Я слышу, что люблю тебя

      — Вы это слышите?       Зеницу на мгновение впал в легкий ступор, глубоко вдохнул и осмотрелся. Спокойствие внутреннего двора поместья бабочки все так же приятно отдавалось в ушах еле слышимым трепетанием крыльев, ветром в листве деревьев и копошением девушек внутри дома. Только откуда-то издали внезапно послышался почти до дрожи приятный высокий звук струн. Мурашки пробежали по телу от плеч до кончиков пальцев и живота вниз, к самым пяткам, а Агатсума почти испуганно прикусил губу.       Переглянулся с друзьями — только привычная улыбка и непонятливый взгляд в ответ.       — Ты о криках Аой? — беззаботно заметил Танджиро, когда из поместья действительно послышался недовольный голос. — Наверное, снова какой-то охотник отказывается от ее лечения.       — Наверное, — нервно улыбнулся Зеницу, поднимаясь на ноги. — Я пройдусь немного.       На самом деле Агатсума редко когда без дела слонялся по территории, которую заняла организация охотников. Он знал, где находился главный дом семьи Убуяшики, был частым гостем в поместье бабочки, которое держала Шинобу, и слышал, что у каждого столпа есть нечто сродни этому — какое-то свое место. Но, по понятным причинам, он никогда их и не видел, эти места.       Столпы — они страшные. До ужаса сильные, иногда Зеницу думает, что они и не люди вовсе.       Слабый звон, как парень уже успел понять, сямисэна стал чуть громче, приятно щекоча слух мягким звучанием и на удивление спокойной мелодией. В голове буквально возник образ человека, который очень искусно и легко перебирает пальцами струны, и ноги сами понесли Агатсуму вперед.       В груди — теплое обволакивающее чувство спокойствия и при этом непривычно жгучее желание не услышать, а увидеть. Желание действительно странное, потому что слышать для Зеницу обычно вполне достаточно. Ведь он может услышать всё — от биения сердца и до звучания самого человека.       Но от чего-то — не сейчас. Он не мог раскусить ни саму игру, ни того, из-под чьих пальцев она идет.       Ровная тропа, выложенная булыжником, вела чуть вверх по склону, петляла меж стволов глициний и, в конце концов, выходила к дому, огороженному стеной невысоких кустарников. В сравнении с поместьем здание выглядело совсем маленьким, но таким же ухоженным, почему-то по-семейному согревающим.       Взгляд скользнул по веранде, которая выходила как раз в сторону дорожки из камня, и остановился сначала на сосредоточенном лице мужчины, а после, окончательно, на его руках — ловких пальцах, которые почти невесомо извлекали из инструмента мелодию и мягко скользили вдоль грифа из сандалового дерева.       «Красиво».       Отчасти — эта картина выглядела чуточку смешно. Зеницу совсем по-детски усмехнулся, прикрыв рот ладонью, и спиной откинулся на ствол дерева. Человек перед ним был необычайно высоким, широким в плечах, даже через испещренное узорами кимоно были видны его мышцы и подтянутое в многочисленных боях тело. На его фоне сямисэн казался совсем маленьким, кукольным, словно медведь держал в лапах детскую игрушку.       Агатсума и не заметил момента, когда просто прикрыл глаза, скрестив руки на груди, и позволил себе на какое-то время забыться. По ощущениям — совсем ненадолго, время пролетело мимо быстрым вороном, но, открыв глаза, парень различил легкий багрянец на верхушках деревьев.       Музыка затихла, и Зеницу наконец смог слышать сквозь неё. Глубокий ошарашенный вздох, несколько шагов назад — он почти споткнулся, чуть не упав на землю, и, не желая издавать и писка, зажал рот руками.       «К-какого черта?!»       Звук этого человека — тишина. От чего-то успокаивающая, но тревожная и пугающая до глубины души. ᅠ       «Он тупица, — одновременно облегченно и разочарованно подумал Зеницу, опустив взгляд с отдаленно знакомого лица на землю. — Он Бог тупиц, без сомнения».       Агатсума, по правде, этого человека с первого взгляда так и не узнал. Желание помочь Аой и страх из-за того, каким пугающе сильным казался этот парень, не дали ему сразу оживить в памяти картины недавнего прошлого. Только сейчас, прислушавшись и услышав «ничего», он устало выдохнул и смог распознать в Узуе Тенгене мужчину, завораживающе играющего на сямисэне на веранде своего дома.       И внутри сейчас отчасти обида, отчасти разочарование, но больше всего — раздражение из-за разбитых вдребезги ожиданий.       «Что за противный мужик, черт, — выругался Зеницу после очередной демонстрации «божественного идиотизма», чувствуя, что с каждым словом этого человека у него нарастает боль в висках. — Не могу поверить…»       Тогда — пример диковинного грубого изящества, мастерства такого легкого, что не заслушаться было невозможно, а сейчас…       «Не могу поверить, что он мне понравился».       А?       Мысли застыли на месте, навязчивым гулом замерли в голове и отошли на задний план только тогда, когда их эпицентр в мгновение ока оказался далеко впереди. Времени на такую чепуху не было, ведь в первую очередь каждый из них — охотник на демонов. Впереди — задание. Впереди — «охота». По-настоящему страшные противники и лезвие смерти у самого горла.       Впереди — работа бок о бок с этим напыщенным собственной важностью «божком», но и мастером превосходной игры на сямисэне.       Зеницу думал — каждое его слово раздражает, каждый его жест выводит из себя. Его самодовольная ухмылка просто бесит, вечный взгляд сверху вниз — заставляет всё внутри громыхать бурей негодования.       Зеницу видел — он по-настоящему силен, опасен, казалось, не только для демонов. Его отчасти безумный взгляд пробирает до костей, а отчаянное желание битвы и вера в успех заставляют твердо стоять на ногах даже такого слабака.       Зеницу слышал — его внутренний холод и тишина совершенно не сочетаются с внешней пылающей яркостью, а от того вызывают легкую тревогу, страх и интерес.       И Зеницу понял — на него можно положиться.       Узуй Тенген тот, кто не оправдал надежд, но почему-то своим собственным способом их превзошел. Агатсума словил себя на мысли, что, вероятно, его игра звучит так звонко именно на фоне его «беззвучной» души. И от желания убедиться в этом еле заметная улыбка не сходила с лица, а кулаки в нетерпении сжимались сами по себе.       Потому, когда в битве столп лишился левой руки, — ожидания осколками разлетелись уже во второй раз. ᅠ       «Снова?»       Ветер откуда-то издали почему-то так привычно принес с собой знакомые звуки сямисэна, и Зеницу неосознанно вздрогнул всем телом, прикрыв глаза. Вот только уже в следующее мгновение — нахмурился, прожевал на губах невысказанный вопрос и непонятливо уставился перед собой.       Потолок поместья бабочки ответил ему укоризненным молчанием.       «Что не так? — может, лишь отчасти обеспокоенно подумал Агатсума, привставая на кровати. — Это ведь точно тот придурок».       Манера игры, легкая, присущая только этому конкретному инструменту, дрожащая вибрация, уверенное яркое звучание — все это врезалось в память Зеницу настолько четко, что не узнать это по первому же звуку он не мог. Вот только сейчас создавалось ощущение, что струны живут своей жизнью, скачут под пальцами, как им хочется, не желая поддаваться. Мелодия то выравнивалась, то неожиданно уходила в сторону, скрипела столь жалобно, что вой натянутых струн острой болью отдавался в затылке.       Словно на одном инструменте играют сразу два человека, выдирая его из рук друг друга.       — Чем этот «божок» там занимается, — пробубнил себе под нос парень, обнимая руками собственные колени, и уткнулся в них лицом.       Сначала — отчаянные попытки убедить себя, что никакого беспокойства нет, а тем более уж горящего внутри интереса. Но потом — ноги словно сами понеслись к источнику звука.       Знакомая тропа из булыжника, высокие деревья вечно цветущей глицинии и зеленая ограда кустарника, а за ней — свободная веранда.       — Еще немного и у нас обязательно получится, Тенген-сама, — послышался уже знакомый женский голос, наполненный беспокойством и заботой, а в ответ только кивок и спокойная улыбка.       Внутри что-то болезненно сжалось, а после оборвалось с легким треском и рухнуло куда-то вниз. Агатсума застыл на месте. Взгляд сам по себе приковался к перебинтованной левой руке, а интерес и раздражение сменились волной самобичевания.       Он совсем забыл.       Узуй Тенген вновь сидел на деревянных половицах, держа в руках сямисэн, а рядом с ним были его жены. Сума и Макио сидели поодаль, в бессилии сжимая изящные ладони в кулаки, а Хинацуру была у мужа за спиной. Правой рукой она приобнимала его за плечи, а левой — поддерживала гриф и, не переставая хмуриться, старательно перебирала пальцами струны. И когда казалось, что издаваемая ими мелодия выстраивается верно, они тут же соскакивали, а музыка переходила в жалобный вой.       — Ох, не вышло, не вышло! — со смехом подметил Тенген, поправляя чуть съехавшую глазную повязку, и заботливо отложил инструмент в сторону. — Но спасибо за попытку, мои девочки.       Те не отозвались, видимо, думая, что благодарности не заслуживают, а Узуй лишь нежно приобнял Хинацуру, притянул к себе и с широкой улыбкой поцеловал в щеку.       — Говорил же, глупая затея с самого начала. Ничего яркого! — продолжил бывший столп, а Зеницу лишь в раздражении смял ладонью одежду на груди, ведь он слышал:       «Это единственное, на что я мог надеяться. Так ужасно».       — Не такая и потеря, ведь нам с вами еще есть чем заняться, правда?       «Я так любил это, но теперь ни на что не годен».       — Ведь не так уж хорошо я и играл.       «Я был невероятно хорош, но сейчас это просто пустой звук».       — Что ты такое городишь, кретин?! — раньше, чем обдумал это, выкрикнул Агатсума, сорвавшись почти что на рык. Голос опередил мысли, злость непонятно на что в мгновение захлестнула с головой, а после подступило осознание и ком страха поперек горла.       Зеницу медленно поднял голову, слушая, как в груди пойманной птицей барахтается сердце, и столкнулся взглядом с Тенгеном, который смотрел на него широко открытыми от удивления глазами. И только девушки, казалось, не удивились совсем. Они смотрели на неожиданного гостя с теплой благодарной улыбкой, а после, подав ему какой-то знак, которого он не понял, поднялись на ноги.       — Мы займемся обедом, Тенген-сама, — тихо прошелестела одна из них, и спустя несколько секунд они с Узуем остались одни. Во дворе повисла тишина, и Агатсума неуютно поежился.       «Ничего», которое Зеницу слышал от этого человека, в этот раз давило ему на голову тяжелым камнем, липло ко всему телу подобно промокшей под ливнем одежде.       — Я… Ну…       — Это кто тут кретин, ты, несмышлёный шкет?! — все-таки взорвался негодованием Тенген, почти агрессивно наклонившись вперед, и свесил ноги с края веранды. — Какого черта ты тут забыл?! Слоняешься без дела, хотя мог бы тренироваться! Так и останешься слабаком, пока тебя не сожрет какой-нибудь паршивый демон!       — Я вообще-то и тренировался, а пришел потому что!.. Потому что…       «Потому что мне безумно нравится твоя игра».       — Да ты даже договорить не в сост… — начал было снова возмущаться Узуй, но оборвался на полуслове. Агатсума вновь опустил голову, спрятал глаза за отросшей челкой, а мужчина только вздохнул, увидев выглядывающие покрасневшие кончики ушей. — Не стой там. Проходи, хоть чаю выпьешь.       Стыдно. Зеницу было стыдно за то, что он пришел сюда без разрешения, за то, что не сдержался, за то, что посмел назвать бывшего столпа кретином, и просто за то, что забыл о его травме. И больше всего за то, что посмел подумать, будто бы тот может дурачиться в подобных вещах.       Агатсума соврал бы, если бы сказал, что Тенген иногда не выглядит, как полный придурок. Но сейчас, сидя по правую руку от него, он всем телом чувствовал исходящую от него тоску, скрытую за яркими речами и привычной уверенной улыбкой.       И впервые, пожалуй, он не слышал, а видел — столкнувшись с Узуем взглядом, когда осмелился поднять голову, Зеницу удивленно охнул и осекся на полуслове.       — Я прошу проще…       — Так что там насчет кретина, м? — с явным раздражением перебил его мужчина, а Агатсума только испуганно икнул. И, лишь подумав о том, что всё, конец — почувствовал чужую ладонь на своей голове, которая почти нежно взъерошила ему волосы. — Все нормально, мелочь. Но еще раз услышу такое — будешь у меня так гонять, что на ноги не поднимешься пару месяцев.       — Я просто разозлился, — бездумно выпалил Зеницу, с вызовом посмотрев в глаза бывшего столпа, и почти с удовольствием отметил толику удивления в его взгляде. Это даже вызывало улыбку — у него получилось удивить этого человека уже во второй раз. — Ты… Вы ведь потрясающе играли на сямисэне, так зачем специально принижать себя из-за травмы. Вы идиот?       Агатсума икнул, снова проклиная себя за собственную несдержанность, уже предчувствуя предстоящие ему адские тренировки, но Тенген только расплылся в хитрющей лисьей ухмылке, подпер голову уцелевшей рукой и с совершенно нескрываемым любопытство заглянул тому прямо в глаза.       — Говоришь, потрясающе? Откуда тебе знать? Следил за мной, что ли?       — Я не… Я просто… Я просто слышал. Один раз. Просто услышал вашу игру, когда был в поместье бабочки, и пришел посмотреть.       — О, твоей вины нет в том, что моя игра очаровала тебя, — привычно воскликнул Узуй, прикрыв глаза, и самодовольно всплеснул руками. — В конце концов, это действительно ярко!       — Именно! — отрезал парень, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, а щеки наливаются багрянцем. — Поэтому не смейте говорить, что вы были не так уж и хороши. Черт, вы же всегда кичитесь своей «божественностью», так не изменяйте себе!       От чего-то было до глубины души обидно, когда кто-то недооценивал себя, особенно если сам Зеницу безоговорочно признавал превосходство и мастерство чьих-то навыков. Ведь сам он всегда был просто бесполезным слабаком, который не смог полностью освоить даже собственный стиль дыхания, которому его так старательно обучали.       Он знал, что ни на что не годен, и кипел от раздражения, когда кто-то другой не замечал своих достоинств.       Особенно люди, подобные этому идиотскому яркому «Богу».       — И что? — спокойно спросил его Тенген после непродолжительной паузы, откинувшись немного назад и выпрямив спину. Он задержал на Агатсуме внимательный цепкий взгляд, а после обратил его в сторону деревьев, почти незаметно скользнув по своему инструменту. — Какая уже разница? Все равно больше я не смогу играть.       — Вы одолели высшую луну, держа меч в зубах, неужели не сможете справиться с музыкой? — буркнул Зеницу себе под нос, усмирив невесть откуда взявшийся пыл, и уткнулся взглядом в собственные ладони. Вот они, у него их две, но он ими не может сделать и половины того, что с одним запястьем мог сделать человек, сидящий рядом с ним. — Разве вы не Бог? Сделайте с этим что-нибудь…       Агатсума почувствовал какую-то совершенно детскую обиду и, не хотелось этого признавать, отчаянное непринятие того, что он может больше не услышать игры Тенгена. Словно он мог потерять что-то, что успело стать дорогим его сердцу, а он даже не взял от этого всё, что мог. Не насладился в полной мере.       Неужели он такой эгоист?       Ему просто безоговорочно хотелось слушать.       — Я слышал, что ты можешь сыграть что угодно, услышав это лишь раз, — неожиданно произнес Узуй, так и не отрывая взгляда от цветов глицинии напротив. — Ты должен помнить мелодию, которую я играл. Сможешь повторить?       — Вы издеваетесь, да? — совершенно сухо отчеканил Зеницу, подняв голову. — Я никогда в жизни не смогу сыграть так же, как…       — Думаю, я смог бы подыграть тебе, — продолжил мужчина, посмотрев на парня со слабой почему-то облегченной улыбкой. — На кото. Не сомневаюсь, что сумею ярко обуздать его даже одной рукой!       Парень неуверенно застыл, не в силах найти и слова в ответ, но даже прежде, чем успел об этом задуматься, захотел отказаться. Нет. Не сможет он оправдать ожиданий, снова всё испортит, только испоганит ту мелодию, которая так прекрасно звучала в его памяти…       — Ты влюбился в мою игру, — ехидно подметил Узуй, напрочь выбив Агатсуму из колеи, и просто довольно кивнул сам себе. — Может, влюбился в меня? Было бы совсем неудивительно, я же сияю столь ослепительно! Ты ведь не сможешь мне отказать?       Зеницу ошарашенно открыл рот, разом проглотив все слова, и тупо уставился на Тенгена. С его стороны — совершенно обезоруживающая улыбка и взгляд столь ясный и уверенный, что парень уже сомневался, что именно этот человек буквально несколько минут назад казался совершенно разбитым. Со стороны Агатсумы — враз покрасневшее от смущения лицо, неразборчивое протестующее бормотание и, в конце концов, просто всплеск нахлынувших эмоций.       — Что за чушь ты говоришь, придурок?! — сорвавшимся голосом запротестовал Зеницу, с силой оттолкнув Узуя подальше от себя, и в мгновение ока подорвался на ноги. — Я… Я сыграю тебе. Сыграю с тобой. Но вовсе не потому, что влюбился тебя, самодовольный идиот!       Впрочем, то, что он безвозвратно влюбился в его игру, Зеницу отрицать способен не был.       А в ответ — только радостный заразительный смех, стирающий всю печаль и обиду, что была до него.       «Я слышу…»       Зеницу дышал часто, держался руками за собственную одежду и не мог сосредоточиться из-за колоколом бьющегося в груди сердца.       «Я слышу, еще немного — и я взаправду…»       — Я буду ждать, — сквозь смех подметил Тенген, заправив за ухо выбившуюся прядь светлых волос. — С нетерпением.       Это совершенно подло.       «Ведь я слышу, что еще немного — и я взаправду влюблюсь в тебя».