Мелодия чистого звука

— Невыносимо, — пробормотал я.       Уже почти неделю не получалось спокойно жить дома. Валентин по каждому поводу придираться ко мне. Видимо, считал, что просто обязан загнать меня в свои рамки. Я сопротивлялся.       Каждый вечер становился моей персональной пыткой. Мне запрещали закрывать дверь. Следили, как я делал уроки. Времени хотя бы немного поиграть в компьютер не оставалось. Видите ли, воспитанный человек книги читает, а не играет в этот «рассадник тупости». Теперь я был обязан пересказывать прочитанные главы учебника чуть ли ни слово в слово. Что за идиотизм? Неужели зубрежа слов важнее понимания материала? Но это еще не самое веселое. Другое дело — показывать тетради каждый раз, чтобы доказать, что не списывал. Непременно сдавать всю технику в руки лично Валентину. А все по одной простой причине: этот болван не верил, что я умнее, чем ему кажется. Все задания, конечно же, должны быть идеально оформлены. Мои полеты мысли на полях наказывались «переписыванием».       Мать еще, спасибо ей, рассказала ей про мою якобы хандру. И Валентин авторитетно заявил, что хандра лечится трудом. А чтоб не было скучно, то приобщать меня надо к семье, чтобы я всегда был с ними, а не запирался в комнате. Вот это и было невыносимо. Меня не слышали, не понимали, что я тяготел к уединению и чувствовал там себя намного лучше, нежели в шумном семейном кругу. Психологическое насилие во всей его красе.       — Может, у меня останешься? — предложил Витя.       — Бдительные предки? — нахмурился Коля. — А в чем, собственно, проблема? Быстро сделал, отчитался и свобода, не?       — Увы, — я передернул плечами.       Мы шли по улице после школы. Был вечер понедельника.       — Куда мы идем? — поинтересовался Олег.       — На стройку. Отметим начало новой недели! И еще у меня есть та самая вкусняшка, — радостно произнес Витя, подкидывая в руках пустую бутылку.       Я догадывался, о чем он.       — Идем совершать запретное? — игриво поинтересовалась Юля.       Мы дошли до места нашей тусовки и забрались на третий этаж. Там, в ящике под газетой, прятался ликер и стаканчик с водкой. Оставалась наполовину полной одна из бутылок коньяка.       Я ощущал сильный внутренний диссонанс. С одной стороны, все это было не правильным и могло кончится очень плохо. С другой, я чувствовал себя откровенно паршиво. Настолько паршиво, что был готов на что угодно, лишь бы перестать получать такие ощущения. Трава приглушит их на время? Здорово. Жаль, что на время. И почему в этом мире не изобрели такого специального ножа, которым можно было б отрезать эти убийственные чувства, от которых так больно каждый день? Или хотя бы таблетку.       Мне не верилось, что это может быть сколько-нибудь опасно. Мы ведь всего разочек. В чем, собственно, опасность от одного-то раза?       Вместе с тем я обещал себе не заигрываться. И не дать заиграться Вите, которому могло показаться мало. Ему всегда мало. Обещал. Но мне было интересно. Хотелось узнать, что произойдет. А вдруг понравится, захочется еще? И завертелись мучительные мысли. Не верилось, что мы сделаем это. Вот так просто. Без всяких сложных предысторий и трагических событий.       Тем временем Витька и Олег намудрили из бутылки емкость для курения. Внутри уже клубился белый пар.       — Вдыхай пять раз, — друг протянул мне бутылку. — Если будешь хотеть кашлять, то сопротивляйся. Мне сказали, что нужно подавлять желание закашлять. А то не остановишься потом.       Для этих затяжек пришлось найти в себе решимости. Ощущение было крайне неприятное, а через пару секунд появилось желание выплюнуть легкие. Зажав рот рукой, я присел на корточки, стараясь не разразился кашлем.       — Что теперь? — спросил Олег.       К тому моменту бутылка уже успела наполниться новым паром и даже совершить круг.       — Будем сидеть и ждать, — пожал плечами Витя, вытаскивая из рюкзака пластиковые стаканчики.       Мы разлили ликер. У него оказался приятный молочно-шоколадный запах. Все сели на пол и замолчали. Спустя пару минут молчание показалось Вите забавным. Парни принялись переглядываться, сопровождая это неловкими смешками. Юля улыбалась, потирая свое плечо.       Еще через несколько минут мне стало казаться, что я один сохраняю адекватность.       — У тебя глаза больше, чем луна, — сказал Коля, обращаясь к Олегу.       — Сильно больше? — спросил тот, пытаясь не заржать.       — И сильно, и больше.       Все начали хохотать. Я треснул себя по лбу и покачал головой. Мне почему-то все еще не было смешно.       — У Юры ладонь похожа на осьминога, — сообщила Юля о своих наблюдениях.       Все эти глупые слова постепенно начали меня веселить. Я посмотрел на свою руку и перебрал пальцами. Рука, как рука. Причем тут осьминоги?       — Вы видели? — воскликнул Витя, схватившись за голову и указав на меня. — У него пальцы в обратную сторону прогибаются!       — А у тебя улыбка на все лицо, — засмеялся Олег, коснулся пальцами кончиков губ и резко развел руками в стороны. — Такая вот.       Мир начал приобретать странные оттенки. Почему-то меня уже не волновал ни мамкин хахаль, ни скучная серая реальность. Время полетело совсем иначе, и я ощутил это абсолютно точно.       — У меня чувство, что я сижу тут уже десять часов, — я пялился в пол.       — Вообще-то мы только полчаса, если верить этим… — отозвался Витя, постоянно расчесывая пятерней свои светлые волосы. — О! Мои часы! Я будто вижу картину Дали.       Юля взвизгнула, коснувшись чего-то рукой.       — Я думала, это ключи, а это жук, — сказала она и засмеялась. — Точнее, я думала, это жук, а это ключи.       Остальные подхватили смех, и я в том числе. Картина перед глазами стала понемногу плыть. Словно не спал несколько суток.       Я смеялся до тех пор, пока не заболел живот.       — Кажется, я накачал пресс.       — Чем ты его накачал? — прыснул Олег. — Сдуй обратно!       — Вам не кажется, что это странно? Мы смеемся над какой-то ерундой. Ох, стыдно будет завтра…       Я точно не помнил, сколько мы сидели, пялясь друг на друга и смеясь над словами. Меня крыло, но несколько иначе. Я то уходил в себя и ни на что не реагировал, то вдруг возвращался в разговор. В один момент, когда мне повезло вынырнуть снова, я увидел, как Юля набросились на Витю и прижала его к стене, что-то делая руками под его футболкой. Вокруг стоял шум. Гремела музыка. Я качнулся сторону. Внутренний слух уловил звон глубоко в голове. Этот звон становился все громче.       — Что ты кричишь? — спросил у меня Коля, присев напротив меня.       — Я кричал?       — Да не ори ты так, мы же все тут. Чего орешь?       Мне казалось, что я говорил почти шепотом. То ли у них слуховые искажения, то ли у меня — не понятно. И зачем мы все это начали?       Откуда-то звучала другая, странная мелодия, отличавшаяся от той, что играла фоном.       — Юра-а, — Коля тряс меня за плечо. — Ты уже тыщу лет пялишься сквозь меня.       — Правда? Ого… мне показалось, что всего десять…       — Ну или десять. Я не считал. А это важно? — одноклассник засмеялся.       — Время — тоже иллюзия. Тупые людишки его придумали, чтобы ограничивать друг друга.       Это клетка без прутьев, — выдавил я и, поглядев на Колю, который начал хохотать, тоже залился смехом.       — Что за бред ты несешь? — я и не заметил, что Олег был рядом. Он валялся на полу, раскинув руки.       — Я выхожу за рамки, — мой голос прозвучал как удар по барабану, и я сам от этого вздрогнул.       — За рамки? Что ты несешь и какие ещё за рамки ты там выносишь? — глаза Олега напоминали две черточки.       — Ты не понимаешь, — медленно произнес я, так как мне стало казаться, что я говорю слишком быстро. — Ты ограничен. Ты не слышишь космос. Нет времени, нет пространства. Это ложь. Тебе кажется.       — Ложка мне не кажется! — одноклассник изменил свое положение настолько резко, что я не успел ничего понять, как его лицо вдруг возникло передо мной. — Это ты здесь тупица! Эгоистичная тварь ты!       — Отвали, — я толкнул его в сторону, но сам упал на пол.       За окном было темно. Я увидел огромную, просто необъятную белую луну. Она закрывала собой почти все фиолетовое небо. Или не все, а только часть? Я смотрел, и мне казалось, что этот синевато-белый диск сейчас станет ещё больше, приблизится и раздавит меня всей тяжестью мироздания.       Мысль о мире и его существовании стала набирать обороты. Вскоре я осознал, что думаю над тем, почему существует мир. В чем его идея? Почему человечество внезапно населило эту планету, придумало множество приспособлений для того, чтобы вести свое скучное мимолетное пребывание на поверхности Земли. Что привело сюда этот высокоразвитый двуногий вид, который умеет только наводить грязь? Почему существует душа? Ее создал Тот Самый, кого нельзя увидеть, потрогать, ощутить? Люди зовут его Богом. Только нет никакого Бога. Его придумали, чтобы объяснить непонятное, чтобы у людей была вера в Завтра. Когда они знают, что после смерти их ждет Рай, они счастливы в моменте нынешнем. Но будет ли этот Рай? А что будет после смерти? Эфир. Равномерно пульсирующий эфир.       Прямо над ухом раздался визг. Я вздрогнул и поднял голову.       — Я думала, он сдох! — Юля указывала на меня.       — Юрка, ты в порядке? — поинтересовался Витя, присев рядом. — Ты долго лежал и пялился в одну точку.       — Я… да. Я, пожалуй, домой, если вы не против. Меня искать будут.       Я поднялся и, игнорируя все, что мне говорили, поплелся в сторону города.       Меня потихоньку отпускало от наваждения. Всё вокруг уже не казалось смешным. Стало вдруг ужасно тоскливо.       До дома я добрался, погруженный глубоко в себя. На пороге квартиры меня окатили криком и руганью. От резкого света квартиры и пронзающего визга захотелось повести себя, как вампир при виде солнца.       — Где тебя носило? Я весь телефон сорвала!       Ах, вот, что это была за музыка.       — У друга уроки учил, — мой голос звучал очень тихо.       Я молча прошел в свою комнату, игнорируя вопли матери, и закрыл за собой дверь. Стоя у окна и глядя на ночь, не сразу заметил, что на меня продолжают кричать. Очнулся от прилетевшего подзатыльника.       — Ты оглох? Что за ребенок! Чтоб больше так поздно не возвращался, понятно? Живо спать!       Дверь снова захлопнулась. Я продолжал стоять.       На меня вдруг нахлынуло сильное отчаяние, от которого адски заныло в районе груди. Отчего она всегда так сильна, эта несуществующая боль? Я знал, как больно, когда уходит близкий, родной человек. Когда ты не в силах что-то изменить. Но эта боль была сильнее. Словно вся тоска мира сдавила меня тяжёлым прессом.       Я не мог больше стоять. Ноги сами собой подкосились. Попытка схватиться за что-нибудь при падении не увенчались успехом. Глухой удар о пол — и я созерцал чёрный потолок. Боль наполняла меня волнами. Заплакать бы, закричать, но не мог. Не получалось. Оставалось чувствовать и думать.       А мысли поливали масла в огонь.       Я думал о том, что моё существование в этом мире — сон. Вся жизнь — сон моей души. Так если оно правда, то смерть — пробуждение. Один миг, и кошмара больше нет. Душа проснулась, она счастлива. Но что же мешало мне все это время просто вскрыть вены?       Встал с пола, вышел из комнаты и пошёл на кухню. На столе как раз лежал нож. Взяв его, я ощупал лезвие. В голове — пустота. Просто бесстрастная решимость здесь и сейчас прекратить кошмарный сон.       — Что ты резать собрался в одиннадцать вечера? — поинтересовался Валентин, войдя на кухню.       Я бросил на него полный безразличия взгляд.       — Ничего.       — Тогда спать иди. Завтра в школу. Пришлось вернуться в комнату.       Я лег на кровать и прикрыл глаза. Стиснув зубы, попытался убедить себя, что эта боль мне кажется. Но чувство не уходило. Я повернулся на бок и прижал ноги к груди. В голове звенели обрывки из круговорот мысли о первопричине бытия человечества. Жить, чтобы умереть.       Уснуть не получалось, но я пытался. Утро придёт, станет легче. Спать, спать! Из моей груди вырвался тихий стон.       Погрузившись в странное состояние между сном и бредом, я отошёл в иллюзорный мир, наполненный тяжёлыми мыслями о вечном.       К утру не полегчало. Зря надеялся. Полная апатия и ощущение безысходности.       — Подъем и в школу! — громогласно приказал Валентин.       Я едва не упал с кровати при попытке встать.       Еще толком не поняв, что встал, обнаружил себя идущим по улице. Людей я не замечал, врезался в них. На меня огрызались, сыпали возмущения. Но было плевать. Мысли назойливо гудели невыносимой какофонией. Адекватного восприятия как ни бывало. Только черная дыра где-то внутри утягивала и утягивала, заставляя чувствовать себя максимально погано.       В школе я не обнаружил ни Олега, ни Коли. Витя вел себя еще активнее, чем раньше. Он все время тормошился, начинал неожиданно хихикать. Я бросил на него взгляд, заметил на шее чуть выше ключицы синяк. Лицо друга было бледноватым, белки глаз порозовели. Кажется, я выглядел не лучше.       — Дети, — учительница русского вошла в класс. — Я проверила ваши сочинения.       Началось объявление оценок.       — Витя, четверка. Я пометила на полях, что тебе стоило бы поправить в структуре. Очень экспрессивный текст. Юра… Очень надеюсь, твоя мама придет на родительское собрание. Я бы хотела с ней пообщаться. Сочинение по структуре хорошее, хоть и есть мелкие помарки. Но в целом все прекрасно. Пять.       Кто бы сомневался. Пообщаться с моей матерью. Видимо, сказать, какого идиота она растит, и срочно нужно спасать положение.       Я опустил голову и долго пялился в стол.       Мир виделся мне еще большим кошмарным сном, нежели раньше. Бывало плохо, но чтоб настолько… так паршиво еще не было никогда. Даже когда ушел отец. Когда девочка, в которую я был влюблен, выбрала другого. Ощущение полной бессмысленности своего существования вызывало желание умереть. Или хотя бы приглушить эту боль.       — Вить, мне нужно еще.       После урока я закрылся в туалете и долго смотрел на себя в зеркало. Ну и видок. Словно неделю спал по полтора часа. По спине пробежала дрожь и меня бросил в холод. Я заперся в ближайшей кабинке, сел на корточки и прижался спиной к стене, обхватив себя руками. Мир перед глазами будто завибрировал. Мое сердце бешено колотилось, и попытки спокойно дышать не помогали. Наоборот, воздуха стало критически не хватать. Животный ужас прогрызался из груди. Никогда не испытывал настолько сильного страха. Я переждал волну этой дрожи. Но за ней пришла еще и еще одна. Было страшно пошевелиться, но вскоре немного полегчало. Захотелось выть от тянущего чувства в груди. Я со стоном качнулся пару раз.       Что угодно, лишь бы перестать это чувствовать!       Я медленно встал. Показалось, что звонок уже прозвенел. Доковыляв до класса, упал за парту и ушел в себя. Настолько глубоко, что класс, учитель, время, пространство полностью перестали существовать. Сознание дрейфовало в черном пространстве, а голос в голове… Этот голос… Невнятное бурчание. Или нет? Кажется, его слова уже стали членораздельными. Он говорил со мной: Зачем тебе все это? Ты на четвертом этаже. Шаг в окно вниз головой, и ты точно умрешь. Ты умрешь даже раньше, не долетев до земли. Твое сердце не выдержит страха. Давай же, что тебе мешает? На перемене. Сделай это, и страданиям конец. Ты узнаешь истину.       Мое падение в себя оказалось настолько глубоким, что учительнице пришлось потрясти меня за плечо, чтобы я начал реагировать.       — Юра, что случилось? — поинтересовалась биологичка.       — Мне плохо, — проныл я, безвольно качнув головой.       — Может, скорую? Что у тебя болит? Сходи в медпункт.       Я мотнул головой.       — Нет мне просто… плохо.       — Иди-ка домой.       Только сейчас заметил, что Вити в классе уже нет.       Дома никого не оказалось. И хорошо. Я завел будильник и вырубился на четыре часа. Тяжелое пробуждение сопровождались апатией и мыслью «лучше б я сдох во сне». Медленно поднявшись, взглянул на часы, затем взял телефон. От Вити было сообщение: «Приходи вечером на место. В семь.» До начала занятий в студии оставалось полчаса. Взяв гитару, поплелся на улицу.              Резким движением я провел по непослушным волосам. Надоели падать на лицо. Пальцы промахивались мимо струн. Музыка не давалась, что меня ужасно раздражало. Хотелось швырнуть гитару о стену. Учительница покачивала головой, хмуро глядя на меня. Я ощутил, как начал обрастать невидимыми шипами.       Перемена настала довольно быстро.       — У нас сегодня худшая музыка на свете, да, Юра? Не такой ты талантливый, как кажешься? — начал дразнить Дима.       Я бы проигнорировал, если бы не одно «но». Прямо над моим ухом этот придурок со всего размаху ударил барабанной палочкой по тарелке. Оглушительный звон ощущался как подзатыльник чугунной сковородой. Чувствительный слух такого напряжения не выдержал, и мой самоконтроль слетел окончательно.       — Ах ты тварь!       Я сорвался с места в порыве слепой ярости. Дима успел только удивленно открыть рот, как был повален на пол.       Не помню, сколько его бил. Но если бы меня не оттащили, забил бы до смерти. Дима валялся на полу, прижав ноги к животу, и ныл, как девчонка.       — Юра, это как вообще понимать?! — воскликнула учительница. — Что происходит?       — Он намеренно меня донимал, — огрызнулся я. — Надоело!       — Взрослые люди, вы не можете решить все словами?       — Этот безмозглый идиот по-другому не понимает.       — Сам ты идиот, — взвизгнул Дима, поднимаясь с пола. — Бешеный.       — Одноклеточным слова не давали! — я сделал угрожающий рывок вперед, и барабанщик сразу же отскочил в сторону.       — Держись от меня подальше, — бросил он и вышел из класса.       Другие ребята с подозрением взглянули на меня. Двое позади зашептались, что выбешивало еще больше.       — Юра, я хочу видеть твою маму, — заявила учительница. — Твое поведение стало отвратительным.       Я фыркнул, сжав кулаки до побелевших костяшек и зубы до скрипа.       — Все хотят ее видеть. Все хотят ей что-то сказать. А что я думаю, никого не волнует, да? — бросил я в отчаянье.       Взяв гитару и проигнорировав возмущенные учительские возгласы, вышел из студии и отправился прямо на стройку.       Тупые люди. Бессмысленное существование. Почему я чувствую себя не желанным гостем в этой жизни, а узником?       Город почти беззвучно летел мимо. Дорога бежала к знакомой окраине.       На третьем этаже тусовались Коля с Олегом. У обоих под глазами огромные мешки и покрасневшие белки. Ребята одновременно поглядели на меня. Я вздохнул. Словно мы курили уже целую вечность.       — Ты рановато. У тебя ж студия. Или ты не пошел? — заговорил Олег.       — Я одноклассника избил.       Парни подобрались.       — Ты? Избил? — не верил Коля.       — Угу. Эта тварь меня довела, — я прислонил гитару к стене. — Ну? А как ваши ощущения?       — Знаешь, это с одной стороны круто, а с другой… так башка болела утром, что просто жесть! — поделился впечатлениями Олег. — Весь прикол в том, что я помню: было круто. А что конкретно круто, так будто отрезало.       — Ты по полу катался, — сообщил ему я, сев рядом.       — Мы все катались, — сказал Коля. — А ты, Юрка, вообще кричал, словно тебя режут.       — Мне так хреново было, не представляете, — я опустил голову. — До сих пор хреново.       — Ну тебя и перекрыло. А ведь ты в один заход затягивался. Мы все по второму кругу ходили, — удивленно произнес Олег.       Я обалдело посмотрел на обоих одноклассников. Не помнил такого.       — И все, чем вы отделались, это головная боль?       — Ну, не только. Меня еще слегка припечатало тоскливостью, — Коля почесал затылок. — Словил такую депрессушку. Не понимал, на кой я вообще живу. Но это продлилось пару часов всего.       — Угу, а я с такой депрессушкой всю жизнь живу…       Ребята переглянувшись.       — Что, серьезно? — лицо Олега вытянулось в изумлении. — Постоянно?       Я кивнул.       — Если честно, не очень я тебе верю, Юра. Но, знаешь, если это правда, я вообще не удивлен, что ты согласился на курево. И что тебе хреново, тоже. После такого веселья возвращаться в это состояние… да уж.       — А я верю, — вдруг заговорил Коля. — У меня бабушка психологом была. Так она рассказывала, что когда работала с людьми, к ней часто обращались люди с депрессией. Вроде тех, которые не знают, зачем жить. Говорила, что их всю жизнь этот вопрос мучает. В общем, я так полагаю, трава для тебя вроде таблетки от боли.       — Да! — воодушевился я, узнав себя. — Оно все так и есть! Это… это знаешь… Будто у тебя что-то болит, но лекарства от этого нет. И попытка докопаться до истины, в общем-то, тоже почти как обезболивающее. Но истину, увы, узнать не получится.       — Угу, бабушка говорила, что эти люди вообще великими учеными стать могут. Или нет. Если они в депрессии, то, считай, тут надо аккуратно глаз да глаз. Они могут чего-то хотеть, добиваться, стремиться. А оставишь наедине со своими монстрами в голове, и все, — Коля провел пальцем по горлу. — В петлю. Или в окно. Или под поезд. Да мало ли способов подохнуть?       Вспомнились мои неудачные попытки суицида. А ведь и правда…       — Юр, — позвал Олег.       — А?       — Ты же не покончишь с собой, ладно?       Мда уж, допустить это не хотелось.       Я подумал о том, чтобы в этот раз получить больше веселья. Хотелось на время вообще забыть о своих проблемах. Не чувствовать постоянную душераздирающую боль, причина которой была скрыта от моего понимания.       Мы еще немного поболтали, обменивались ощущениями.       Сколько фильмов снято о вреде наркотиков, сколько книг, статей и прочего. Наркотики — зло, несущее смерть. Они убивают, они лишают здравого рассудка. Что не маловажно, они вызывают зависимость разного типа. Да, все это было известно. Смотрел, читал, изучал. В тот момент, когда я впервые затянулся травой, у меня была одна единственная мысль. Даже нет, не мысль, фоновая уверенность, или даже оправдание: ну я-то не такой, как все эти наркоманы. Отвыкну, не стану зависимым. Все будет просто. Это лишь небольшая шалость. Обезболивающее.       Каждый из нас так думал, уверен.       — Привет, ребята, — Витя с улыбкой приближался к нам, держа за руку Юлю. — Смотрите, что у меня есть.       В его руках был небольшой пакетик, в котором темнело коричневое содержимое.