Инструкция

Шесть тысяч лет назад это всё не казалось такой уж плохой затеей. Кроули и подумать не мог, что именно ему будет поручено такое ответственное задание (по правде говоря, не то чтобы он вообще когда-то мог причислить ответственность к списку своих добродетелей достоинств), а тут — бац! — и определить судьбу только-только проклюнувшегося человечества. Хотя, по большому счёту, никто из них не определял судьбу, кроме одного-единственного человека внеземного существа, но та посчитала забавным оставить свои великие замыслы в тайне от всех. Хотя, раскрывай Она их хоть изредка, было бы значительно проще. Кроули пережил своё собственное падение и думал, что уж ничего хуже с ним точно не случится, пусть и относился даже к этому событию своей бесконечной жизни с достаточной долей пофигизма (достаточной ровно до той степени, чтоб не утопиться в святой воде). Жизнь в аду была, мягко говоря, не сахарной, оттого сбежать оттуда в райские кущи было шансом на миллион. Древо Познания было у всех на виду — рукой подать — потому задача Змия сводилась к совершенно элементарной. Правда, во многих с виду элементарных планах всегда находится небольшой изъян. И этот небольшой изъян остался с Кроули на тысячи лет вперёд. Азирафаэль был ангелом. И наверное, даже само понятие «ангел» недостаточно отражает той степени, в которой Азирафаэль был ангельским. Или — тут уж Кроули ещё не до конца определился — все остальные ангелы просто не дотягивали до этого понятия. Сам же он мог про себя подумать, что он не дотягивает до понятия «демон». Хотя, конечно, любой, кто озвучил бы эту догадку, на практике понял, что это не так. И честно, это в целом было несколько странно: Непостижимый Замысел выбрал самого ангельского ангела и самого недемонического демона, чтобы искусить человечество. Возможно — и это уж совсем не радовало Кроули — ему специально достался ангел, который бы никак не смог помешать даже такому неопытному в делах зла демону. Когда он увидел ангела, нежившегося на солнышке под древней яблоней, то почему-то захотел улыбнуться. Захотел, а не улыбнулся — это потому что огромной змее не так уж и легко улыбаться. По расслабленным белым крыльям скакали солнечные зайчики, пробивавшиеся сквозь развесистую крону. На лице — блаженное выражение покоя и уверенности во всей обозримой вечности. Глаза пронзительного небесного цвета (чтобы все тут знали, кто у Неё в любимчиках). Рядом, на ярко-зелёной траве, слегка полыхал искусно выкованный меч. Нельзя сказать, что Кроули был заворожен конкретно этим существом. Скорее, он понял, чего лишился, а вместе с тем — почему они ютятся в тёмных закоулках ада в то время, как ангелы — здесь. Где-то внизу раздался смех. Змий быстро покосился на резвящихся у подножия холма Адама и Еву и вспомнил, зачем он здесь вообще. Нужно как-то отвлечь ангела от яблони. В противном случае ничего не получится. Как будто услышав его мысли, ангел изящно встал и направился на какой-то странный шум в другом конце сада. Надо же, начальство из Преисподней предусмотрело вариант того, что дерево решат охранять, и послало парочку демонов для отвлекающего манёвра. Что ж, нельзя было понапрасну терять время.

***

Азирафаэль не был против… (Кроули много раз прокручивал в своей голове это предложение и никогда не мог с точностью определиться, точку или знак вопроса ставить в его конце, оттого мудро оставлял многоточие.) Демон не совсем понимал, отчего тогда, на Великих вратах, ему вдруг показалось, что этот ангел не похож на всех остальных. У него просто была некая внутренняя убеждённость, которая подтвердилась практически сразу же. Азирафаэль был ангелом, а у ангелов на подкорке записано, что им положено всегда и во всём следовать Инструкции. Азирафаэль, которому вверили огненный меч, преспокойно отдал его смертным грешникам. Вот так вот, просто из жалости. И тогда-то Кроули и понял, что, возможно, им по пути. Инструкция едва ли предписывала, что ему следует допускать какое-то общение с демоном. Азирафаэль допускал. Она вряд ли позволяла делать демонам поблажки. Азирафаэль тоже не позволял. Ну, за некоторым исключением. Иногда, правда, Инструкция давала знать о себе: понадобилась не одна сотня лет, чтобы уговорить Азирафаэля заключить Соглашение. Вообще, чаще всего, чтобы уговорить Азирафаэля хоть на какие-то вещи, нужна была не одна сотня лет. Конечно, у бессмертных существ такого добра хватает, но всё равно демона это несколько напрягало и раздражало. Да и к тому же, терпение тоже нельзя было отнести к числу его добродетелей достоинств. И не то чтобы он любил уговаривать — не его метод. Он скорее искушал. Но искусить ангела хоть на что-то было по определению невозможно. Кроме ужина, конечно. С Азирафаэлем было непросто. Временами режим следования Инструкции включался в нём слишком яро, и тогда уж жди беды. Слишком уж принципиален и фанатичен ангел был в этом деле — один раз почти до казни дошло, а чудес он так и не совершил. Кроули с трудом мог объяснить, как он чувствовал, что пришло время спасать чью-то ангельски мягкую задницу, но тем не менее, он это всё-таки чувствовал. Видимо, больно уж эта задница была ему дорога. Местами Кроули смутно осознавал, что он сильно нарушает свою собственную Инструкцию, но, будучи демоном, он не особо придавал этому значение: в каком-то смысле неповиновение и нарушение запретов были заложены в нём точно так же, как в Азирафаэле — быть паинькой и краснеть от комплиментов. Это, однако, не значило, что ему такое не аукнется, но кто не рискует, тот не пьёт… А пили они много. Временами руки опускались, и Кроули злился. Он мог нарушить с десяток адских запретов одновременно, ещё и рискнуть своим физическим телом, в ответ получая лишь… Ладно, в ответ на такое он всегда получал смущённо-умилённое лицо, покрасневшие кончики ушей и благодарственные речи, которые немного окупали риски. Но следовало ему хоть что-то попросить взамен — Инструкция показывала свои жемчужно-белые зубы. Вообще, по Азирафаэлю можно было отследить все стадии принятия неизбежного. «Кроули, — говорил он. — это исключено». Отрицание. «Ты хоть знаешь, какие могут быть неприятности, когда наверху узнают, с кем я тут братаюсь?» Гнев. Братаюсь? «Называй как хочешь». Торг. Ты мне не нужен. «Очевидно, это чувство взаимно!» Депрессия. И в качестве принятия (через сотню с небольшим лет) — вуаля, у него появляется термос со святой водой. Жаль только, что так совершенно во всём. «Ты слишком быстр для меня, Кроули». Да? Но в чём? Принятие наступает быстрее, а не заторможенно плетётся вслед за всеми остальными стадиями? Кроули не знал. Он не знал также, почему с ангелом ему хочется быть добрее (одно это слово заставляет недоумённо воззриться перед собой). Сложно сказать. Просто так получилось, что Азирафаэль — одновременно самое чистое, честное и умное существо, которое он знал. Ему можно было доверять, даже если и рассчитывать на него не приходилось. Из-за той же Инструкции и не приходилось. Досадно. Кроули искренне не понимал, почему он не бросил это дело на полпути ещё тогда, несколько столетий назад, когда ему нахально отказали в заключении договорённости. Но он как-то быстро — иногда хватало нескольких дней — остывал. Для существа прямиком из ада это было значительным минусом, для хладнокровного змея же, наоборот, нормой. Но в любом случае при следующей встрече он уже не злился на Азирафаэля. Да и на кого тут злиться? Не на эту же коробку воздушного зефира, перевязанную красивой ленточкой. Ну в самом деле! Кстати, Кроули никогда не понимал привычку Азирафаэля кутаться в несколько слоёв одежды. Как выражаются смертные, он зачастую выглядел как капустка. Оно, конечно, понятно, что так выглядит святое, выстоянное тысячелетиями целомудрие, но всё-таки лето же, жарко. Ангелы в целом, по представлениям Кроули, были чем-то средним между врачами и бюрократами. Эдакие врачи-бюрократы. Всё стерильно-белое, продезинфицированное, строгое, предписанное предписаниями и занудное до одури. Его потрясало ангельское равнодушие, с которым они относились к тому, что могло постигнуть тех же смертных. Хотя, вроде как, предполагалось наоборот — всеобъемлющая любовь и желание спасти. Азирафаэль не такой. В нём — чёткие установки того, как должно и следует делать, но в то же время он часто ощутимо волнуется. У него лицо мягкое и спокойное, но не отстранённое, а живое, сопереживающее. Он умиляется, как ребёнок, и смущается, как хорошо воспитанная школьница. Оттого вдвойне забавно, когда он вдруг решает пойти против системы и совершить нечто, выходящее за рамки Инструкции. Кроули такие моменты очень любит. Кажется, ради них стоит выжидать эти сотни лет до принятия. Кроули очень сильно к нему привык. Точно также, как к людским выходкам, облегчающим ему работу, своей машине и солнечным очкам на переносице. Однако у Провидения были несколько другие планы, и теперь оно смело подкинуло им ложный Апокалипсис. Кроули не особо любил анализировать, но за несколько тысяч лет как-то приноровился. А за эти семь дней успел сделать выводов больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Во-первых, ему нравился этот мир во всём его несовершенстве. Во-вторых, мало что в жизни может доставить удовольствие, если ты совершенно один. В-третьих и самых главных, никаких Инструкций больше нет, если они вообще когда-то были. И в-четвёртых, (так, совершенно незначительно) если убрать из привычной картины мира одного Азирафаэля, ничего в сущности не изменится, если только не считать того факта, что он просто свихнётся от горя. Ты мне даже не нравишься. Ах, ну да, конечно. Кроули сам не ожидал, что его так сильно заденут эти слова. Он же как лучше хотел, свалить предлагал, не о себе думал! Ну, во всяком случае, не только о себе. А для демона это уже неслыханное баловство. И он же видел это перекошенное сочувствием лицо, видел метания на нём, ощущал сильное волнение. На какой-то безумный момент ему даже показалось, что ангел согласится. Но Инструкция голосом Азирафаэля говорила совершенно другое. Мы не друзья и никогда не были друзьями. Мы — всего лишь ангел и демон. Делать больно — это адская прерогатива. Но уж никак не ангельская. А говорил, что следует Божественному замыслу. И надо быть совсем дураком, чтобы после таких слов в состоянии дикого волнения опять ехать к нему, чуть ли не заталкивать в машину, зазывать, упрашивать. Кроули — дурак. И самому главному искусителю в истории такой категоричный отказ было получать в новинку. Положа руку на сердце, все отказы, которые он слышал, были либо от начальства, либо от ангела. И такая ситуация Кроули явно не устраивала. Этот ангел своим ангельским поведением способен выбесить любого беса. Особенно, если теряет физическое тело, оставив после себя только полыхающий магазин. В такой ситуации он мог выбесить очень сильно, до истинных ухищрений бешенства (Кроули искренне считал таковым слёзы). Азирафаэль был безумно очаровательным в своей правильности. Особенно, когда поступал так, как ему не положено. Если бы Кроули в это время не горел в очищающем огне несколькими «этажами» выше, он бы с умилением наблюдал сцену собственной казни и даже мог бы гордиться своим другом, которому — что уж, конечно, блажь! — побывать в шкуре демона и порезвиться в ней даже понравилось. Сидя в «Ритц» с улыбающимся во все свои тридцать два идеальных зуба ангелом, Кроули вдруг подумал, что что-то в нём трогательно изменилось, но что — ангел ему, естественно, не сказал. Ну ладно, отметил Кроули про себя, через пару сотен лет, может быть, и объяснит.

***

Был какой-то чрезвычайно удушливый и жаркий летний день спустя год после неслучившегося Апокалипсиса. Кроули решил скоротать душный вечер в приятной — пусть и чрезвычайно занудной — компании. Бордовая футболка противно липла к телу, и у Кроули появлялись плохие ассоциации с бывшим местом проживания в нескольких километрах от земной поверхности. Азирафаэль встречал его в достаточно экстравагантном для него виде. Кроме белоснежной рубашки и кремовых брюк, на нём ничего не было. Капустка решила скинуть с десяток лишних листьев, потому что жарко. Кроули этот факт позабавил. Он бы не стал никому признаваться в том, что внешний вид ангела без лишних слоёв одежды был куда лучше прежнего. И озвучивать тоже не стал — мало ли, как это можно понять. Хотя наблюдать за тем, как лицо Азирафаэля начинает пылать, как маков цвет, ему нравилось. — Эй, Кроули, — внезапно спросил Азирафаэль где-то на третьем бокале вина, — а вот как ты думаешь, до какой степени наша природа была определена Божественным замыслом? Демон изумлённо поднял брови и косо взглянул на него поверх очков. Уж как-то он не предполагал, что мистер Святость задаётся такими вопросами. — Ты имеешь в виду, наша природа как существ, которым положено вести себя только одним определённым образом, а больше никак? По лицу слегка захмелевшего ангела видно было, что формулировка ему не понравилась. Тем не менее, он неопределённо и неуверенно кивнул. — В таком случае предполагаю, что наша с тобой природа не была определена так вообще. Мы — а под этим словом я имею в виду себя целиком и тебя в редкие минуты озарения — не ведём себя однотипно, то есть сообразно нашему первоначальному предназначению. — Ты пугаешь меня продуманностью своих формулировок, — истерично хихикнул Азирафаэль. — Я просто много об этом думал. — И к какому выводу пришёл? — К тому, что либо в нас по Божественному замыслу изначально было вложено нечто большее, либо всё решает свободный выбор, на который у нас с тобой, как и у смертных, всё-таки хватило смелости. Азирафаэль на какое-то время в глубокой задумчивости уставился на него. Вот интересно, он думает об этом только из-за алкоголя или выпил специально, чтобы это озвучить? — Просто понимаешь, — наконец включился ангел после ещё одного глотка, — я сильно не уверен в некоторых вещах, которые мне приходилось делать и чувствовать. — Ангел, то, что ты матерился, когда тебе открылись врата в рай, — это, конечно, похвально, но вряд ли заслуживает такого глубокого анализа. Кроули пробует отшутиться, потому что волнуется. Азирафаэль это, возможно, и понимает, но под действием вина притупляет свою логику. — Знаешь, за всё время нашего общения я постоянно думал, что так быть не должно, что это неправильно, что нам нельзя дружить и вообще. Но если бы не наше знакомство тогда, в Эдеме… Ничего бы не было, понимаешь? Ни соглашения, ни апокалипсиса, ни его предотвращения. И раз всё это было задумано так изначально, выходит, что мы с тобой тоже? — Вероятно. Кроули подмывало сказать что-то сродни «воистину», но он вовремя удержался. — Так не думаешь ли ты, что наша Инструкция в некотором роде подразумевала… Некоторое нарушение всех инструкций? Демон ухмыльнулся. Любить пьяного Азирафаэля было значительно проще, чем трезвого. Да и веселее. — Бинго? — Тогда в контексте всего сказанного выше было бы нормально, если бы я… ну, понимаешь ли, извинился. — Это всегда пожалуйста! Кстати, за что? Если тебе, конечно, нужен повод. — За то, что я наговорил тебе всякого за эти шесть тысяч лет. Кончики ушей ангела неминуемо покраснели. Он потупил взгляд и неловко скрестил руки на груди. Кроули не знал, расплакаться ему или расхохотаться: — Ваше прошение придётся очень долго рассматривать в силу огромности доказательственной базы. — Кроули! — Ну, а что? На самом деле, я требую из всего этого обилия оскорблений и унижений (на этих словах ангел вспыхнул ещё пуще прежнего) исключить только одно. И придать огласке опровержение к нему. Азирафаэль нетерпеливо ёрзал на стуле. — И что же это? — Вы, Азирафаэль, имели смелость утверждать, что некто Энтони Кроули вам даже не нравится, чем вы его, кстати говоря, неплохо травмировали и оскорбили в лучших чувствах примерно тогда, когда он предложил… Казалось, ангел сейчас взорвётся. — Стой, стой! Я не могу это дослушать до конца. — А как же опровержение? Азирафаэль залпом осушил свой бокал. — Я не знал, как мне себя вести, что от меня требуется свыше и что для меня важно. А Энтони Кроули, видимо, знал. — Очевидно! — И это толкнуло меня на те выражения, которые не следовало говорить. — Если только ты действительно так не думал. Не нравлюсь, а? Азирафаэль уставился своими пронзительно-синими глазами в чёрное стекло дорогих солнцезащитных очков. Забарабанил пальцами по столу. Глубоко вздохнул и на выдохе выпалил неразборчивое: — Нравишься. — Чего-чего? — Кроули специально делал вид, что не слышит. Хотя и понимал, что это чревато забавным и оттого восхитительным в своей беззлобности гневом. — Нравишься, — ещё тише прошептал Азирафаэль, сверля взглядом остатки вина в бутылке. Кроули подставил ладонь к уху, намекая, что громкости его словам не прибавилось. Азирафаэль вспыхнул уже совершенно всем лицом и даже немножко — оголённой (благодаря расстёгнутым верхним пуговицам рубашки) шеей. — Раз ты так плох на уши, думаю, говорить смысла нет, — сделал вывод он. Кроули уже было собирался разочарованно вздохнуть и начать уничижающую тираду, как вдруг ангел слишком изящно (с его-то любовью вкусно поесть) перегнулся через стол и почти невесомо поцеловал его. Кроули показалось, что перед его глазами пролетели в безумном галопе все небесные сферы. Азирафаэль, как ни в чём не бывало, сел на своё исходное место. — Мне очень понравилось то, как ты сформулировался, — наконец ошалело пробормотал Кроули, глядя ему в глаза. И, недолго думая, сам перегнулся через стол, уронив и разбив свой бокал (возможно, на счастье?), и недвусмысленно дал понять, что опровержение было принято в печать. Азирафаэль не был против.