Танго большого города

То, что начинается с танго, обещает быть страстным, но недолгим. Жгучая южная мелодия будоражит кровь и волнует разум, заставляя сердца стучать быстрее, быстрее. Но наваждению свойственно сходить на нет, стоит только лишь отойти чуть в сторону. Когда больше не слышатся звуки бандодеона и скрипок, когда не искрится все вокруг от магнетизма между двумя людьми. Иллюзии слишком легко пропасть. Что ж, тем ироничнее, что в первую их встречу уличный оркестр играл именно танго. Люди — неизвестно, приглашенные ли танцоры или просто энтузиасты — танцевали и учили желающих. Он стоял с шляпой для «добровольных пожертвований» и, заметив ее интерес, открыто улыбнулся и подмигнул. Хулиганского вида парень: хвост пшеничных волос и серьга в ухе — он никак не вписывался в компанию серьезно выглядящих танцоров. Собственно, Солона и не удивилась, когда в какой-то момент, когда танго уже утихло, он боком двинулся в сторону переулков, а потом обернулся на углу и опять нахально подмигнул ей. Солона Амелл была девушкой порядочной, приличной, лучшей ученицей… Она никому ничего не сказала, лишь только возмущенно фыркнула и отвернулась. Однако удивительный парень блондин и медовыми глазами не выходил у нее из головы всю неделю. Выступление на площади, как оказалось, было приурочено к какому-то бродячему фестивалю из разряда тех, которые приезжают в город палаточным лагерем на две или три недели и больше похожи образом жизни на цыган. Это Солона узнала из рекламного проспектика, который — совершенно не намеренно, конечно же — взяла тут же у юркого мальчишки, так удачно отиравшегося поблизости. Она понимала, что вряд ли наглец снова рискнет здесь появиться через неделю… Амелл пришла к самому началу выступлений в следующую субботу. Странно, но к не слишком везучей девчонке (какой Солона себя считала почти всю сознательную жизнь) Фортуна в этот раз была благосклонна. Проще говоря, занимавший все ее мысли парень был здесь. Правда он сменил прикид, нацепив на себя странную перьевую накидку и что-то, напоминавшее Солоне не то одежду хиппи, не то шотландский килт. Конечно, была версия, что парень схватил первое, что выпало из шкафа, не став разбираться, и, по несчастливому стечению обстоятельств, это оказалось старое платье его бабули… Но эта версия была совсем уж смехотворной. Что ж, очевидно сегодня он играл просто деревенского дурачка. Однако, когда Солона увидела выступающих, она поняла, что ее знакомый незнакомец выглядел как раз так, чтобы сливаться с толпой: сегодня выступали клоуны в весьма нелепых костюмах. Ярких и безразмерных. Нахал и здесь был в своей тарелке: он дурачился вместе со всеми, корчил рожи проходящим мимо людям, а когда Солона приблизилась, чтобы посмотреть, что же он будет делать в этот раз, отвесил ей шутовской поклон. Разумеется, такой наглости Амелл не потерпела: она тут же отвернулась, сделав вид, что крайне заинтересована представлением. Парень исчез почти сразу же после окончания представления и Солона, к своему стыду, этого даже не заметила — клоуны и в самом деле были чудо, как хороши. Всю дорогу обратно до дома Амелл попеременно то ругала себя последними словами, за то, что упустила незнакомца, то оправдывалась, что впервые за долгое время на самом деле повеселилась. А вечером девушка, сверившись с расписанием, с нетерпением, какого раньше не было, ждала следующей субботы. В этот раз парень сидел на заборе. Он не отирался вокруг, собирая деньги с граждан. Казалось, что он как будто кого-то искал. И только Солона успела с горечью подумать, что чудес, как бы она ни хотела, не случается, как их взгляды встретились и удивительный парень, широко улыбнувшись, спрыгнул со своего наблюдательного поста. — В прошлый раз миледи не изволила меня проводить, — голос у незнакомца был красивый. Не какой-то особенный, но в то же время его обладателя хотелось слушать, — это было обидно. Но простому шуту так сложно добиться внимания… — хоть голос и был серьезным, Амелл видела смех, плещущийся на самом дне его глаз. — Андерс — представился парень, протянув ей руку. Солона внимательно посмотрела на него, после чего пожала ладонь. Кожа под ее рукой была прохладной на ощупь. — Солона — нахал скривился, словно глотнув лимонного сока. — Почему у такой милой девушки такое соленое имя? Несправедливость! Амелл возмущенно взглянула на парня, собираясь уже рассказать ему все о происхождении своего имя, о его значении, но внезапно поняла, что и правда: первое, что скорее придет на ум — соль. Возмущение ушло, как не было и она усмехнулась: — Вы всем говорите такие сомнительные комплименты, господин Нахал? Парень возмущенно посмотрел на нее, словно бы она сказала что-то совершенно неуместное. — Леди! Как вы можете! Я обращаюсь только к самым красивым! Вот тут Амелл не выдержала и рассмеялась. Андерс, похоже, этим был весьма доволен. — Ну, вот так уже лучше. Признаюсь, в нашу первую встречу я думал, что ты прожжешь во мне дыру взглядом. Обычно Солоне сложно было сходиться с людьми, она долго училась называть знакомых на «ты», но… — Ты обманывал людей! — … только не в этот раз. И снова Андерс выглядел возмущенным и даже каким-то несправедливо обиженным. Настолько, что Солоне захотелось дать самой себе подзатыльник за слова, которые вроде бы были правдой, но именно сейчас девушке казались беспочвенными как никогда. — Я собирал добровольные взносы в фонд помощи одному бедному студенту, — выдал он недовольно, — каждый выживает, как может. Амелл примирительно улыбнулась: ей совершенно не хотелось заканчивать вечер на печальной ноте. Да и в сущности, что этот парень сделал такого? Да, обман. Но ведь это не было воровством? Или грабежом? Люди добровольно отдавали деньги. — Ты бываешь тут каждую субботу? Поинтересовалась она, переводя тему в более мирное и интересующее ее русло. Андерс вновь повеселел — Для тебя я могу быть где угодно и когда угодно, — и подмигнул, снова вызвав возмущение, хотя и абсолютно формальное, у Солоны. К этому парню тянуло, как магнитом. С ним хотелось быть постоянно. Он напоминал девушке солнце, теплое, яркое, или капельку ртути: подвижную, живую. Андерс, пусть и неосознанно, нес Солоне то, чего ей всегда не хватало: ощущение уюта и покоя: в квартире Амелл окружала себя всеми возможными и невозможными вещами, мелкими, подчас глупыми, вроде старых бумажных плакатов, но они создавали для Солоны иллюзию обжитости и чего-то по-настоящему домашнего. Но этого не хватало, и в словах диктора радио, включаемого по утрам, все равно сквозило отстраненное безразличие, хотя и говорил он какие-то ободряющие вещи. Андерс принес с собой беспорядок, исказив, но дополнив выматывающую размеренность, и именно поэтому Амелл цеплялась за него. Они поцеловались через три дня — совершенно немыслимый срок для романтичной и наивной Солоны, влюбленной до этого только один раз: в друга детства. Этот момент неизменно представлялся девушке чем-то невероятно таинственным, загадочным, и место было всегда под стать фантазиям: тихий-тихий уголок, возможно старый пруд или беседка у ручья (Йован умел находить такое и с удовольствием показывал подруге, хотя и использовал эти места, чтобы прятаться, когда сбегал из надоевшей школы). Вместо этого они с Андерсом стояли на мосту, под которым на бешеной скорости проезжали машины, а из-за какофонии звуков не было слышно слов друг друга. Впрочем, кое-что все же было именно так, как думалось и мечталось Амелл — ей удалось найти человека, с которым можно было просто помолчать. Стоять вот так, прижавшись боком к обычному уличному шуту было невероятно уютно. И тем неожиданнее был тот собственнический жест, которым Андерс обхватил девушку за талию, а потом, когда она недоуменно вскинула голову, чтобы посмотреть на него, грубоватый, неуклюжий поцелуй. Двухдневная щетина слегка кололась, а волосы на ощупь оказались такими же мягкими, как Солона о них и думала. — Да ты рехнулась, подруга! — голос разума, в роли которого выступал неплохой товарищ Амелл Натаниэль, был в шоке. Как, впрочем, и сама Солона — шалевшая от собственной смелости и скорости происходящего — но ощущение свободы, а, главное, правильности происходящего придавало сил. Можно было с легкостью гордо фыркнуть в ответ — А то надо как ты, Нат, — и указать на чужие проблемы, намекая, что было бы неплохо решить сначала их: вздорная, взрывная подруга Натаниэля держала беднягу Хоу на почтительном расстоянии, не говоря ни да, ни нет, уже несколько месяцев. Она требовала самостоятельности в принятии решений, не хотела, чтобы кто бы то ни было на нее давил. Где девушка с экзотичным именем Веланна это увидела — Амелл искренне не понимала, но за совет «отстать от этой истерички» Натаниэль на нее довольно сильно обиделся, так что больше Солона не рисковала. Ну, а теперь эта ситуация вообще была только на руку: на такой выпад Хоу просто не мог ответить, и лишь развел руками, мол, поступай как знаешь. Однако Солона, в глубине души все же слегка задетая его словами, решила показать Андерса Нату, чтобы тот не переживал так сильно. — Так вот ты какой, ухажер… — тогда Натаниэль напомнил Солоне рентген: так внимательно и пристально он вглядывался в чужака. Девушка была уверена — будь у него возможность разобрать Андерса по косточкам — Хоу бы даже не задумался, сделал бы это просто чтобы удостовериться, что его подруге ничто не угрожает. Это одновременно и смущало, и злило — она в конце концов — взрослый человек, не ребенок. — А ты, должно быть, Отелло — Андерс же и тут не терял бодрости духа и озорного вида, не поддаваясь на разные уловки Хоу, — Прости-прости, я подозревал, что прекрасная Дездемона вряд ли свободна. Ну, что, дуэль за сердце прекрасной дамы? Солона тщательно скрывала улыбку, видя, как опешил друг: остроязыкий Андерс для Хоу был в новинку, а быстро играть словами Натаниэль не умел. — Да с чего ты… Я… Солона! Мольбу в последнем восклицании не услышал бы только глухой. Амелл тогда незаметно дернула Андерса за рукав куртки, отвлекая внимание, но это было и не нужно: Наглец сам переключился на нее, казалось, начисто забыв о Хоу. Они довольно быстро ушли потом: после такой отповеди Натаниэль чувствовал себя не в своей тарелке и это было заметно. А потому Солона решила сжалиться над другом и дать ему возможность сохранить лицо. Переспать с первым встречным через неполных три недели знакомства тоже было для строго и правильно воспитанной Солоны Амелл чем-то как минимум кощунственным, варварским. Андерс, очевидно, был ей послан, чтобы она нарушила все свои правила. -…Или это любовь, или однажды ты проснешься совсем одна в пустой квартире. — Натаниэль был мрачен и оттого более склонен к пессимизму, чем обычно, — Если вообще проснешься. Хоу почему-то эти их отношения с Андерсом вообще очень напрягали. С каждым новым пройденным этапом он становился все угрюмее. Не знай Солона наверняка, что он по уши влюблен в Веланну… Впрочем, домыслы и прочая ерунда Амелл интересовали сейчас в последнюю очередь. Этот месяц, волшебный, невероятный, заставлял ее всерьез задумываться на что потратить каждый драгоценный момент. Заниматься досужими размышлениями казалось просто кощунством. Солона жила, Солона чувствовала, Солона отдавалась этому без остатка. Ей нравился тонкий запах трав, исходящий от Андерса, и так странно не сочетающийся с ароматами большого города. Ей нравилось смотреть в его глаза: на солнце они казались ей янтарными на закате и медовыми в лучах рассвета. Ей нравилось это непостоянство. Ей нравилось, как он в шутку называет ее «миледи». Мрачность и язвительность Хоу были совершенно неуместны в маленьком раю Солоны Амелл. Они казались совершенно инородными. — Мог бы просто за меня порадоваться, — после этого упрека Натаниэль не разговаривал с ней две недели. Но, хотя Солона и жалела о том, что так неосторожно брякнула это, когда Нат в очередной раз стал ей намекать на то, что все как-то слишком быстро, ослабленное внимание было для Амелл глотком свежего воздуха. Никто не ходил за ней темной тенью, никто не нудел над ухом. Эйфория от полученной свободы пьянила, застилая глаза. Потому Амелл даже не сразу сообразила, что на исходе второй недели их с Натом ссоры Андерс куда-то пропал. Для него в общем-то было не ново то исчезать, то опять появляться. Он сам объяснял это тем, что зарабатывать тоже нужно, деньги сами собой не появятся. И Амелл с легкостью принимала это оправдание, соглашаясь на встречи в те дни, когда ему было удобно. Но здесь — здесь было что-то другое: телефон молчал, сообщения не отправлялись, почему-то считая, что адресата не существует. Честно сказать, первым делом Амелл подумала, что в этом замешан Нат и даже устроила лучшему другу безобразный скандал, обвиняя в излишней озабоченности ее, Солоны, личной жизнью. Кричала, что лучше бы он эту энергию потратил на Веланну, тогда, глядишь, дело бы и сдвинулось с мертвой точки. Но Натаниэль казался не менее обеспокоенным произошедшим и уж точно был слишком серьезен для того, кто добился своего. Ни единым словом, ни жестом он не выказал удовлетворения. И даже более того, вместе с Солоной он искал вольного студента, так как совершенно ошарашенная и дезориентированная Амелл могла лишь следовать за кем-то. Натаниэлю с большим трудом удавалось вытащить сведения о каких-то местах, где они были, о людях, с которыми общались, но Андерса и след простыл. Фестиваль к тому моменту уже завершился, поэтому найти там блудного красавчика тоже было нельзя. Но и тут Натаниэль расстарался, найдя информацию о том, что эта выездная программа кочует по городам и даже отследил маршрут следования. Отправляться в другой город ради сомнительного шанса найти уличного шута, которому лично он, Натаниэль, готов голову открутить за поникшую, бледную Амелл, Хоу не хотел. Однако все та же Солона, точнее отчаяние в ее глазах, толкнуло его сначала все рассказать, а потом стать личным водителем и доставить девушку в тот город, где в этот раз остановился фестиваль. Мысль о том, что Андерсу вовсе необязательно следовать за бродячими артистами оба старательно гнали.

***

Уличный оркестр играл аргентинское танго, Амелл смотрела на площадь, Натаниэль — на нее. -…Позвольте заметить, леди, этот цвет вам очень идет. — Андерс выглядел ровно так же, как в последний день их встречи: нахальный, веселый, яркий. Девушка рядом с ним — возмутительно веселой. И, боже всевышний, уж лучше бы Солона все же не проснулась однажды в пустой квартире.