No more being alone

Богу Ято никогда не встречался никто интереснее. Эта душа. Нежная, нетронутая, чистая, как первый снег. Его верное священное орудие. Его Юкине. Никто никогда не цеплял его глубже, чем этот мальчик. Трудный возраст. С Юкине было тяжело, тяжелее, чем бог мог себе представить. Ято не любил детей. Все его прежние шинки были взрослыми, со сформировавшимся характером личностями, давно пережившими подростковый период. А Юки же в нем приходилось оставаться навечно. И всё же, он был прекрасен. Голый клинок идеальной длины, под стать подходивший тому, чтобы лежать в его ладони. Крепкая, сверкающая словно речная гладь сталь, острая, считай — лезвие. Мальчик был способнее лучших орудий самых известных божеств, заключив в себе невероятную силу. Ято никогда не считал себя собственником, но, найдя Сэкки, готовность бросить вызов самой смерти, чтобы оставить его при себе, казалась чем-то должным. Ятогами не знал прежде орудия, чья смерть пробирала бы таким ужасом вплоть до самих костей. Даже он, казалось, ранее не ведал такой жестокости, которая постигла совсем ещё юного Юкине. И даже Бог погибели великодушен. Каким, наверное, нелепым кажется со стороны желание подарить счастливую жизнь, не имея при этом ничего, кроме бутылки, наполненной пятийеновыми монетами, думал он. Бог Ято с родительской гордостью замечал, опять копаясь в голове шинки, как тот, не дав дурным мыслям даже сформироваться, отгонял их прочь. Его ставка на свою жизнь не прошла даром, и очищение принесло свои плоды. Юкине хотел измениться. Юкине хотел стать лучшим орудием из всех, которые когда-то имел его Бог, и Ято чувствовал это, отчетливо читал в мыслях своего шинки. Но в мыслях Юки было кое-что ещё. Мальчик питал к Богу отнюдь не родственные чувства, и это ничуть не удивило Ятогами. Заводить романы с орудиями было обыкновенным делом для богов и богинь, одним из множества доступных развлечений, разбавлявших их, длиною в вечность, жизнь. И Ято так же не упускал подобных возможностей в прошлом. Но здесь дело обстояло чуть иначе. Не зря Юкине с самого начала показался синеглазому Богу особенным. Вполне вероятно, что причиной тому являлся возраст, в котором по причине собственной смерти застряла юная душа. Ято чувствовал, как нелегко его шинки приходилось принимать собственные чувства. Особенно тяжёлым выдался первый период отрицания. По ночам в затылке резкими уколами отдавались мысли Юкине, которые тот в сотый раз крутил в голове. Сердце болезненно сжималось, когда он слышал, как Сэкки пытается убедить себя в неправильности самой природы этих чувств. Ято — его Хозяин, Господин, Божество, все таки, и в конце концов — взрослый мужчина, выступающий в роли его отца. А он всего лишь ребёнок, неразумный мальчик, всего за месяц едва не убивший того, кто вновь подарил ему жизнь. Чувство вины и стыда, терзавшее Юкине, передавалось Ятогами, решившему снова не вмешиваться в течение обстоятельств. Внезапно возникшей влюблённостью Юки не мог его осквернить, потому и волноваться было не о чем. Свою роль сыграл и интерес: кто же победит — сердце или разум его маленького шинки? Бог понимал, что мальчика не следовало трогать вплоть до тех пор, пока он полностью не примет и не осознает собственные чувства, иначе это могло навредить их дальнейшим отношениям. Ятогами умел ждать. Прожив целую вечность, этим искусством было немудрено овладеть в совершенстве. И со временем стало ясно, чью сторону выбрал Юкине. Тихая усмешка тенью скользила по губам Ятогами, когда очередной ночью, засыпая на полу холодного храма какого-нибудь бога в обнимку и прижимая мальчика крепче к своей груди, он чувствовал, как сердце Юкине начинало биться чаще. Или, сжимая небольшие ладони шинки в своих руках и пытаясь отогреть их горячим дыханием, видел, как наливаются отчетливым румянцем бледные щеки. Как он на секунду замирает, когда Ято «случайно» касается сухими губами его пальцев. И больше не пытается сбежать. Бог с удовольствием отмечал, что его прежде горделивое орудие становилось всё покорнее с каждым днем. Их отношения были будто воплощением самой сути иронии, словно судьба пыталась совместить несовместимое, и, что страннее всего, у неё это неплохо получалось. Ятогами наблюдал, как его солнечный мальчик, который словно был соткан из самого света, тянулся к нему, к Тьме, которой боялся сильнее всего в этой новой жизни. Он не мог знать, что нуждался в своём хозяине так же, как тот сам начал нуждаться в нем. И дело не столько в наличии средства самозащиты в виде прекрасного острейшего клинка, сколько в существе, сумевшем своим светом рассеять беспроглядную тьму души синеглазого божества. И даже Боги погибели умеют любить. Кому, как не Ято, это знать. Все терпение, ожидание, понимание и желание уберечь он мог назвать одним словом, но произносить его не считал нужным, — Юкине должен был прочувствовать и понять все самостоятельно. Он ведь так желал скорее вырасти. Но, однажды, держа Юкине, устроившегося спиной к нему между его ногами в своих объятиях он понял, что принятие наконец наступило. Боги чувствуют не только боль и переживания своих орудий. Мало кто знает, что спокойствие, тепло и нежность они тоже способны разделить на двоих. Особенно прочны такие узы со священным сосудом, коим уже некоторое время являлся его Сэкки. И самостоятельности тоже нужно учить, а к осознанию направлять. Потому, коснувшись тёплыми пальцами щеки Юкине и лёгким движением повернув его голову к своей, Ято, прикрыв глаза, мягко коснулся его губ своими. Усмехнулся, ловя слухом короткий прерывистый вздох. И наконец ощутил уже не чужое, зеркально отображённое, а собственное чувство тягучей нежности в груди, когда Юки несмело ответил. Они оба слишком долго были одиноки. И сейчас их одиночество, ранее разделённое на двоих, наконец подошло к концу.