Отвратительный вкус

У Тсуны был отвратительный вкус на мужчин, что показательно, стоит лишь упомянуть Реборна. Но сейчас она, кажется, нашла ему достойного конкурента за звание «главный мудак её жизни». Дазай Осаму — насмешка всем её трудам по преображению мафии. Высечен из чёрной застывшей крови своих врагов, не иначе. Дазай Осаму ловко орудует самым недопустимо сложным орудием — словами; проникая под корку, цепляя нити нейронов и дёргая с нужной ему силой, подчиняя себе, убеждая вас, что выбор сделали исключительно вы. Даже Бьякуран оценил, отложив в сторону зефир и облизнувшись так заинтересованно, что Тсуна захотела оказаться даже вместо мишени Занзаса, чем в комнате с предвестниками Апокалипсиса. Дазай Осаму — это чёрный блеск смеющейся ей в лицо бездны, окровавленные медицинские бинты и флирт настолько тонкий, что справляется исключительно гиперинтуиция. Тсуна трижды проклинает себя, потому что ей всё это нравится. До нервной ломки наманикюренных ногтей, до вновь открытой пачки сигарет, до дурацкой недостойной донны ухмылки. Тсуне нравятся садисты с желанием оттрахать её мозг, психику, пережевав все нервные клетки и только после этого добравшись до тела. Тсуна нервно усмехается, отбирая у обеспокоенного Хаято пачку. Тсуна уверена, что Реборн сделал из неё больную фетишистку. Тсуна думает, что Дазай Осаму в свои восемнадцать преступно — демонически — хорош, и ей стоит лишь вздохнуть в свои двадцать шесть и помолить оставшихся на стороне мафиози богов, чтобы ей всё привиделось; чтобы ей хватило гребаного самообладания не падать в этот омут ещё раз. Она почти наяву слышит смех Реборна, который, как умеет только он, называет её наивной Никчёмностью с особо извращённой смесью между отеческой любовью и ласково-интимной хрипотцой. Через месяц Тсуна вспоминает, что хорошие и здоровые решения — это не про неё. Дазай Осаму — опасен ровно также, как устная сделка с Дьяволом, обречённо безнадёжная. Он улыбается остро, вышагивая так громко, что его должны были услышать в соседнем крыле; он смеётся излишне радостно и глаза тёмные-тёмные, до боли знакомые; он сообщает веселую-веселую весть, что уходит из «бизнеса», даже не вперёд ногами, и фамильярно дарит кровавые розы, чьи шипы протыкают его ладонь насквозь. Тсуна знает, что такие, как Дазай не уходят, что такие как Дазай не меняются, что такие как Дазай, ещё обязательно пожмут плечами на своё возвращение, потому что кровь у них чёрная-чёрная, по-настоящему мафиозная. Не то чтобы ей это помешало перемазаться в его крови и быть трахнутой на собственном столе. Кажется, к ней заходил Мукуро, но Мукуро самый понимающий, мудро закрывший дверь с той стороны, поставивший туманную заглушку и ещё лет десять будет ей это припоминать, и обязательно — голову на отсечение готова дать — позвонит Реборну, сообщить, что нашли кого помоложе. Дечимо Вонгола никогда не умела выбирать мужчин, что среди Хранителей, что среди любовников. Поэтому когда ей сказали, что Реборн какой-то там двоюродный дед Дазая — она только рассмеялась. Вкус у неё и вправду дерьмовый и однобокий.