мадагаскар

      Окей. Акааши понимает, что он пялится. И это как минимум некрасиво, должно быть.       Он пялится на этого улыбчивого иностранца в красной гавайской рубашке с большой соломенной сумкой, украшенной цветастым платком, точно так же, как это делает Хината. Хинату, правда, безумно заинтересовал факт наличия у Акааши таинственного бойфренда, и он даже откровенно признался, что раскусит Акааши в любом случае, чего бы ему ни стоила эта миссия (у нее уже наверняка было свое кодовое название, это ведь Хината Шое), ну, а Кейджи же интересна была… шляпа. Глупо как-то, правда?       Нелепая такая шляпа. Соломенная и большая. Скорее, даже огромная, и еще странного цвета. От солнца, наверное, спасает просто отлично, прямо-таки на ура, но… Акааши не уверен, что вообще смог бы найти нечто подобное даже на местных блошиных рынках Окинавы. Конечно, рынки Окинавы славились тем, что на них можно было найти совершенно любое дерьмо, ведь огромный поток туристов только и можно было впечатлить, разве что, захватывающими дух пляжными пейзажами и совершенно идиотскими сувенирами, но даже они были бессильны перед таким… эм, чем-то.       Акааши в недоумении. Легком.       Мужчина (он испанец, должно быть) подмигивает ему, допивая свой ядрено-голубой коктейль, и Акааши отводит взгляд в сторону, чувствуя, как щеки покрывает едва заметный румянец.       Это было ну просто чертовски невежливо с его стороны.       Ладно. Шляпа. Всего-навсего дурацкая и нелепая шляпа на голове испанца сбила его с толку. Она просто ужасна.       Акааши вздыхает.       — Buenas noches! [добрый вечер. — исп.] — широкая, почти ослепительная своим ярким светом, улыбка расцветает на очаровательно милом лице Хинаты, укладка непослушных рыжих волос которого сегодня удалась просто на все сто из десяти (овечек, конечно же), когда мужчина собирается уходить, поднимаясь из-за барной стойки.       — Moshi-moshi! [алло. — яп.] — хохотнув, мужчина салютует им двумя пальцами. Улыбка Хинаты становится еще шире прежде, чем он начинает кивать головой, как их золотая Манеки-Неко, расположенная на самом видном месте, качает своей лапкой.       Определенно, он вернется сюда снова.       Глядя мужчине вслед, Хината моргает. Дважды. Нет, трижды. Ровно столько же, сколько за последние полчаса «Despacito» прозвучала из их дряхлой стереосистемы. Не то чтобы Акааши считает, а обычно ему нравится подмечать всякие мелочи, но это каким-то образом откладывается в его голове. Непроизвольно.       (Впрочем, «I Like It» прозвучала целых четыре раза. Наверное, пора было уже сделать что-нибудь с этим плейлистом.)       — Знаешь, на что солнце похоже? — чистой тряпкой Хината протирает барную стойку и щурится, вглядываясь в медленно уходящее за пока еще не столь четкую линию горизонта. Черная майка без рукавов демонстрирует его подкачанные за последнее лето руки просто идеально.       — М? — Акааши следит за направлением его взгляда.       Ярко-оранжевое солнце начинает тонуть в океане. Пурвоттасана сменяет Триконасану*. Шумные серферы падают на золотистый песок, а стайка туристов в панамах продолжает двигаться куда-то вдоль чистого аквамаринового берега, минуя причудливые скалы и встречающихся на пути чаек. Акааши чувствует легкую сонливость.       День, все-таки, был достаточно тяжелым. Не то чтобы он жаловался на свою работу прямо сейчас. Столь ранние подъемы по утрам просто сказывались на нем не самым лучшим образом.       — На яичный желток!       — Оу, — Акааши на короткое мгновение всматривается в солнечный диск. — Действительно.       Ну, и правда похоже.       — Слушай, а, если ты говорил, что у него, у этого твоего парня, реально красивые мышцы, то значит ли это, что он ходит в костюме из спандекса? Или лайкры? — Хината снова делает это. — Что-то, что подчеркивает их рельеф? Так?       Хината пялится на него снова, словно от этого реально зависит его жизнь или что-то еще в этом роде. Он даже целиком и полностью игнорирует посетителей, так сильно нуждающихся в его помощи насчет новых позиций в их меню (они появились только на днях, и еще отнюдь не все разобрались с выгодными предложениями), и, пожалуй, Акааши реально хочет вернуть тот самый день вспять, чтобы отказаться от участия в той ужасающе неловкой игры в вопросы и ответы. С пометкой о существенном возрастном ограничении.       Это должно было быть весело! Выпить баночку пива (действительно вкусного, кстати! кое-кто знал в нем толк) и, вытягивая помятую карту из небольшой колоды, ответить на тупые, неловкие и просто проклятые вопросы, чтобы посмеяться вместе со всеми, но в какой-то момент игра начинает набирать дурацкие обороты, потому что тот вопрос, который ему достался… О, Акааши не должен был на него отвечать! Ну, если бы он, конечно, знал, чем это обернется в конечном счете. Он бы обязательно отказался, в таком случае. Если бы только знал!       На помятой карточке был изображен кролик со страпоном. Розового цвета такого. Грязновато-блевотного, он бы так сказал.       Кролик, в смысле. Не страпон.       И вопрос примитивный до ужаса.       Последний секс: как и когда?       Он задумчиво смотрит на свои аккуратно подстриженные ногти прежде, чем ответить, и, хотелось бы отметить, что эта тишина, в ожидании его ответа, отчасти начала напрягать его уже тогда. Они что, считают его девственником? Неужели он выглядит настолько уныло?       — Эм, вчера. Я сделал минет. Это считается? — Акааши бросает вопросительный взгляд на остальных ребят. Минет — по сути, оральный секс. Так что, отвечая на вопрос, он точно не соврал. В любом случае, вид секса на карточке не уточнялся. И вряд ли кролик со страпоном в лапках на что-то намекал.       В глазах Хинаты — лишь вселенская пустота. С грохотом он роняет поцарапанный джойстик на свои колени, а затем на пол.       С этого, в общем-то, все и начинается.       Четыре пары глаз смотрят на него с ужасом и откровенным недоверием.       — Что-о-о? — Шое в одно мгновение оказывается напротив него.       С тихим вздохом Акааши опускает пустую банку из-под пива рядом с собой:       — У меня есть парень.       — Что-о-о?!       Вот. Как-то так все это и происходило.       В попытке избавиться от навязчивых воспоминаний Акааши едва заметно покачивает головой. Все, что должно было интересовать его сейчас, так с ч е т а. Счета, что так безобразно и, конечно же, в самый подходящий момент были свалены боссом на его голову. Конечно, его работа подразумевала нечто подобное, но кто бы мог подумать, что у небольшого бара на пляже окажется столько счетов? Их, кажется, копили целую вечность. Специально для него. Чтобы подать на десерт.       Разобраться с ними хотелось бы как можно скорее.       — Ну так что? — лицо Хинаты оказывается прямо напротив его, когда последние посетители уходят за один из свободных столиков — по вечерам, как правило, всегда было достаточно людей и достаточно работы, но Шое, определенно, это нисколько не смущало — и он, не моргая, смотрит прямо на него, все еще дожидаясь какого-нибудь ответа.       Ох. Акааши действительно не любит выносить подробности своей личной жизни за ее пределы. Не то чтобы он опасался того, что в какой-то момент Хината захочет рассказать об этом всему окружающему миру, а он ведь та еще социальная бабочка, просто до мозга своих маленьких костей, просто… Он относится к подобному довольно настороженно. Он даже не знает, как это объяснить. Это просто было с ним всегда. Характер такой? Ну или что там еще?       (Хотя, конечно, это нисколько не помешало ему рассказать о последнем сексе. Ага.)       (Однако кролик не требовал от него пикантных подробностей, так?)       — М-м, костюм из спандекса. Он надевает его. Иногда, — осторожно говорит Акааши, слегка прикусывая кончик черной ручки. О том, что носить костюм из спандекса его загадочному (в глазах Хинаты) парню приходилось по долгу службы, он благоразумно умалчивает.       (#слишком_много_подробностей)       — Вау. Он типа как Супермен? — Хината приоткрывает рот, продолжая глазеть на него и дальше.       Акааши усмехается:       — Допустим.       — Бокуто-сан классно выглядит в своем костюме из спандекса, — кончик розового языка Хинаты показывается на мгновение, когда он бросает в пузатый бокал витиеватую зеленую трубочку. Девушка в розовом платье непременно благодарит его и машет рукой своим подругам. В какой-то момент людей становится все больше и больше. — Он, кстати, спрашивал, не хочу ли я присоединиться к новобранцам в следующем месяце. Оказывается, они ищут еще двух новеньких! Как думаешь, Акааши-сан, у меня бы получилось? Быть спасателем — это так круто! Я бы хотел спасти чью-нибудь бабулю, например!       — Ты уже спасаешь, — та самая девушка с улыбкой смотрит на него, опуская ладонь на собственную голову. — Мое разбитое сердце, милый.       Плечи Акааши подрагивают в порыве беззвучного смеха. Он поправляет очки и прижимает папку со счетам к груди.       — Твои коктейли — лучшие на всем острове.       — Ты правда так думаешь? — глаза Хинаты загораются искорками лучезарного света. Губы Акааши расплываются в почти нежной улыбке.       Хината удивительным образом действовал как на всех окружающих его людей, так и на самого Акааши. Никто бы попросту не сумел устоять перед его чарами. Акааши даже готов простить ему эту дурацкую игру в шпиона, что так отчаянно пытался узнать о его загадочном парне как можно больше.       — Тебе, кажется, нужна будет помощь, — озадаченно произносит Акааши, взглядом обводя прибывшую в их небольшой по габаритам (но зато чертовски уютный, по его мнению! да и по мнению других людей) бар толпу.       Поправляя красную повязку на голове, Хината одаряет его той улыбкой, что наверняка из арсенала самых обворожительных:       — Не-а. Я справлюсь. И потом мы продолжим наш разговор!       Акааши обреченно выдыхает.       — Конечно.       Все еще горячий, даже несмотря на отчасти позднее время, песок едва слышно скрипит под его ногами, забиваясь в резиновые шлепанцы, когда он выходит из забитого людьми бара (а точно ли стоило оставлять там Хинату одного? конечно, он был достаточно шустрым, но создавалось впечатление, будто бы неподалеку точно завершилось какое-то массовое мероприятие, о котором они не были в курсе) и идет в сторону деревянного моста, направляясь к спасательной белой вышке, располагающейся в самом центре пляжа, рядом с которой развевался большой желтый флаг — находясь в воде, следовало быть осторожными. Океанский бриз игриво трепет его темные волосы, и время от времени Акааши всматривается в неспокойные волны, облизывающие пляж. Сегодня четверг, а уже через несколько часов наступит пятница, и это означает то, что пляж на следующий день заполонят не только бесконечные туристы и серферы, но и любители взрывных тусовок и всевозможных развлечений. Кому-то придется вытряхивать песок из своих плавок, а кому-то — выполнять еще больше работы.       Знакомую фигуру Тецуро Акааши замечает издалека и машет ему рукой, когда тот громко кричит ему «привет», что заглушает порыв ветра.       — На пробежку? — он вскидывает голову вверх, глядя на парня в простой белой футболке, и останавливается, едва не наступая на морского ежа. Черт возьми, они валялись здесь просто повсюду. Как хотели. Ему следовало быть более осторожным.       — Ага, — Куроо кивает, спускаясь по скрипучим ступенькам, и осматривается по сторонам. — Лев справится и без меня. Сегодня довольно спокойно, на самом деле. Да и Рюноске с Киеко неподалеку. Хотя я все равно советую серферам поберечь их борды. Как дела? — Тецуро улыбается ему и поправляет небрежно уложенную челку, которая удивительным образом держалась чуть ли не весь день.       — Все отлично. Держи, — Акааши дает ему бутылку холодной воды, которую он достал несколькими минутами ранее из их небольшого холодильника, забитого в основном льдом и почему-то фунчозой, и смотрит на розовый стикер, приклеенный к папке, которую приходилось таскать с собой.       — Ты ангел? — Куроо тут же откручивает крышечку. — Что бы мы без тебя делали? Этот пляж сдох бы без тебя в первые же дни своего существования, клянусь! — он сглатывает, и Акааши невольно обращает внимание на то, как дергается его кадык под загорелой кожей.       — Прекрати так бессовестно мне льстить, — парень ухмыляется, снова глядя на стикер. Итак, пункт первый, — вы все приглашены к нам во вторник, не забыли? Мы вас ждем.       — Обижаешь.       — Будет круто, — Акааши опускает взгляд, вглядываясь в написанные собственной рукой строки. — И…       Куроо, однако, шумно прерывает его:       — Эй! Бросай ты уже свой квадроцикл! Давай на пробежку вместе! — он кричит это едва ли ему не в лицо, но Акааши даже не вздрагивает, лишь оборачивается через правое плечо, слыша шум приближающегося к ним квадроцикла. (Кое-чьей любимой детки, если быть точнее, но это не имеет большого значения прямо сейчас.)       — Хей-хей-хей! — знакомый голос вызывает улыбку на его губах, словно по чьему-то щелчку пальцев.       И, вообще, Акааши стоило бы признать, что Хината все-таки был прав, говоря о том, что Бокуто-сан выглядел хорошо в своем плавательном костюме из спандекса. Настолько хорошо, насколько это вообще было возможно в принципе: спандекс идеально подчеркивал красоту рельефа его великолепных мышц и, черт возьми, когда по нему мелкими каплями стекала вода, это потрясающее зрелище становилось еще горячее. Его рот автоматически наполняется слюной — о, он так жалок и слаб! — при виде этих широких плеч и сильной груди, что он ничего не может с собой поделать, лишь цепляясь пальцами за папку еще сильнее.       Он бы хотел забиться куда-нибудь в темный угол, чтобы выводить палкой по песку круги, отдаленно напоминающие эту превосходную и подтянутую задницу Бокуто, и плакать, но все-таки ему приходится взять себя в руки.       — Привет, — Акааши снова улыбается, когда Бокуто спрыгивает на песок и трясет головой, таким нелепым образом пытаясь привести в порядок влажные волосы, серая краска с которых уже почти смылась. Кончики пальцев Кейджи буквально покалывает от такого тупого желания прикоснуться к чужим волосам.       Большие золотистые глаза Бокуто загораются еще сильнее, когда он смотрит на него, и Акааши скользит взглядом по его прессу, скрытому за тканью верха черного костюма.       — Как патруль?       — Супер! — Бокуто экспрессивно вскидывает руки, и Акааши уже предвидит очередную дурацкую историю, которая так понравится Куроо, но у него лишь вызовет ироничную насмешку. — К парню прицепилась медуза! Он думал, что она ядовитая и рухнул прямо на деревянный шезлонг, а еще у него там застряла нога, и его сестра уже собиралась вызывать полицию.       — Полицию? — Куроо вскидывает брови и протягивает ему бутылку воды.       — Я не расслышал, на самом деле, — он нехотя, но признает это. Из груди Акааши вырывается смешок.       — Ну что, пробежимся? У нас есть полчаса.       — Окей! — Бокуто согласно кивает. — Акааши, а ты будешь смотреть на меня? Я собираюсь надрать ему зад прямо сейчас!       Акааши неуверенно пожимает плечами:       — Мне нужно вернуться в бар. Боюсь, Шое все-таки не справится там один, хотя я собирался разобраться с бумагами. Но не думаю, что сегодня это получится.       — В любом случае, он тебя услышит, — Куроо смеется, и Бокуто непонимающе косится на него.       — Но ты можешь подбросить меня обратно, — Акааши бросает взгляд на квадроцикл и снова смотрит на Бокуто.       Пробежка, кажется, отменяется. Бокуто довольно улыбается.       Последние лучи окончательно заходящего за горизонт солнца озаряют эти золотистые глаза прелестным сиянием, и Акааши хотелось бы позволить себе смотреть в них дольше, только вот подходящего момента еще не настало.       — Е-ей! Конечно! Только если ты пообещаешь не отвлекать меня от дороги! — Бокуто-сан буквально сияет, забираясь на брошенный квадроцикл снова.       Акааши переводит взгляд на Куроо, чувствуя, как начинают гореть собственные уши, и торопливо достает из папки пару цветных флаеров, все еще пахнущих типографией.       — Это программа фестиваля. Меня попросили передать вам, потому что седьмой пункт, — он указывает на нужную строку пальцем, обращая на него чужое внимание. — Остается под вопросом. Организаторы хотят знать ваше мнение по этому поводу.       — Окей, — Куроо щелкает языком, вчитываясь в яркие строки.       — Акааши! — кое-кто, кажется, стал терять терпение. Бокуто, впрочем, всегда был таким — нетерпеливым и отчаянно нуждающимся в чужом внимании. — Ака-а-аши!       — Покажешь остальным, ладно?       — Договорились, сперва узнаю, что по этому поводу думает Киеко.       — Спасибо!       Акааши забирается на квадроцикл, одной рукой продолжая удерживать папку, а другой обхватывая Бокуто за талию, потому что так надежнее, да и вообще безопаснее, и Куроо, буквально-таки скалясь, кричит ему вслед:       — Спроси у него, какую песню он сегодня пел в душе? Клянусь, это было просто отвратительно!       — Песню? — Акааши с изумлением смотрит на Тецуро.       Ответить, впрочем, он уже ничего не успевает. Квадроцикл срывается с места. Акааши лбом утыкается в чужое плечо, на мгновение закрывая глаза и прислушиваясь к нелепым оправданиям типа «эта дурацкая песня просто заела в моей голове, я же не настолько плохо пою, Акааши!». Он улыбается и молчит. Откровенно говоря, где-то в глубине души радуясь, что ему не приходится идти по песку рядом с морскими ежами.       От Бокуто пахнет океаном. Солнцем. Песком и солью.       (Акааши надеется, что сегодня он не влип в гнилые водоросли в очередной раз.)       Сердце начинает биться сильнее, и, в конечном счете, он решается обнять Бокуто за талию, просто прижимая надоевшую папку к его животу. Вряд ли это, конечно, доставляет особое удобство, но, по крайней мере, тот ничего не говорит, лишь продолжает болтать о какой-то ерунде. Эмоционально, громко и в целом так, как это мог делать только он. Акааши, безусловно, его внимательно слушает. Так, как это умеет делать только он.       Бокуто всегда говорит. Довольно много. Акааши всегда слушает.       Кожу как будто бы обдает легким жаром, в самом низу живота начинает скапливаться что-то, отдаленно напоминающее возбуждение. Акааши сложно описать это чувство. Ему просто нравится Бокуто в гребаном спандексе. Ему нравятся его красивые мышцы, то, как от него пахнет, даже если он и влип снова в гнилые водоросли еще утром, да и, честно говоря, ему нравится прижиматься к нему из-за спины, наслаждаясь их не длительной, но все-таки совместной поездкой.       — Бокуто-сан! — прямиком у бара их встречает Хината, который появляется буквально из ниоткуда, когда Акааши спускается на землю, позволяя Бокуто в этом ему помочь.       В глазах Хинаты светится необыкновенный восторг, и он кажется еще больше воодушевленным, чем обычно. Акааши хмурится, позволяя проявиться небольшой складке на лбу.       — Кто остался вместо тебя?       — Асахи-сан согласился меня подменить, — Акааши хмурится еще сильнее. Подобная смена ролей была чревата… разного рода последствиями, к которым они никогда не будут готовы. — Мне нужно было в туалет, — ну, конечно. Акааши в этом нисколько не сомневался.       — Я бы хотел оставить вас двоих наедине, но, Хината, прости, тебя ждут, — склонив голову набок, Акааши смотрит на этих двоих, понимая, что еще немного, и они начнут стоять на головах друг у друга. Их комбо — нечто реально опасное. Как и Асахи, оставшийся в баре один на один с такими большими и тяжелыми бутылками.       — Хей, ты лишаешь меня возможности пообщаться с моим учеником, — Бокуто хмурится, так же как и он сам минутой ранее.       Уголки губ Акааши приподнимаются.       — Он не твой ученик, — бросает он через плечо, опуская ногу на деревянную ступеньку на входе в бар.       — Акааши!       — Увидимся!       В конце концов, все же он позволяет Хинате задержаться ненадолго вместе с Бокуто, восклицая о том, какой у него все-таки классный костюм, и делая многочисленные комплименты, а сам идет на помощь Асахи. Кто, если не он?       Асахи выглядит так, словно готов вот-вот разрушить это место ко всем чертям. Его челка лезет прямо ему в глаза, и он смотрит на Акааши как на своего спасителя, когда все уже в прямом смысле валится из его рук.        С шумом. С треском.       Этот трудный день, очевидно, даже и не близился к своему завершению. Ох-ох.       Бесконечно долгая (как по ощущениям) смена заканчивается только спустя несколько часов, а также спустя две разбитые бутылки светлого нефильтрованного пива (Асахи-кун, почему?), спустя пару десятков восторженных «уо-о!» от Хинаты и спустя тридцать минут неловких объяснений на английском с пьяным туристом, приехавшим почему-то из Токио.       В конечном счете у Акааши не остается даже сил на то, чтобы завязать шнурки на своих кроссовках. Он просто падает на стул и пялится на ноги вместо того, чтобы начать шевелиться. Просто максимальная продуктивность.       Шое то и дело посылает ему «загадочные» улыбки-ухмылки-еще-непонятно-что-но-он-видит-его-зубы, словно намекая о том, что черта с два он забудет про свою миссию разгадать личность загадочного парня Акааши Кейджи, и как-то на это отреагировать тоже не остается сил. Он потирает переносицу двумя пальцами и шмыгает носом.       Аномальная жара, что длилась уже в течение всей последней недели, действовала по-особенному изматывающим образом. Его организм, кажется, не справлялся. Очевидно, и правда следовало бы пить больше воды. Совет простой, даже банальный, но именно его-то Акааши чаще всего и игнорировал.       Бодро напевая какую-то незамысловатую песенку себе под нос, Хината поднимает все стулья, и, наблюдая за ним, Акааши все-таки находит в себе силы для того, чтобы наконец-то завязать эти чертовы шнурки. Да! Просто невероятная сила воли требуется для этого.       Ну или энергетик. Его, правда, сейчас под рукой не было.       Светящийся в темноте экран смартфона показывает первый час ночи, и, на самом деле, сегодня они освободились немного раньше обычного, справившись с уборкой быстрее, во многом благодаря энтузиазму Хинаты.       Акааши действительно ему благодарен.       Все так же неизменно, как и обычно, их назначенное место встречи — пирс.       Акааши приходит туда первым, устало садясь прямо на песок и позволяя себе наконец-то залипнуть в экран телефона на какое-то время.       Он проверяет входящие сообщения, электронную почту, аккаунты в соцсетях и, конечно же, журнал вызовов, потому что кто-то звонил ему под конец его смены целых четыре раза, а еще успевает посмотреть прогноз погоды на ближайшие дни — вся эта рутина, в общем-то. Но с таким приятным послевкусием, которое существует только по окончанию продолжительного рабочего дня.       Акааши поворачивает голову в сторону, слыша приближающиеся к нему шаги и нажимая на кнопку блокировки экрана.       Появившийся (слегка с опозданием, но ничего страшного) Бокуто подает ему руку, чтобы помочь встать, и Акааши негромко произносит что-то, напоминающее благодарность.       Обычная зеленая футболка и черные шорты сменяют костюм из спандекса, слюни на который теперь пускал, кажется, еще и Хината, а за его плечом висит набитый вещами первой необходимости Бокуто рюкзак. Его серые кроссовки снова все в песке, впрочем, как и волосы, наверняка (Акааши слышал их с Куроо перед самым закрытием своей смены, да-да), и откуда-то из-за спины он достает водный пистолет, стреляя в него тонкой струйкой холодной воды, высунув язык.       Ребенок.       — О нет, — Акааши наигранно стонет, поднимаясь на ноги, по которым теперь стекали капли воды. — Ты напал на меня! Это что, война?       — Ха! Ты меня недооцениваешь! — Бокуто собирается выстрелить снова, но, к счастью, вода в нем заканчивается. Он разочарованно морщится и снимает рюкзак, чтобы засунуть пистолет внутрь. Акааши даже не хочет спрашивать, откуда он вообще его достал. Он чувствует, что в данный момент не готов к этой истории.       — Идем? — спрашивает он, когда Бокуто надевает забрасывает рюкзак за спину и быстро берет его за руку, большим пальцем автоматически поглаживая чуть выпирающую костяшку.       Он, кажется, отлично почувствовал его усталость.       Да. Эмпатии ему не занимать.       Бокуто тащит его вперед, продолжая тянуть за руку, пока Акааши, разве что, вяло перебирает ногами, мысленно жалея, что использовать его любимый квадроцикл во внеурочные, так сказать, часы, было нельзя. Он был бы не против прокатиться на нем снова.       — Устал? — золотистые глаза переполнены нежностью, когда Бокуто смотрит на него, обернувшись. Они блестят даже в темноте наступившей ночи, и Акааши с трудом верится, что он вот так просто может вызывать у кого-то такой спектр чувств. Их слишком много. Разве может так быть? Нереально.       — Да. Было бы неплохо, если бы не пришлось убирать осколки бутылок из-под ног посетителей. Нам повезло, что никто из них не потребовал возмещения морального ущерба, — Кейджи едва заметно усмехается.       — Тогда что насчет плана под номером сто семнадцать? — Бокуто останавливается и опускает его руку, намереваясь вот-вот снять рюкзак снова. Акааши задумчиво смотрит на него, вспоминая суть плана под номером сто семнадцать.       Не дожидаясь его ответа (в любом случае, положительного), Бокуто вручает ему рюкзак и поворачивается спиной; Акааши осторожно надевает его на свои плечи и касается ладонями широкой спины, обтянутой тканью футболки из качественного хлопка, когда Бокуто слегка наклоняется вперед.       Акааши ведет кончиком носа по коже на шее Бокуто, когда тот с потрясающей легкостью поднимает его на спину, позволяя ему сопеть в его ухо и своим дыханием опалять, щекоча, смуглую гладкую поверхность кожи.       Ему нравится этот план. А еще тот, что под номером восемнадцать, пускай тот и довольно смущающий.       Акааши обнимает Бокуто за шею и смотрит вперед; постепенно огни пирса оказываются все дальше и дальше от них.       — Будь осторожен, здесь повсюду валяются морские ежи, — предупреждающе говорит он Бокуто на ухо.       — Акааши, а ты знал, что если ты наткнешься на морского ежа, то в первые несколько секунд ты станешь как Всемогущий и, возможно, увидишь свое будущее? Правда, потом ты умрешь или, что еще хуже, но это довольно интересно, правда?       — Кто тебе такое сказал? — Кейджи тихо смеется, оглядываясь по сторонам.       — Хината, — Бокуто снова останавливается и поворачивает к нему голову. Не на все триста шестьдесят градусов, как это умеют делать совы, конечно, но так, насколько это вообще было позволительно в подобном положении.       Акааши качает головой прежде, чем своими губами коснуться чужих. Обветренных. Сухих немного. Он, пожалуй, должен поделиться с ним своим бальзамом для губ, как только они доберутся до дома.       Прижавшись к губам Бокуто, Акааши сразу углубляет поцелуй, проталкивая свой язык между них.       Он чувствует, как тот улыбается, и в ответ на это Акааши кусает его нижнюю губу.       Несмотря на то, что его губы такие сухие, они все еще до безумия мягкие. Акааши скучает по ним в течение всего дня. (Или всей своей жизни, возможно.) Отодвигается он лишь тогда, когда начинает подозревать, что чужая шея все-таки могла устать, и целует Бокуто в самый кончик носа. Шум ночного прибоя заглушает собственное участившееся сердцебиение.       — Эй, Акааши!       Акааши взьерошивает его волосы ладонью и скептически пропускает темные пряди между пальцев.       — У тебя вся краска почти смылась.       — Почему ты так беспокоишься о моих волосах? — с искренним удивлением спрашивает Бокуто, двигаясь наконец дальше. Возможность поскорее принять душ (желательно, вместе) и упасть в чистую постель приближалась с каждым шагом. К счастью, снятый ими дом располагался действительно неподалеку от пляжа.       — Я всего лишь думаю о том, что однажды ты их окончательно сожжешь.       — И что, ты перестанешь меня любить? — Бокуто поворачивается снова, чтобы бросить на него недовольный взгляд прежде, чем начать подниматься по ступенькам очередного моста.       Акааши слабо прикусывает его за ухо. Словно клювом.       — Никогда.       Бокуто удовлетворенно хмыкает.       Машины, проезжающие мимо, когда они выходят наконец к дороге, сигналят им, стоит им начать переходить на другую сторону. Акааши сопит, прижимаясь к Бокуто еще ближе, и всячески прогоняя из головы мысли о том, что поступает он просто ужасно эгоистично. Не он один устал после рабочего дня и не он один хотел отдохнуть и восстановить свой баланс энергии и сил. В свое оправдание, разве что, он может сказать только то, что Бокуто не дает ему слезть с него, продолжая крепко удерживать за ноги.       Ох. Акааши ведь даже всерьез и не пытался.       Ему должно быть стыдно.       Акааши целует его снова.       В лоб, в щеки, в нос, в губы, в подбородок, в скулу — всюду, куда он только способен дотянуться, обхватив любимое лицо ладонями.       — А если я подую в ракушку, ты придешь, Спасатель?       Бокуто замирает прежде, чем насмешливо фыркнуть.       — Мне кажется, или ты влюблен в мой костюм больше, чем в меня?       — Хм, — да, ему приходится задуматься над этим вопросом. На полном серьезе. Может быть, это месть за то, что ему приходится снова чувствовать асфальт под ногами так скоро. (Ему все еще должно быть стыдно.) — Возможно, — Акааши поглаживает Бокуто по щеке, стоит тому нахмуриться и уставиться куда-то в звездное небо, слегка затянутое тучами над их головами.       Сияние едва заметных созвездий отражается в его глазах, пока он ластится к его руке.       — С Магадаскара. Даже.       Акааши улыбается.       Пожалуй, он должен ответить Хинате на так волнующий его вопрос.       Его парень — дурачок.       А еще у него краска с волос смывается. Он же в воде постоянно находится, и все такое.       Хинату, правда, этот вопрос уже не так уж сильно и волнует. Пластиковый стакан со смузи (с лаймом и арбузом, кстати) он роняет себе в ноги.       В глазах Хинаты просто бесконечная вселенная. Не то чтобы он всерьез был готов это увидеть.       — Б-бокуто-сан и Акааши-сан?