acceptus

Сэм очень аккуратный человек. Если бы пришлось говорить об этом кому-нибудь, Баки просто-напросто показал бы его дом — и этого было бы достаточно. У Сэма всегда всё на своих местах, даже мысли, о которых он думает постоянно. Загвоздка лишь в том, что мысли эти оказываются произнесены не тогда, когда их больше всего хочется слушать. У Сэма есть множество хороших сторон, но он не идеален. И вот с этим Баки приходится мириться одному, потому что он забывает о важном: Сэм всего лишь человек. А людей обожествлять глупо. Баки и чувствует себя идиотом, когда понимает, что снова забыл о важном: Сэм Уилсон всего лишь человек. Хороший, потрясающий, но не идеальный. Когда они ссорятся впервые, он даже не верит в то, что это действительно произошло. Барнс начинает собирать свои вещи, пока ждёт, когда Сэм снова заговорит. Но Сэм молчит, он даже открывает ему дверь и хлопает ею за его спиной. А случается, в общем-то, всего одна вещь. Может, две или три. Они просто сильно устают, и не находят общий язык. Значит, фотография. Баки и был бы рад свалить всю вину на эту вещь, но дело ведь в другом. Когда он видит старую фотографию Сэма и Райли (это имя он слышит потом), то в его груди начинает неприятно ныть. Сэм просит поставить фотографию на место, на нужную полку, туда, где она и стояла, но Баки не понимает, какого, значит, чёрта, эта фотография должна стоять на виду? — Кто это? — спрашивает Баки. Сэм говорит: Райли. Сэм говорит: работали вместе. Говорит, что он погиб. И вот всё, что стоит Барнсу знать. Но Барнс копается глубже, находит досье, а потом как-то Стив рассказывает ему, что той самой операцией руководил Сэм. И Райли подстрелили. И ничего, кроме той фотографии от него не осталось. Так, значит, умер тот, кто для Сэма являлся частью его жизни. Такой жизни, что Сэм до сих пор хранит его фото и до сих пор не может ничего о нём рассказать. Баки знает: Сэм чувствует боль наряду со всеми остальными. Баки знает: Сэму тоже снятся кошмары. Они, значит, снятся всем, но вот только эти кошмары — они совсем другие. После них просыпаешься не с криком, а с комом в горле. После этих кошмаров хочется дышать не воздухом, а угарным газом. Пить яд. Вкалывать морфий. «Что значит для тебя Райли?», — хочет спросить Баки. Но он говорит: «почему он так для тебя важен?», и это выводит Сэма из себя. Поначалу он цепенеет и отмахивается с раздражением, но потом выплёвывает: — Это тебя не касается. Это только моё дело. Мой дом — мои правила. Либо принимай, либо… — Что «либо»? — Неважно. «Неважно» звучит, как «проваливай». Как слова, которые не хочется слышать. А Сэму не хочется их говорить. Целую неделю Баки живёт один. А потом приходит Сэм. Без извинений и лишних слов. Он приходит — и вот встречайте его, и признавайтесь ему в том, что виноваты сами. Сэм, по сути, всегда выглядит грозно, когда чем-то недоволен. Он этим Барнсу напоминает Стива. Будто они братья по недовольству людьми. Только у этих двоих есть верная мораль, есть то, чему они следуют, а если не следуют другие, то эти двое приходят к настоящему ужасу. То есть как это можно врываться в личное пространство? И как можно отпускать прошлое, когда оно — неотъемлемая часть любого человека? Баки кормит его вчерашним супом и злаковым батончиком. Сэм съедает всё. А потом неожиданно говорит: — Извини. Так они, значит, и мирятся. Временами Баки, правда, уезжает к себе в съемную квартиру, но обычно ночует у Сэма. Он замечает, что фотография Райли стоит теперь совсем на другом месте, она не попадается на глаза при входе в спальню, но если вот не спать и взглянуть налево… Баки смотрит туда слишком часто. Он почти готов выколоть себе глаза.

***

Разговор со Стивом не помогает. Обычно это как происходит: он приходит к Стиву, предлагает куда-нибудь сходить «как раньше», ждёт, пока Стив напомнит, что сейчас другое время, что они уже не те мальчишки, а потом ждёт, когда Роджерс предложит альтернативу более стариковскую. И вот они сидят, пьют чай, и Баки медленно подходит к той теме, которая его волнует. Он ведь не умеет вываливать всё сразу. Он открыт достаточно, чтобы не лгать — и только. — Никто ведь не видел этого Райли, да? — Когда мы познакомились с Сэмом, Райли уже не было в живых. Сэм… справлялся. И справляется сейчас. Я, честно, не совсем понимаю, почему ты снова говоришь о нём. — О Сэме? — совсем глупо переспрашивает Баки. — О Райли. — Понимаешь… я думаю о нём. О них. И это сводит меня с ума. Я ведь не могу ревновать его к мёртвому человеку, в самом-то деле, но это всё… крутится в голове. Я пытаюсь не думать, а оно само врывается. И я смотрю на фотографию, где они вместе, и понимаю, что это та огромная часть его жизни, в которую он меня не пускает. Сколько мы уже вместе? Мне нужно ещё подождать? Так я подожду, только знать бы, что мне действительно есть чего ждать. — Баки, — Стив мягко кладёт руку на его плечо, а потом наливает ему выпить. Честно, бар у Старка отличный. Баки без зазрения совести опрокидывает в себя лучшую бутылку бренди. Того самого, который больше всего любит Старк. — Помнишь, тебе как-то понравилась Долорес? Ты для неё выиграл игрушку в тире, потом цветы рвал с клумб. Тебя даже сторож едва не подстрелил! А потом выяснилось, что у неё есть парень. Ты тогда зарёкся говорить о ней, а по пьяни сказал мне, что и вовсе больше не собираешься влюбляться. Баки вспоминает и хмурится: ничего лучше в голову не пришло? Стив замечательный друг, но просто ужасный человек. — И ты ни разу после того случая о ней не говорил, будто и правда забыл, но встречался потом с другими. И я уверен, что и влюблялся. Тебе нужно было просто время, чтобы рана затянулась. — Мог бы просто сказать, что со временем всё проходит. И мне просто нужно дать ему время. Или что-то вроде того. — Что-то вроде того? Что же, может, и так. Я прямо тебе говорю: ты не можешь требовать от Сэма больше, чем он может дать. Ему больно не по расписанию, он не может тебе точно сказать, что спустя год или два ему будет легче и всё будет в порядке. И что это время ты должен ждать. Ты сам делаешь выбор: поддерживать его и быть рядом или признаться себе и ему в том, что ты не справляешься. — А я разве не справляюсь? Я просто прошу поговорить, разобраться во всём, чтобы лучше понимать. А слышу в ответ «это не твоё дело». А как не моё? Если моё. Моё ведь? После бренди даже обиженный голос звучит забавно. Баки хмыкает, а Стив качает головой, будто та мысль, что вертелась в его голове, была иной. И она всё ещё там, — Стив проверяет её наличие в голове. — Когда Тони расстался с Пеппер, — о, ещё одна больная тема, думает Баки, — он сильно грустил. Порой я вижу то, каким взглядом он провожает её и Хэппи, как он смотрит на их обручальные кольца, и даже у меня закрадываются сомнения: счастлив ли он со мной так, как мог бы быть счастлив с ней? Но, в конце концов, кто о таком не думает? Хотеть для себя счастья… разве это зазорно? Представь, что у тебя сейчас кто-то появится, кто-то ещё, помимо Сэма… и ты выберешь всё равно его, но когда-нибудь в твоей голове мелькнёт мысль: а что было бы, если бы ты сделал другой выбор? Баки представляет ещё одну копию Сэма в голове. Только эта копия не держит от него секретов, говорит о своих чувствах, тоже смеётся в открытую и ворчит по утрам. Копия кажется идеальной, совсем нереальной. Копия — как его ошибочные представления о Сэме. Баки называет это боготворением. Стив продолжает: — Или что было бы, если бы Райли остался жив? Может, они бы расстались спустя год, а, может, они всё ещё были бы вместе. И у всех вас были бы иные отношения. Иные люди рядом. Вокруг столько возможностей и мы несём ответственность за каждый свой выбор. Единичный. Порой это бывает тяжело. Но чем больше сомнений ты будешь пускать в свой разум, тем тяжелее тебе будет. Разве настолько ты несчастен, чтобы постоянно думать о том: а что было бы? Я знаю только одно: Сэм думает о своём прошлом из-за чувства вины, а не из-за того, что хотел бы всё вернуть и быть с ним, а не с тобой. Сказать, что становится легче? Неправда. Стив только больше его запутывает. И демагогия — да, это его конёк. Баки выпивает ещё и уходит. А в голове всё крутятся и крутятся слова Стива. Может… он и сам такой? Думает о Пэгги и о том, сколько всего упустил, поэтому и понимает Сэма. Подумав ещё, Баки решает, что не должен об этом думать. Однако звонит Стиву и спрашивает: — Как часто ты думал о том, что у тебя был шанс прожить с Пэгги счастливую жизнь? По ту сторону слышится напряжённое молчание. А потом Тони чётко произносит: — Стив спит, чего советую и тебе. Не успев извиниться, Баки слышит гудки. Впрочем, совесть его почти и не гложет. И он вдруг решает, что тот старик, выступающий в Стокгольме, был прав: эмоции слишком переменчивы и часто колеблются. А любовь — это не эмоция. Это выбор. Значит, Стив выбрал Тони. А Тони выбрал Стива. Он выбирает Сэма. И так далее. Рано или поздно цепь должна замкнуться. Очень невовремя Баки вспоминает о полигамии. То есть, бывает же так, что человек выбирает сразу двух, а те двое — его. У них, видимо, с Сэмом примерно также. Баки выбирает Сэма, а Сэм выбирает своего мёртвого бывшего и его. Фотография на полке так и подтверждает его мысли. Пока Сэм спит, Баки отворачивает рамку, а только потом ложится в кровать. Благо, похмелье ему не знакомо. Утром он уже просыпается отдохнувшим и полным сил. Правда сообщение от Стива безрадостно гласит: «когда напьёшься в следующий раз — занеси мой номер в чёрный список». После обеда Стив ему пишет: «извини, что так грубо, мы уже помирились; и у тебя тоже всё будет хорошо». Как эти двое учатся ладить для Баки остаётся всё ещё непонятным. Настолько разные и настолько упёртые люди просто не уживаются рядом, а эти двое ещё умудряются друг друга любить. Вот оно как и бывает.

***

Сэм с утра без настроения. Это становится понятно по тому, как он готовит завтрак, как молчаливо сверлит взглядом стену. Баки не хочет попадать под горячую руку, поэтому ждёт подходящего момента для разговора. Случается это только к вечеру. Ещё одну попойку его организм, конечно, перенесёт, но Баки решает ограничиться лишь одним стаканом. Выясняется, значит, следующее. Сегодня дата. Четыре года со смерти Райли. И снова — имя. И снова — этот взгляд. Сэм несчастным никогда не выглядит, но в этот вечер, пожалуй, Барнс делает ему скидку. И он просто не может позволить себе скотское поведение. Молча он выслушивает пьяную речь о прошлом, потом несколько раз за ночь он держит Сэма над унитазом. К утру, если честно, Баки кажется, что это было слишком. То есть — они ведь даже не поговорили толком. Сэм рядом шевелится, Сэм рядом перекидывает через него ногу, тянет к себе, и использует его, как обнимательную подушку. Пожалуй, Баки снова ошибается: ради такого он вытерпит ещё сотни таких ночей. Но всё же надеется, что таких геройствований от него не потребуется в ближайшие пару месяцев, а то и лет. Впрочем. Кто будет его спрашивать? Его желания постепенно вытесняются необходимостью мыслить трезво и действовать только во благо. Он не то, чтобы сильно уж старается, но, кажется, что действительно прикладывает усилия, а когда результат не оказывается ожидаемым, он полагает, что недостаточно сделал, он мог бы и больше. Может, он и раньше таким был. Если бы он достаточно крепко держался, если бы он хотя бы попытался протянуть ещё, может быть, он бы не упал с того поезда, не подвёл Стива, не оставил его одного. Порой мысли заходят дальше. Баки не суеверен, но предполагает: если бы существовала такая сила, которая могла бы оживить Райли, всё исправить, пошёл бы Сэм на всё, чтобы воплотить такое в жизнь? Может, он даже бы принёс кого-то в жертву. Или сам пожертвовал собой. Баки кажется, что Сэм на такое способен. И если не на трезвую голову, то хотя бы на пьяную точно. — Сэм, — Барнс предполагает, что утром самые глупые вопросы звучат мягче. — Если бы у тебя была возможность загадать одно любое желание, с условием, что оно обязательно сбудется… то чтобы ты загадал? Но только одно желание, нельзя загадывать ещё три желания или ещё десяток желаний. — Тогда бы я загадал блины, политые сиропом, прямо в постель. Смех Сэма намекает на то, что вопрос не воспринят всерьёз. Джеймс из-за этого хмурится и спрашивает снова: — Почему? Я ведь серьёзно. Одно желание, подумай лучше. — О, ты на глобальном уровне хочешь знать? Ну, не знаю. Было бы неплохо, если бы в мире не было голода. Или что там сейчас является самой важной проблемой человечества? — Да нет же. Загадывай для себя. Забудь пока о проблемах мира. Только ты. И твои желания. Сэм пожимает плечами. Он будто бы с потолка желает прочитать ответ, Баки смотрит: там пусто. Поэтому, видимо, Сэм пожимает плечами. Сэм отвечает: — Тогда мне нужно подумать. Его раздумья продолжаются не один час. Баки даже не уверен, что не проходит несколько дней — всё тянется до невозможного медленно. И день выходит молчаливым. Сэм, может, всерьёз думает над своими желаниями. Переосмысливает свою жизнь. А Баки хочет простого и очевидного: того, что придумал сам. — Знаешь, я думаю, что человечество меня всё же касается и это моё желание. Так вот. Желание, чтобы больше никто не голодал. — И ты уверен, что больше ничего не хочешь, что нет ничего важнее? — Полагаю, что нет. Но если у тебя есть ответ получше, то я слушаю. Что бы ты загадал? Джеймс смотрит, как Сэм садится рядом и протягивает ему миску с хлопьями, которые обычно едят на завтрак, а Сэм их вываливает вместо попкорна и ест так. Без молока и столовых приборов. Его пальцы потом становятся сладкими и он не может взять пульт в руки. Баки приходится переключать самому. Время идёт, а вопрос так и остаётся без ответа. Может быть, Баки тоже бы подумал о мире. Но сейчас он думает о том, что у него есть всего одно желание. И оно связано с Сэмом.

***

Возможно в глубине души Баки этого желал, потому что знал, что такое невозможно. Ведь иначе это стало бы его главным кошмаром. Но вот она реальность — Райли стоит на пороге их дома, живой и невредимый, а Сэм даже не задаётся вопросом, как такое возможно. Он его обнимает, хлопает по плечу, приветствуя, будто поездка до рая и обратно — обычное дело. Баки уверен: его бы поездка была длиннее, и путь прокладывался бы под толщи земли. В раю бы не хватило места для его грехов. Даже для его безрадостных мыслей. И вот он смотрит на этот момент, а сам не рад в душе за человека, которого, как он считает, любит. В ежедневнике, потрёпанном от времени, он записывает такую мысль: если бы счастье было в том, чтобы дарить радость другим, никто не был бы по-настоящему счастливым. Потому что собственное и чужое счастье зачастую отталкивается друг от друга. Именно поэтому, когда Джеймс видит Сэма счастливым, он не испытывает благой радости, ему хочется открыть дверь, выставить всё хорошее на улицу и остаться в тени, без намёка на счастливую жизнь. — Дело не в том, что я ревную, — говорит Баки самому себе, когда сидит в кресле, и представляет, что соседнее занято человеком. — Дело в том, что я боюсь. Как нескончаемый кошмар, Баки видит этот день снова и снова: Сэм открывает дверь. Сэм счастлив. И, кажется, что проходит очень и очень много времени, прежде чем Баки ловит себя на мысли, что всё повторяется лишь по его желанию. И вот он желает оказаться в ином месте. В иной жизни. И он просыпается, видит Сэма, оглядывается в тишине. Смотрит на время: прошла только половина ночи. А другая половина наполняется жизнью и бодрствованием. Баки больше не решается заснуть, он ворочается в кровати, потом идёт в душ. Он даже думает позавтракать в четыре часа ночи. И чем чёрт не шутит — он собирается насыпать столько хлопьев в салатницу, сколько Сэм не съедает за пару дней. Только вот взгляд его цепляется за отражение. За зеркало, стоящее в ванной комнате. Барнс, значит, смотрит в зеркало. Барнс видит там Райли. А потом понимает: он и есть Райли.

***

Проснувшись, Джеймс ощупывает своё лицо. Потом ощупывает тело. Он берёт телефон и пытается в отражении дисплея себя рассмотреть. Что точно: он — это он. Без всяких сомнений, он является человеком, которым всегда являлся и — он надеется — будет являться дальше. Сны часто его тревожат. Он часто видит странные вещи. И теперь, точно проснувшись и осознав реальность, ему даже становится легче. Поэтому с облегчением он выдыхает и вздрагивает, когда голос Сэма рядом задаёт вопрос. Он поворачивает голову и видит удивлённое выражение лица. — Ты в норме? За долгую ночь соскучился по самому себе? Никогда не видел, чтобы ты так тщательно собой любовался. — Я проверял, — хмуро отвечает Баки. К счастью, Сэм больше не задаёт вопросов. Что-то в его голове подсказывает, что лучше не трогать эту тему. И они забывают о странностях, целый день предаваясь лени. Вечером, правда, Старк приглашает их в гости. Они собираются почти неохотно, пытаясь придумать хороший повод, чтобы остаться здесь. Дома. — Может, скажем, что ты заболел? — Я говорил днём со Стивом, он знает, что я здоров. А ты? — Я не болею, сам знаешь. — Домашние животные? — У нас их нет. — Дети? — Тоже. — Тогда, ты готов? — Ещё пять минут. Как тебе эта рубашка? Сэм поворачивается. Сэм видит на Баки свою рубашку. — Эй! Баки воспринимает этот ответ, как положительную реакцию. И они вместе садятся в машину и уже спустя минут двадцать поднимаются на девяносто восьмой этаж. — Порой мне кажется, — шёпотом говорит Баки, — что эта башня становится с каждым годом всё больше и больше. — Думаешь, он компенсирует так размеры? Они оба смеются. И когда двери лифта отворяют им огромную гостиную, они перестают жалеть о том, что в этот день выбрались из собственного дома. Может быть, многие вещи и правда случаются к лучшему. Баки придерживается Стива, потому что тот пытается что-то ему сказать, но их кто-то перебивает. Кто-то постоянно подходит и что-то говорит. — Ты спрашивал меня, ну, когда я спал, а трубку взял Тони, — Стив упирается в барную стойку, когда рядом никого не оказывается. Он склоняется тенью над Баки, — ты спрашивал меня о Пэгги, я правильно понимаю? Баки кивает. Он вообще-то не думает о том, что сейчас время и место. А Стив продолжает: — То, что было тогда между ней и мной. Это было иное. Когда я увидел её… а когда увидел Тони. Это совсем разное. Она была идеальна, а он был просто невыносим. Она поддерживала и понимала меня и мои взгляды, Тони же едва терпел, когда я раскрывал рот. Понимаешь? Баки качает головой. Единственное, что он понимает: Стив странным образом перебрал. — Мы с Тони прошли через всё это, — Стив мягко глазами скользит по стенам, — и я бы ни за что это не променял на идеальный образ девушки, в которую был влюблён совсем юный мальчишка. Это было сильно и важно, но Тони, — голос у Стива становится другим. Баки не может найти этому голосу название. — Тони — это совсем другое. — И ты это ему сказал? И вы… помирились? Глаза у Стива становятся шире, а потом он тихо начинает смеяться. — Ни за что. Его эго не выдержит того, что он не единственный, а, во-вторых, он не может терпеть длинные речи, поэтому я просто ему сказал, что ты перебрал и что ты больной на голову. Он с этим согласился, кстати. Оскорбиться Баки не позволяет совесть и вина, поэтому он бьёт друга в плечо и отходит в сторону, сам не понимая, с чего смеётся вслух. Кажется даже, что он начинает понимать.

***

Очень редко — настолько, что даже бессмысленно отмечать такие дни — Баки срывается и делает не очень хорошие вещи. Такие, от которых ему, если честно, бывает стыдно. Он, значит, даже порой напоминает провинившегося щенка, бросающего грустный взгляд на людей. Баки смотрит только на Сэма. И да, он знает, что очень и очень виноват, но с другой стороны… — Их было четверо! А ты полез один в горящее здание. И что, что у тебя есть крылья? — И что, что у тебя есть железная рука? Ты на голову больной! — Сэм повышает голос. Его недовольство может даже источать запах, от которого у Сэма пересыхает в горле и начинает кружиться голова. Ожоги заживают у Баки быстро, почти даже не оставляют следов, но вот Сэм думает иначе. Сэм не желает видеть правды: он справился, он молодец. — Если я говорю, что справлюсь, говорю, что не нужно вмешиваться, это значит, что я справлюсь и не нужно вмешиваться. Я бы сам вытащил тех людей. Куда ты полез? — Помогать. Здание вот-вот бы рухнуло. — У меня всё было под контролем! Сэм и Баки ссорятся не так уж и часто. А повышают голос ещё реже. В целом их жизнь вполне можно назвать мирной, за исключением интенсивных дней, наполненных тренировками и обязательствами перед миром. Перед государством. И друг другом. — Все ведь выжили, — предпринимает последнюю попытку Джеймс. И Сэм, бросающий на него долгий взгляд, совсем хрипло отвечает: — А если бы не выжил ты? И вот та причина, по которой взгляд у Баки, как у провинившегося щенка. Стоит только с кем-то связаться, стоит только обзавестись подобием семьи, подобием толпы друзей — и твоя жизнь перестаёт тебе принадлежать. Она становится общим достоянием. Общим трофеем, за который готовы сражаться если не все, то большинство. Главное то, что Джеймс жив. Главное то, что они оба живы. Но Сэм зол и Сэм не хочет его слушать. У Сэма чувство потери давно въелось в кожу. И сейчас ему снова больно. Баки это понимает. Но разве больно только одному из них? А раны на теле начинают снова ныть, и Баки вздыхает, думая, что, возможно, сейчас ему лучше будет снова уехать. Совершить побег. Переждать облаву. — Ну и куда ты? Сэм застаёт его со спортивной сумкой на плече. Баки вздрагивает и медленно оборачивается, будто он вор, пойманный с поличным. — В квартиру. Ту. Съемную. — Это то, чего ты хочешь? Баки честно отвечает: нет. — Вопрос в том, зачем же ты тогда собираешь вещи и уходишь. — Это кажется верным. Всем нужно время, чтобы остыть. — Ты можешь идти, если это время нужно тебе. Но мне оно совсем не нужно. Баки хочется спросить «как», но Сэм видит этот вопрос в его взгляде. В его жесте, в том, как тот опускает на пол сумку. — Ты думаешь о том, что я чувствую, анализируя собственные эмоции, Бак. В этом и проблема. Ты думаешь о том, что я должен чувствовать, а не спрашиваешь меня о том, что я испытываю. — Но ты ведь и не говоришь! Не отвечаешь на вопросы. — Я не отвечаю на очень малое количество вопросов. Если тебя интересует исключительно малая часть, то мне жаль. Удивление медленно тлеет, а вместо него вспыхивает злость. Обратная сторона сочувствия — излишняя осторожность. Но чтобы вправить кость, осторожничать совсем не нужно. Баки думает: пора уже спросить. Пора уже поставить точку. И он напряженной фигурой застывает напротив Сэма, чтобы сказать: — Что ты чувствуешь. Что ты, чёрт возьми, чувствуешь ко мне? Сэм оказывается сбит с толку. Ведь совсем не важно, сколько вопросов будет задано, Сэм ответит только на те, на которые у него есть ответы. Всё остальное Баки будет анализировать сам. Он ведь знает, что дело не в том, что в доме был пожар. Не в том, что там были люди и они могли не успеть всех спасти. Не в том, что Баки ослушался приказа и вмешался. Дело в том, что они оба понимают главную причину. И Сэм говорит: — Ты ещё более на голову больной, чем я думал. — Ты придурок, который не умеет говорить о чувствах. — А ты… Баки носком ботинок пинает сумку подальше к шкафу. Сэм думает, видимо, над остроумным ответом, но Баки совсем плевать. И это ещё не всё. Они к этому, — знают оба, — ещё вернутся. Но пока Баки толкает Сэма к стене, пока целует его, они оба думают, точно, без всяких сомнений, об одном.

***

Правда в том, что никто не знает, как ему быть. В том, что нет никакого путеводителя по собственным мыслям. И кофе утром — не всегда приятнее горячего чая. Баки только спустя пару дней решает, что их мирная жизнь, затянувшееся молчание пора прекратить. Ведь в каждом непроизнесённом слове и жесте ощущается напряжение, ожидание нового взрыва. Сэм шутит, как и всегда. Баки, как и впрочем, думает пригласить Стива в бар. Но пока они сидят за столом и намазывают на свои тосты джем, Барнс буднично говорит: — Я не хотел бы в нашей жизни везде видеть тень Райли. Мы должны об этом поговорить. — Что ты хочешь узнать? — Как сильно ты его любил? Сэм каждый тост намазывает ровным слоем. Этот человек аккуратен даже в тех вещах, в которых аккуратным не принято быть. Каждый тост оказывается на тарелке, каждое слово оказывается произнесено. Сэм вздыхает. И на секунду его губы искажаются усмешкой. — Скорее, как сильно он меня любил. Баки пытается слушать. Пытается делать вид, что их разговор не тяжелее шкафа, в котором трещат кости похороненных скелетов. Их там — с десятка два. Не меньше. Они пытаются вываливаться, но Сэм удерживает, протягивая Баки по косточке то, что осталось от Райли. — Он и в армию пошёл только потому, что я туда хотел. Мы всегда сражались плечом к плечу. Он был готов прикрывать меня, готов был следовать куда угодно. Он был добрым и смелым. И честно, я совсем не знаю, почему он так сильно меня любил. Я был его наставником. Я был ему другом. Я был для него всем. И в какие-то моменты это подкупало. В какой-то момент я и сам стал на него смотреть иначе. Не могу сказать, что это была любовь. Я не знаю, что это было. — Что с вами произошло? — Это была обычная операция. Мы делали это сотню, может, даже, тысячу раз. Всё по правилам: общая связь, я задаю направление, слежу за объектом. А потом гремит взрыв, я даже понять ничего не успел. Смотрю: а Райли весь в огне. Падает вниз. Я знаю, но ничего не смог бы сделать, не смог бы его всё равно спасти. Но этот запах гари… обожжённой плоти. И он там, на горячем песке, мёртвый. Я не был уверен, что смогу такое забыть. Сэм старается не смотреть в глаза, и Баки его в этом понимает. Он и сам избегает взгляда. — Однако, — продолжает Уилсон, — с каждым годом становится легче. Хотя порой меня одолевают смутные чувства. Мысли о том, что это моя вина. Не только его смерть, а то, как сложилась его жизнь. Порой я думаю, а заслуживал ли я вообще эту любовь? Может, я просто использовал парня? Это было бы удобно и выглядит вполне логичным. Но я не знаю. У меня нет на это ответа. И на вопрос, как сильно я его любил, я бы хотел ответить что-то однозначное, однако… — Чувства колеблются, — понимает Баки. И Сэм кивает. Сэм чувствует, что это верно. — А что насчёт меня? Сэм пожимает плечами. И вся та горечь спадает с него, как сон. — Тебя я, однозначно, не могу терпеть. — Я серьёзно. — Я тоже. — Я тебя сейчас ударю больно, — смеётся Барнс. И Сэм с улыбкой молчит. А потом, совсем буднично, но тихо заверяет: — Я тебя тоже.

***

— И всё же, — Баки смотрит на потолок, на котором всё ещё не написаны ответы. Может, думает он, они потом нарисуют там звёзды и будут смотреть на бездвижное небо, представляя себя героями совершенно других книг. Где всё гораздо проще, где слова однозначны, чувства — статичны. И нет ни желания, ни сил напрягаться в поисках других истин. — Если бы Райли выжил. Ты бы был с ним? — Кто знает. Почему это тебя тревожит? — Я просто думаю. Вот был бы он жив, ты был бы с ним. Мы бы познакомились. Мне ведь пришлось бы тебя соблазнять, чтобы увести у него? Сэм со смехом толкает Баки в плечо. — А что? — Барнс заметно оживляется. — Я раньше пользовался популярностью у женщин и мужчин. Меня многие считали соблазнительным. Да и сейчас считают. Разве нет? — Да-да, всё так. И я один из тех, кто считает также. Баки снова смеётся. А потом в комнате становится совсем тихо. Сэм засыпает, а за ним засыпает и Барнс.

***

В Башне даже ночью слышится гул. В ней никогда не бывает тихо. Стив учится засыпать с этим шумом. Стив учится привыкать к тому, что это время — ну такое вот шумное. Тони не спит. Он читает книгу, а потом неожиданно для всех, говорит вслух: — Как думаешь, у них всё будет хорошо? — У кого? — сонно спрашивает в ответ Стив. — У Сэма с Баки. — Конечно же, всё будет хорошо. Чего спрашиваешь? — Ко мне вчера Сэм подходил. Спрашивал о Пеппер, представляешь? О моих чувствах и прошлых отношениях. Они ведут себя, совсем как дети. Мальчишки, а не взрослые мужчины. — Они многое пережили… сам знаешь. — А кто не пережил? Просто, странно это. У них точно всё в порядке? — Да. Уверяю тебя. Лучше ложись спать. — Ладно, ты прав. Но почему именно о Пеппер? Стиву всё же приходится открыть глаза. Он поворачивается с одного бока на другой, забирает у Тони из рук книгу и выключает свет. — Думаю, ты просто слишком долго не спал и бредишь. Завтра утром поговорим. А теперь — спать. Тони ещё некоторое время пытается в темноте хмуро смотреть на Стива, но в конечном итоге смягчается: он всё равно успеет устроить допрос с пристрастием. Но потом. — Стив? — Что ещё? — А если бы ты оказался в прошлом, ты бы начал встречаться с Пэгги? — Я бы дождался тебя и утёр всем нос, потому что у меня был бы молодой любовник. Тони на ощупь находит руку Стива и легонько бьёт его по пальцам. Потом смеётся. — Не факт, что я бы на тебя запал. — Факт. — Лучше спи. Не нравится мне с тобой разговаривать, когда ты сонный. Стив улыбается. В башне никогда не бывает тихо. Стив к этому привыкает.