возникает не на пустом месте. Именно в это мгновение некая сила выталкивает наружу смутные воспоминания о странном смехе, который никогда не слышали посторонние с других факультетов, слизеринцы и сам Чонгук, ведь Кима редко удавалось пробить на эмоции. Максимум, что получали счастливчики, — снисходительную улыбку. Сокджин стыдился и вновь закрывался от него на семь замков, пока до младшего медленно доходила суть: единственная слабость высокомерного идеального старосты — боязнь быть осмеянным из-за тщательно спрятанных им несовершенств и непринятым всё по той же причине. Чонгук резво вскакивает с больничной койки — на сей раз ноги его не подводят — и, случайно оттолкнув от себя хёна, убегает прочь. Не имеет значения, куда именно, главное — подальше от страшащих и совершенно нелепых мыслей. Это просто абсурд.

Злобный Гениальный наставник

Мин Юнги боятся не только львы, вороны и барсуки, но и змеи. Его предпочитают обходить стороной, а тот лишь скалится довольно: личное пространство и минимум общения — залог его хорошего настроения. А раз Юнги вполне себе счастлив в гордом одиночестве и никого травить своими гениальными разработками не собирается, то ученики и профессора могут выдохнуть спокойно и приниматься за приготовленную эльфами пищу. Для всех остаётся секретом, как этот чистокровный злобный карлик умудряется подлить своё варево незаметно для окружающих. Нет, серьёзно. Чонгук когда-то слышал от старших, что Юнги добавил в тыквенный сок Снейпа болтливое зелье, из-за чего студенты на занятии услышали вместо приятного баритона писклявый голосок Ужаса Подземелий, и с гаденькой улыбочкой попросил профессора более не недооценивать его таланты в зельеварении. Собственного декана не пощадил, чего уж говорить об остальных. — Чон Чонгук! — вышеназванный от грозного хриплого голоса вздрагивает и мысленно костерит Дамблдора за запрет на трансгрессию в Хогвартсе. Не то чтобы Чонгук умел перемещаться подобным образом, но факт остаётся таковым и смысла не меняет. — Ты, мелкий манипулятор, упрашивал помочь тебе с варкой рябинового отвара, — к своей жертве Мин обычно приближается осторожно, не позволяя ей почувствовать нависающую опасность, никогда, как сейчас, не переходит на широкий спешный шаг и огнём, словно хвосторог венгерский, по сторонам не плюется. Последнее — образно, конечно, иначе Чонгук неподвижной статуей бы не стоял, — а сам пропал с самого утра! — Гук ожидает как минимум проклятья, но вместо этого его лишь больно дёргают за ухо. — Ты же знаешь, что хён ненавидит ждать и тратить своё драгоценное время впустую? — вкрадчиво уточняет Юнги и прищуривается так, словно имеет плохое зрение, а на деле — бешенство в последней стадии. — П-прости, хён? — Чон не уверен, может ли он отбросить формальности в разговоре с Мином, но тот лишь тяжко вздыхает, кивает и бурчит себе под нос что-то про бессовестных и очаровательных кроликов, которые из него, негласной грозы подземелий, верёвки вьют. Юнги цепляется за рукав мантии младшего, добивая его каким-то слишком трогательным выражением лица, и тянет за собой. Это… малость не сочетается с его нерушимым грозным образом, верно? Но какая разница, когда у Гука есть возможность учиться у гения зельеварения напрямую? Даже если он совсем не помнит, как просил помощи у Мина — и остался жив-здоров — с каким-то там рябиновым отваром. Погодите-ка… Чонгук абсолютно точно уверен, что в первом разделе учебника «Магические отвары и зелья» названия этого варева не встречал. — Подожди, хён, разве это зелье изучается на первом курсе? — из-за своей озадаченности Чон напрочь забывает о страхе, останавливается посреди коридора, вынуждая затормозить и Юнги, и снова мысленно перелистывает нужные страницы книги. — Чонгук, тебя бладжер на тренировке по голове ударил, да? — Гук очевидно чересчур бестолково и глупо пялится, отчего Мин, с усталостью потирая лоб, милосердно поясняет: — Квиддич. Тебе отбило мозги настолько, что ты забыл, как вымаливал у Снейпа разрешение на игру? Чонгук, ты — ловец Слизерина вот уже второй год. И это был первый и, я уверен, последний раз, когда декан не пожалел, что пошёл на поводу у студента, ведь наша команда с тех пор ни разу не проиграла. Чонгуку кажется, будто он сходит с ума. Серьёзно, как вообще возможно всё то, что с ним происходит? Буквально несколько дней назад распределяющая шляпа отправила его на змеиный факультет, а сегодня он просыпается и учится на втором курсе, приносит победу в матчах по квиддичу даже против команды Гриффиндора, где, на секундочку, играет его старший брат, и спокойно общается не с самыми дружелюбными личностями. В памяти всплывает ошеломленный вид Хосока при оглашении факультета, и Гук, отцепив от себя Юнги, скомкано извиняется перед ним и уносится вперёд. Чону необходимо попасть в гостиную львов немедленно, ибо при мысли о том, что его хён с ним, Чонгуком, больше не общается, у последнего замирает сердце.

Гриффиндорский охотник загонщик

Что ж, удивительно. Чонгук и впрямь добрался до башни — ни разу не споткнулся на лестницах, которые чудным образом передвигались только в нужном ему направлении, — но инстинктивно. Гук не знал точной дороги — а чего вы ожидали от мальчишки, ставшего первокурсником всего пару дней назад? — хотя не избегай он Хосока с момента причисления его к змеиному факультету, то, возможно, стало бы чуточку проще. Седьмой этаж. Полная дама на портрете насмешливо смотрит на чужака сверху вниз и тянет, явно издеваясь, «Прошу пароль». Видит же чуждые гриффиндорцам нашивки и изумрудную подкладку мантии, старая карга. — О, маленький проказник! Неужто брата поджидаешь? — Чон, неловко повернувшись, сталкивается с добродушной улыбкой факультетского привидения львов и с лёгким оттенком испуга на лице кивает. Конечно, он прекрасно осведомлён о существовании призраков, оборотней, вампиров и прочих разумных существ, малость отличающихся от человеческой расы, но привычки вести с ними беззаботную и светскую беседу не имеет. — Дай мне минутку, — привидение свободно проходит сквозь стену рядом с портретом полной дамы, который распахивается — не успел Чонгук начать отсчитывать секунды до своей неминуемой кончины — сразу же и открывает проход с фигурой брата, загораживающей весь обзор на гостиную. — Благодарю за помощь, сэр Николас, — Хосок с почтением склоняет голову, выходит на площадку перед лестницей, но на испуганного и растерянного Чонгука, промямлившего тихое «Спасибо», даже не смотрит, пока привидение не исчезает, а картина вновь не загораживает проход, скрывая двух братьев от посторонних глаз и ушей. — Гукки, что произошло? — хён в один прыжок оказывается прямо перед ним и хватается за его опущенные плечи, крепко сжимая в своей хватке ткань мантии. Во взгляде старшего брата нет ни капли враждебности или презрения, лишь волнение и забота, вызывавшие пару лет назад внутри Чонгука только глухое раздражение. Хосок не заносит руки, не отвешивает пощёчины, не называет позором семьи — ничего из воображаемого юным слизеринцем не происходит. Поэтому он решается. Кому, как не самому родному человеку, он может доверять? Но сначала... — Хён, разве ты не ненавидишь меня? — его голос дрожит и срывается, из-за чего конец вопроса тонет в тишине. Ему приходится сильно закусить нижнюю губу, чтобы позорно не разрыдаться на глазах у Хоупа, и без того опекавшего своего младшего брата сильней его собственных родителей. Хосок отцепляется от его мантии и опускает руки, крепко и до хруста сжимая ладони в кулаки, после чего неожиданно подаётся вперёд и притягивает к себе напуганного пуще прежнего Чонгука, вынуждая того уткнуться носом в основание чужой шеи. С каждым годом хёну становилось всё трудней целовать его, Гука, в макушку с целью успокоения, ведь младший вытягивался ввысь слишком стремительно, однако Хоуп с невиданным упрямством следовал привычке далёкого детства. Этот раз не становится исключением. — Чонгук, никогда. Слышишь? И думать об этом не смей! Я не знаю, что с тобой стряслось опять, — от слов хёна окутывает долгожданное облегчение. Его не презирают — любят, как и раньше. И Гук до одури счастлив от осознания этого и совершенно не обращает внимания, что брат — уже второй человек, намекнувший на поразительно частые попадания младшего Чона в неприятности. — Но ты можешь мне верить, — Чонгук и не сомневался, ну, разве что самую малость. Радужное настроение вместе с умиротворением улетучивается так же быстро, как и воцарилось в его душе. И Гука прорывает, словно старую плотину. Он с редкими всхлипами рассказывает о пробуждении в больничном крыле, о том, что совершенно не помнит, как там оказался, о последнем ярком воспоминании, которым оказалось, исключая недолгие учебные будни, торжественное распределение. Хосок обязательно поможет ему. Если будет необходимо, то всю школу вверх дном перевернёт и, рискуя баллами своего факультета, — жизнью, в общем-то, тоже, — достанет даже профессора Снейпа. Чонгук брату доверяет и без зазрения совести позволяет себе выпустить все сдерживаемые в течение долгого времени эмоции в виде горьких слёз.

Самый умный верный волшебник

Чонгук многое слышал о Ким Намджуне — старосте Когтеврана с огромной библиотекой в голове — от своего брата, который познакомился с тихим и забитым Джуном ещё в поезде до поступления на первый курс и больше никогда не позволял тому чувствовать себя одиноким. Даже чета Чон признавала полезность общения — Хосок, закатывая глаза, постоянно поправлял родительское «общение» на «дружбу» — старшего сына, ставшего более спокойным и серьезным, с полукровкой и не противилась приезду последнего на рождественские каникулы в поместье. Гук до сих пор помнил грозный взгляд брата, когда он, ведомый переходным возрастом, с презрением выплюнул прямо в лицо скромного юноши роковое «Полукровка». Хосок тогда поднялся со своего места и холодным, нетерпящим возражений тоном велел закрыть рот и проваливать из-за стола, если Чонгук намерен так себя вести и дальше, или же принести искренние извинения гостю — отец был необычайно горд достойным поведением наследника. Никогда прежде Хоуп не вставал на чужую защиту — всю свою жизнь поддерживал и защищал младшего брата. Гук, конечно, попросил прощения, чем заслужил слабую улыбку Намджуна, открывшую милые ямочки на по-детски пухлых щеках, и прятался от старших волшебников в своей комнате остаток их каникул, позволяя стыду и братской ревности хозяйничать в голове. Воспоминания трёхлетней давности не позволили Чонгуку во время церемонии распределения даже мельком взглянуть на стол Когтеврана и попытаться увидеть школьного друга Хосока, впредь тактично отказывавшегося от приглашений в поместье рода Чон. А сейчас вот он — причина угрызений совести повзрослевшего Гука — неизбежно приближается с радостной улыбкой, здоровается с Хоупом и треплет мягкие кудри на голове слизеринца, приветствуя его ласковым «Гукки». Мерлин, что творится? Пока Хосок вкратце описывает ситуацию, Намджун, лишь крепче зарываясь ладонью в чужие тёмные волосы, не сводит внимательного сканирующего взгляда с притихшего второкурсника, наверняка подмечая и покрасневшие от слёз глаза, и чёткий отпечаток давней вины на лице. — Джун, пожалуйста, — старший Чон, закончив свой малость сумбурный рассказ, с отчаянием хватается за рукав мантии Кима и, получив кивок в согласие, ощутимо вздрагивает от боя часов, — о, Мерлин, я опаздываю на встречу с профессором Макгонагалл. Чонгук-и, что бы ты сейчас себе ни придумал, помни, ты можешь доверять Намджуну! — и был таков. А Гук, не замечая исчезновения шумного хёна, наслаждается приятными поглаживаниями по голове и видом на очаровательные ямочки на чужих щеках. Доверять, так доверять. Ким, в отличие от него самого, повода ненавидеть или мстить не давал. По крайней мере, Чон был уверен в этом до тех пор, пока палочка старшего не вылетела из крепления на запястье с характерным присвистом. — Я не причиню тебе вреда, Чонгук, — слизеринец бросает неуверенный взгляд исподлобья и, заметив чужое бездействие, покорно расслабляется, чтобы облегчить проникновение извне. Ладонь Намджуна медленно, словно нехотя, оставляет мягкие локоны в покое и опускается на плечо, сжимая то в знак поддержки. — Знаю, тебе сложно будет в это поверить, но ты весь первый курс за мной хвостиком ходил, упёрто выпрашивая прощения, а потом, когда мне удалось вдолбить в твою непробиваемую головушку, что всё давно забыто, ты приклеился ко мне окончательно. Губы Чона в неверии складываются в трогательную «о», и Джун не удерживает в себе тихого смеха. Он с первой встречи считал этого прелестного ребёнка невероятно талантливым и бесконечно одиноким, несмотря на наличие старшего брата под боком. Таким же был и сам Ким, пока однажды по пути в Хогвартс в его купе не ввалился взбалмошный Чон Хосок, навечно заражая своим оптимизмом. И Намджун, услышав надменное «Полукровка», поклялся себе тогда спасти Чонгука от его внутренних демонов.

Добродушный Грозный паренёк

Гуку срочно нужно на воздух. Староста Когтеврана — неоспоримо один из умнейших волшебников во всём Хогвартсе, а может даже и за его пределами — со смущением признался, что искусством легилименции пока ещё идеально не овладел. Что ж, Чонгук всегда считал, что между зубрёжкой теории и отработкой на практике существовала неимоверная разница. Однако выбор у него был весьма небольшой, и Чон, даже не зная всех тонкостей сложной науки, столь легкомысленно доверился. Проникновение в сознание закончилось для него, слава Мерлину, простым головокружением. Намджун с задумчивым видом почесал затылок, хлопнул дрогнувшего от прикосновения Гука по плечу и отправился в своё излюбленное место, где мог найти ответ на практически любой вопрос, — библиотеку. Лишь бросил напоследок, что найдёт младшего сам. Чонгук, опираясь рукой о каменную кладку величественного замка, выдыхает, чувствуя, как отступает тошнота, а изображение перед глазами перестаёт крутиться, словно магловская карусель. — Чонгук-и? — Чон с трудом отрывает взгляд от земли, чтобы хоть мельком увидеть позвавшего его человека, и совсем не удивляется, когда узнаёт в низком пуффендуйце Пак Чимина — любимую жертву студентов Слизерина. Маглорождённый волшебник. Гук вымученно улыбается и, прислонившись спиной к всё той же стене, медленно съезжает по ней вниз. У него нет желания гадать, откуда этот дружелюбный милый паренёк знает его, Чонгука, имя. Пак же покрепче перехватывает горшок с непонятным растением, смутно напоминавшим огромного черного слизняка, и быстро семенит своими короткими ногами в его сторону. По школе разлетались слухи о том, что где Чимин, там и жди беды. Той самой, с изумрудно-серебристыми галстуками и чувством явного превосходства над остальными учениками. Особенно, над… — Эй, грязнокровка! — да, вот именно таким высказыванием. На затворках сознания бегло проносится мысль, что Сокджин за столь недостойное поведение и мерзкие выражения со студентов дражайшего факультета три шкуры спустил бы, да к Филчу на месячную отработку бы отправил. Чтоб неповадно было. Вражда? Пожалуйста, только язык прикусите и пакостите тихонько, дабы баллы не снимались. — О, так это же Чонгук. Опять якшаешься с грязной кровью? — А чего ты ожидал от поганого гриффиндурка? — не удивительно, что Змей всех поголовно считают отвратительными. Пока существует такое отребье, даже идеальному во всех представлениях Ким Сокджину не исправить ситуацию. Предвзятое отношение преподавателей, ежечасно ожидающих подлянки, озлобленность воронов и барсуков и чистая ненависть львов. — Рты закрыли, — неприятный громкий смех двоих старшекурсников затихает. Чонгук упускает тот момент, когда милая улыбка сползает с лица Чимина, а палочка удобно ложится в его маленькую ладошку. Колдовать в стенах замка не является запрещённым, но схватки между учениками дозволены только в виде дуэли и под надзором преподавателей. Пак слишком правильный, чтобы нарушить установленное правило. Об этом осведомлены все четверо, включая самого Чимина и Чонгука, но слизеринцы почему-то лишь надменно фыркают и удаляются, гордо задрав носы, — пуффендуйцу остаётся только пожать плечами. Гук не спрашивает, почему Чимин встал на его защиту, не выясняет сам факт их знакомства, потому что не хочет обижать ранимого Пака из-за своей отбитой памяти, лишь осторожно уточняет: — Хён, что за дрянь в твоём горшке? — Чимин обдумывает вопрос несколько секунд, бросает взгляд на волшебное растение и прыскает со смеху. Позже Чонгук узнаёт, что «дрянь» называется Бубонтюбером.

Наглый Очаровательный упрямец

Чонгук устал. Дорога до подземелий, кажется, займёт ещё целую вечность, а силы уже на исходе. Ему ничего не остаётся, кроме как приземлиться на каменную скамью в одной из углубленных ниш, надёжно скрывавшей от чужих глаз своего вымотанного путника. Гук желал, чтобы профессор Макгонагалл, наконец, отпустила его брата, на спине которого Чонгуку в детстве нравилось перемещаться по дому. На худой конец, Намджун мог бы закончить штудировать свои книжки пораньше и помочь ему добраться до кровати. Слизеринцы, конечно, чужаков в своей гостиной не терпят, но Киму — старосте Когтеврана, — пожалуй, сделают исключение. Чон слышит пронзительное мяуканье возле себя, а затем к нему на колени со скамьи перебирается пушистый чёрный кот, кажущийся таким толстым не только из-за своей шерсти, и смотрит так внимательно, словно понимает его состояние. Животное переминается с лапы на лапу на тренированных квиддичем — теперь Гук знает наверняка — бедрах, явно подготавливая для себя местечко. Чонгук ничего против не имеет, пока тишину коридора, нарушаемую только тихим мурчанием, не разрезает громкий глубокий голос: — Тата! — до профессора Снейпа, шугающего учеников одним звуком или кашлем, незнакомцу, несомненно, еще далеко, однако кот, похоже, проникся и явно недовольно зашипел. Чонгук слабо разбирается в животных, но полагает, что становление дыбом шерсти на загривке означает либо испуг, либо приближение потенциального врага. — Выходи, маленький мерзавец, иначе я расскажу Сокджину, что никуда его перчатки из драконьей кожи не пропали, а ты, жопа пушистая, просто погрыз их… Ой, Чонгук-и, — Гук слышит жалобное мяуканье с колен, видит растерянное выражение лица отыскавшего их младшего брата старосты Слизерина и заливается звонким заразительным смехом, чем тревожит недовольные пробуждением портреты. Пуффендуец глупо хихикает и, присев на корточки перед Чонгуком, укладывает на его колени тёплые ладони, поцарапать которые сразу же становится главной целью одной пушистой наглой задницы по кличке Тата. Если бы не Ким Тэхён, то Чонгук не пережил бы вечер после своего распределения. Старшекурсники за его спиной шептались не так уж и тихо о повторении истории, и Гук смиренно прислушивался к рассказу. Сокджин, имеющий власть и влияние на змеином факультете, был ошарашен выходкой младшего брата, пожелавшего оказаться не в том болоте, в коем проучилась вся его семья. Чону не нужно проводить аналогию — их случаи отличались разве что только добровольным желанием Тэхёна и неспособностью Гука выразить отказ. Так или иначе, говорят, что безмолвие в большом зале после скрипучего «Пуффендуй!» стоило свеч. — Давай, иди ко мне, толстяк, — неустанно упрашивает своего кота Тэхён, но животное отбивается от назойливых рук, желавших его перехватить, когтистой лапой и крепче цепляется оставшимися в мантию и брюки Чона. — Несносный Тата, как ты смеешь любить Чонгук-и сильнее, чем меня? — Гук неоднократно прикусывает нижнюю губу в попытке сдержать смех от обиженного тона Тэ, за что мягкие кудри на его голове вновь попадают в плен чужой ладони. Да что ж такое?! Нет, он вовсе не против, но стойкое ощущение, будто бы с ним обращаются, как с маленьким ребенком, не покидает из-за незначительной ласки ни на секунду. — Отлично, я отдам тебя на растерзание Сокджин-хёну, так и знай! Чонгук прикрывает глаза, поэтому только чувствует, как приятная тёплая тяжесть с колен тут же исчезает, и слышит требовательное мяуканье. Как же хорошо, что отец согласился купить ему перед школой величественного филина, а не подобный этому непослушный комок шерсти, видимо, питающий к Гуку особую симпатию. — Чонгук-и, идёшь? Чонгук-и? Эй! — Я имею право знать, что за выродок соплохвоста напал на моего брата, Юнги! — Во-первых, я для тебя — хён. А, во-вторых, ты всё равно ничего не сможешь ему сделать до официального слушания в Министерстве! — отвечает Мин таким же агрессивным шёпотом Хосоку. Верно, если бы самосуд в этой ситуации был возможен, то слизеринец давно бы отравил или проклял смельчака. Или позволил бы самому Гуку, ведь тот невероятно способный ученик. Юнги может им гордиться. — Мерлин, заткнитесь оба, вы мне ребёнка разбудите. — Не забывайся, Сокджин-хён, Чонгук — мой брат. — Вот именно, хён, у тебя вообще-то свой имеется, — Чонгук представляет себе насупленного от пренебрежения своей персоной Тэхёна и улыбается. По крайней мере, он надеется, что это действо ему удаётся. — Тэхён-а, перестань обижаться по глупости. Гукки тут пострадавший, а не ты, — святой Чимин, куда же без него... — Если сравнивать со случаями, представленными в литературе, то... — Ой, Мерлина ради, замолкни, Намджун! — огрызается Юнги, напрочь позабыв о покое больного. — Такое ощущение, будто я многодетный отец с шестью сопливыми малышами, — начинает староста Слизерина вновь, но Гук фыркает — вполне реально, если судить по установившейся вокруг его койки тишине, — и язвит: — Ты всё-таки признал себя стариком. А я ведь говорил, что заставлю тебя это сделать. Слишком синхронный, как по мнению Чона, выдох с явным облегчением. — Ах ты, маленький злобный пикси, — счастливо шепчет Сокджин. И Чонгук, кажется, крупно задолжал своим хёнам. Неудачное и неумелое заклятие забвения, опознанное Намджуном, чудом не стерло его память, лишь оградило её малую часть ментальным блоком, разрушенным великолепным Ким Сокджином с небольшой — ну, давайте просто поверим ему — помощью профессора Снейпа. Юнги, с лёгкостью нашедший нападавшего, пригрозил расправой целому факультету, если подобное хоть раз повторится — преподавательский состав попросту закрыл на откровенное запугивание глаза. И напрасно, ведь Мин был крайне серьёзен. Хосок же до самого слушания в Министерстве пытался разузнать, кто посмел атаковать его семью. Разве он имеет право становиться во главе рода, если не способен уберечь даже собственного брата? Чонгук его не винит ни разу, только себя за нерасторопность. Но Тэхён своими глупыми шутками о том, как натравит Тату на малолетнего преступника при досрочном освобождении, заставляет его забыть и улыбаться. До тех пор, пока не появляется Чимин, регулярно дразнивший Гука за то, что младший назвал Пака «хёном». Ой, да подумаешь! Дамблдор с таинственной улыбкой наблюдает за шумной семёркой, разместившейся за слизеринским — Юнги аргументирует это тем, что змей в их дружной компании куда больше, чем барсуков, воронов или львов, — столом. Эти мальчишки, объединившие все четыре факультета Хогвартса, станут великими волшебниками. Можете не сомневаться — Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор знает наперёд.