Поцелуй Смерти

      Тяжелее боя с Мегерой и её сёстрами, тяжелее боя с Тесеем и Астерием, тяжелее боя с отцом — была борьба с Танатосом. Сама смерть не поддавалась на сладкие речи, не реагировала на подарки и, несмотря на победы в их маленьких состязаниях, игнорировала Загрея, отмахиваясь от любых разговоров, словно от надоедливой мухи. После очередной смерти там, в Элизиуме или в Тартаре, его никогда не застать на месте, лишь Гипноса, так неловко радующегося чарке с амброзией.       Загрей чувствует себя охотником, благословлённым Артемидой, когда терпеливо ждёт появления персональной Смерти на пути в своём очередном побеге. Он выжидающе смотрит по сторонам, невыносимо медленно идёт от одной двери к другой, ожидая, когда же раздастся низкий голос Танатоса, пришедшего посоревноваться в тайне от отца. И стоит только ему появиться, как Загрей теряет самого себя. Он готов вырвать победу из чужих рук зубами, лишь бы услышать хоть одно слово похвалы, плевать на подарки. Но всё, что он видит, так это взмах косы, кажется, томный и уставший взгляд медовых глаз и то, как ещё сильнее сжимаются губы. В след удаётся крикнуть только: — Увидимся дома!       И Смерть исчезает, оставляя пустое поле боя с этой выжженной травой и мёртвыми душами Ада. Из-за молчания хочется лишь что-нибудь сломать, обтачивая клинок Стигийского меча. И это раздражение, непонимание и чужое молчание копится до самого конца, до милого Цербера, который подставляет головы под жёсткие ласки, но не пропускает дальше. Остервенелый бой с отцом, треснутый клинок, капли крови на белом снегу и голос. Голос сначала отца, а после — пронзающая всё тело боль, стоит лишь коснуться резной двери.       Загрей вновь отправился домой, как можно ниже в Ад, туда, где его почти никто не ждёт. Фантомная боль сотрясала всё тело ещё пару минут, когда принц, тяжело поднимаясь по ступенькам, стряхивал с себя вязкую кровь. Это раздражение никуда не делось, оно снедало изнутри и оставляло на лице жестокую тень, прокладывало складку между бровями и делало поступь по гладкому полу тяжелее. Души, кучкующиеся у стен никак не отреагировали на Загрея, зато отец, поднявший глаза от документов, хмыкнул по-отечески сурово. — Чем больше ты пытаешься сбежать, тем чаще я буду говорить, что у тебя ничего не выйдет, — Аид отложил в сторону подписанный лист и посмотрел на приунывшего Цербера рядом. — Боги лишь играются, подверженные своей скуке там, на Олимпе. А ты поманился их речами и что теперь? — Я найду свою мать, — ответил Загрей. — Достаточно! — отец изменился в лице и гневно пророкотал, — Ты прекрасно знаешь, что эта тема здесь под запретом!       Принц всегда знал, как заставить отца замолчать, вот только вопрос с матушкой, её жизнью и о том, где она, оставался открытым. Загрей расправил плечи и пошёл налево, свернул за угол и приметил только пустой коридор, и ни тени Танатоса. Складка меж бровями сделалась глубже, и принц приблизился к задремавшему Гипносу. — Гипнос, друг мой, — говорит Загрей внезапно встрепенувшемуся брату Смерти. — Где Тан?       Воплощение Сна только улыбается да пожимает плечами. Что ещё можно ожидать от того, кто постоянно спит на рабочем месте?       Загрей, раздражённый, ушел в свою комнату. Орфей говорил как-то раз, что игра на арфе помогает расслабиться и набраться сил. Кажется, от струн этого прекрасного инструмента ничего не останется этой ночью. Принц прошел мимо Никты, тенью стоящей возле его спальни, и замер, приметив Танатоса у своей постели.       — Привет, Заг, — сказал он, словно бы и не избегал Загрея последние несколько дней.       Принц не знал, что сказать. Слова застряли в глотке, голова в миг опустела и только глаза жадно пожирали чёткий профиль Смерти, так элегантно выделяющейся на фоне синего постельного белья. Загрей так и не нашёл слов, только, словно мальчишка, подбежал к Танатосу и схватил его за руки. В глазах Смерти растерянность и, кажется, ожидание. — Сколько можно ходить вокруг да около? — выпалил принц, сжимая ладони персональной Смерти. — Не мучай же меня, прошу! Ожидание заставляет меня думать, что тебе противны не только мои подарки, но и моё общество. Так рьяно избегаешь любых разговоров со мной… зачем же? Зачем же помогаешь там, в Элизиуме или Тартаре? Зачем смотришь да молчишь? Зачем приходишь сюда? — Заг… — Танатос отвел взгляд, попытался убрать руки, но принц не дал. — Заг, твой отец… он знает, что я помогаю тебе. Для нас лучше, если мы… — Нет! — Загрей дёргает мужчину на себя и заставляет смотреть в глаза. — Мне плевать на отца. Ему не остановить меня. И он не смеет решать, что важно мне или тебе. Сейчас ты — мой, только мой. Если ты действительно хочешь этого, хочешь продолжать пресмыкаться пред отцом, то уходи. Уходи и больше не смей помогать мне.       Он отпустил сильные руки Смерти и сделал шаг назад, выжидающе глядя на Танатоса. Взгляд, за которым плохо скрываемая боль и обида, раздражение и злость. Его всего трясло, руки сами по себе сжались в кулаки. Хотелось разрушить всё вокруг, успокоиться хоть на мгновение и перестать думать о худшем. Танатос не смотрел на него, напряжённая фигура замерла и только предательски соскользнул капюшон с седых волос.       — Тан…       Медовые глаза медленно скользили по арфе, шкафам, ловили зеркало далеко за спиной Загрея и после ухватили лицо принца, несчастное, полное болезненного ожидания. Сделать выбор сложнее всего, особенно когда сам Аид давит на больные точки, раня каждым словом словно клинком. После такого хочется лишь отстраниться и защитить маленького своенравного принца, несмотря на то, что между ними витают недосказанные чувства, которые каждый из них знает. Смерть сделал шаг навстречу Загрею, руки коснулись бледной кожи, пальцы сбили огненный венок с головы.       Поцелуй Смерти, кажется, выбил почву из-под ног, словно остановил сердце, даровал блаженное успокоение и обжег холодом губы. Загрей схватился за чёрную тогу, побоявшись закрыть глаза, отпустить Танатоса, и не веря его ответу. — Не уходи, Тан, — попросил Загрей, качая головой и лишь сильнее сжимая пальцами чёрную ткань. — Не уходи, прошу. Останься.       Смерть молчала, но губы снова плотно сжаты. Он сомневался, он чувствовал неловкость, ему почти страшно от своего собственного решения. — Я не уйду, — шепчет Танатос, целуя в лоб принца. — Я больше не уйду.