Коробка

      «Удивительно, — думал Джотаро, пока они ждали у входа в маленький садик. — Как меняется человек после смерти». Когда он живой, все его органы работают, а стоит чему-то одному совершить ошибку, как весь организм замирает, остывает за считанные минуты, а дальше сжимается до размеров легкой коробки, которую Джотаро держал сейчас в руках.       Цветы едва слышно шелестели лепестками на ветру. Он, наверное, потому и был таким. Вырос в окружении тихих растений на умиротворенной улочке, вот и сам стал неприметным, спокойным, но красивым бутоном. Жаль, очень жаль, что он так и не смог раскрыться полностью. Джотаро ни разу не плакал из-за этого и не собирался. Так уж вышло, что он оказался бессилен в данной ситуации, он ничего не мог поделать, так стоит ли напрасно переживать из-за того, что уже не вернуть, не исправить? Плакал только его станд, и было так странно видеть истинные чувства, при этом сохраняя на лице спокойное выражение. Даже у самой могучей силы есть слабые места, которые никак нельзя сокрыть.       Дед стоял рядом, в старомодном костюме с криво завязанным галстуком, который он из принципа не научился завязывать правильно, он выглядел так неподходяще здесь, посреди миниатюрных цветочков и низеньких заборов. Джотаро не хотел, чтобы он приходил. Он намеревался провести время с Нори наедине. Не с Нори, одернул он себя, Нориаки Какьёин давно умер, осталась только пыль, фотография всей их команды и лежащие в комнате Джотаро серёжки, которые он успел снять с мертвого тела. Он хотел попрощаться с картонной коробкой, ничего не весившей в сильных руках.       Какьёин тоже был лёгким. Не то чтобы совсем как пёрышко, но Джотаро мог спокойно пронести его на руках на довольно большое расстояние. Здорово было бы подхватить его, пока он спит, и унести далеко от страшного Египта, или наоборот разбудить, когда он метался на кровати, мучимый кошмарами, и заставить остановиться, подождать в безопасности, сказать, что они справятся сами и без его помощи. Он ничего этого не сделал. Это не его, Джотаро, вина, и все прекрасно знают это, и Джотаро отомстил за всех, убив Дио, но сам он жалел, что не смог предвидеть такой исход. Было ведь в самом начале ясно, что они не выйдут из этой битвы живыми, что кем-то придётся пожертвовать. Джотаро с трудом вырвал у смерти деда, ценой двух жизней спасся Полнарефф, а Нори… Он глупо погиб ради секрета Дио, чтобы Джотаро смог победить. И из-за этой огромной, невосполнимой жертвы он превратился в то, что сейчас они отдадут вышедшей на порог женщине, которая надеялась, что её сын жив, что двое стоящих за забором людей пришли для того, чтобы рассказать новости о её мальчике. Но они только протянут ей коробку, и Джотаро невольно замешкается, сожмёт картонные уголки и вместо слов деда услышит смех, или серьёзные объяснения того, как работает вражеский станд, или такой ироничный теперь крик о том, что никто не избежит Emerald Splash. Никто, а ты, Нори, как будто сам попал под свою атаку.       Она быстро подошла к ним, не открывая калитку, спросила, что им нужно, и тогда дед начал говорить, а Джотаро специально не слушал. Не хотел знать, что думают другие о его Нори, о том, каким он был на самом деле. Пятьдесят дней — это так мало, это меньше двух месяцев, а они успели стать друзьями, показать себя друг другу. Он говорил много, но о себе ни слова, и только когда Джотаро задавал прямой вопрос, отвечал, что нет, у него не было друзей, что очень простая семья, что вообще жизнь была скучная, и давай лучше поговорим о том, как бы нам подшутить над твоим стариком. Джотаро не был против, ему нравился такой Какьёин, только после, в мрачном здании крематория он внезапно задумался о том, что хотел узнать больше, что ему безумно недостаёт информации. Почему ты любил вишни? Как долго рисовал? Откуда знал язык жестов? Наверное, это чувство имел в виду дед, когда приводил Джотаро на могилу какого-то старинного друга и долго о чём-то вспоминал из своей молодости, а затем объяснял тогда ещё маленькому внуку, что только потеряв человека, мы начинаем думать о нём куда лучше, хотим узнать о нём, вернуть и делать что угодно, лишь бы вместе. Да, было бы здорово сыграть с ним в карты сейчас, или пойти съесть мороженого, а может, просто пробежаться, хотя нет, Нори не захотел бы, ему больше нравилось рисовать. Джотаро смог бы позировать ему, пока Какьёин наносит робкие штрихи, а затем машет кистью так, что в сторону летят брызги, Джотаро готов замереть на час, на два, да хоть сутки сидеть не шевелясь, только бы Нори мог нарисовать ещё хоть одну картину. Но он ничего уже не создаст, он теперь покоится серым порошком на дне коробки, за которой, рыдая, потянулась его мать. И Джотаро последний раз почувствовал что-то неуловимое, единственную связь с его Нори, именно с тем Нори, каким он его знал, каким никто больше его не видел.       Он едва заметно вздохнул и выпустил из рук коробку. Но женщина не взяла её, она не прижала останки своего сына к груди, она выронила их, и с глухим стуком коробка упала на землю, к ногам Джотаро. Никто не нагнулся, он сделал это сам, благодаря их за то, что предоставили ему возможность хоть как-то помочь Нори, сделать для него последнее дело. Он присел на корточки, бережно, словно внутри сидел кто-то живой, взял коробку и поднялся так медленно, словно время вновь остановилось. Она забрала его, ничего не сказала, просто ушла в дом, унося с собой почти всё, что оставалось у Джотаро, разве что серёжки-вишенки лежали дома, аккуратно спрятанные в ящике стола, да стояла в рамке фотография, где все были ещё живы.       Дед хлопнул его по плечу, и он наконец отвёл взгляд от двери, за которой скрылась такая ценная коробка, хоть и ценить надо было не её, а то, кем было раньше её содержимое.