and winter wasn't wintery today

Ввалившись в квартиру, ты захлопываешь за собой дверь и еще несколько секунд стоишь, прислонившись к ней спиной, не зажигая свет и привыкая к теплу. Сумасшедший город. Сумасшедшие люди. Сумасшедший холод. Очередной безумный денек, начиная с подъёма в шесть утра, закончившегося кофе, забытого дома телефона, беготни по студии, катавасии в метро и завершая – на особо, знаете ли, высокой ноте – умалишённой в универе. Прибавьте к этому жуткий холод в дуэте со сносящим ветром – и получите картинку идеального дня Карла Норена. Стаскиваешь куртку и ботинки, шмыгнув носом, разматываешь шарф, все еще не чувствуя ни рук, ни ног, давишь локтем на выключатель… и ничего. Жмешь еще пару раз, чтобы убедиться в том, что света не предвидится, тяжко вздыхаешь… и тут же застываешь на месте, почувствовав запах кофе. Свежесваренного кофе. Приготовленного кем-то не больше пары минут назад. - Ну и кого чёрт принес? – радостно улыбаешься ты темноте. – Кого бы ни, сейчас же делись со мной кофе. - А будешь чертыхаться, расскажу всё Гусу, - негромко отвечает темнота совсем рядом. – Я здесь. Оборачиваешься, вновь улыбаясь. - Ну, раз всё… расскажи тогда заодно и то, куда на самом деле постоянно деваешься, когда вроде как отправляешься бродить «искать вдохновение» или чего ты там вешаешь всем тебя разыскивающим. И то, что нёс позавчерашней ночью, тоже, в подробностях, пожалуйста, а то от Гуса я таких слов вообще никогда не слышал. Забираешь у Бьорна из рук собственную пол-литровую кружку с нарисованными собаками и делаешь большой ухающий вниз глоток горячего кофе, продолжая глядеть на Диксгорда. Глядеть, притворяться невозмутимым и сдерживать такую сильную дрожь, которую почувствовал, как только услышал его голос, и желание, от которого руки сводит от самых плеч до ладоней, что сейчас покалывает жаром от кружки. Бьорн издает короткий смешок и разворачивается. - У тебя свет везде отключили, - говорит через плечо. - Ну спасибо, не заметил, - фыркаешь, идя за ним. И тут же чуть не наворачиваешься, зацепившись ногой о стеллаж – а Бьорн, быстро обернувшись, тут же ловит тебя за руку – и словно током дергает. Чёрт. И дальше шагаешь только лишь на ощупь в кромешной тьме, пока Бьорн все еще держит твою ладонь, ведя за собой, прекрасно зная, какова цена твоей показной невозмутимости, остатки которой враз разлетаются по углам, стоит тебе споткнуться напоследок – о кровать, так и не застеленную с утра. И дрожишь еще сильнее, едва коснувшись шеей прохладной подушки, когда Бьорн стаскивает с тебя свитер, дыша сбивчиво и то в лучшем случае через раз, когда шипит от контраста температур, вжимаясь в тебя, все еще не до конца согревшегося, когда тянешь его на себя, вдавливаешься, вплавляешься, лихорадочно скользя ртом от плеча к шее, от скулы к губам, тут же выгибаясь от его рук на теле, жмурясь от колкого удовольствия, ища его потемневший взгляд, сразу пригвождающий тебя к месту, снова выдыхая что-то неразборчивое... . . . - Когда там у тебя очередная встреча назначена, а, юное дарование? – Бьорн опирается спиной на одну из створок окна, глотая кофе. - Завтра в восемь, - ты жмуришься, пытаясь навести резкость и различить его силуэт на фоне светлого прямоугольника, и зеваешь, ёжась от прохлады, неумолимо забирающейся даже под тёплое одеяло. – Эй, давай закрывай уже окно, холодно. - Ещё чего, там весна. Бьорн задумчиво смотрит на полную тихими ночными звуками улицу с редкими прохожими и лёгким ветром, гуляющим от дома к дому. А ты коротко выдыхаешь, чувствуя, как в очередной раз сжимает что-то внутри, когда он вот такой. - И вообще иди сюда.