1920, Нью-Йорк.
Это был долгожданный отпуск. Преподавание в таком месте, как школа музыки, было делом настолько неблагодарным, что Фумус корил себя каждый раз за решение стать учителем.
Манхэттенская музыкальная школа существовала лишь три года, и мужчина посчитал, что будет интересным работать в современном, еще только созревающем заведении музыки, где все для всех будет новым и интересным. Но как же он ошибался. Альфа не учел разницы между «молодой школой» и «молодыми студентами». Будучи совершенно нетерпимым к отсутствию дисциплины, Фумус готов был оторвать головы нерадивым ученикам, которые, мало того, что казались мужчине совершенно безнадежными в искусстве, имели наглость открыто вести пустые беседы прямо во время его уроков.
Все, о чем Фумус мог мечтать — это кофе и отдых. Целый год обучения пропащих студентов словно выжал из него все соки. А ведь ему было всего двадцать девять лет…!
Вернуться в родную Англию он не мог и не желал. Разве имело смысл плыть через океан ради того, чтобы месяц пожить в уже ставшем чужим доме и вернуться обратно? Конечно, нет.
Да и его не ждал там никто. Брат был занят разъездами и выставками своих картин, отец, вероятно, нянчил любимого внука. Съездить на могилу матери? Фумус не был настолько сентиментальным, чтобы стоять у могилы и разговаривать с трупами.
Он еще весной решил просто закрыться в своей квартире и отлежаться на весь следующий год. Увольняться он не собирался ни в коем случае, какой бы тяжелой работой его ни нагружали. Все же стоило это того. Стоило учить сотню придурков ради десятка алмазов. Таким одаренным нужен был достойный наставник. И Фумус мог быть таким.
***
— Вы не уезжаете?
Аудитория давно опустела. Мужчина собирал последнее, что могло понадобиться ему, прежде чем избавиться от надоевших стен школы. Любого, кто свято верил, что заебываются только ученики, Фумус смело мог назвать глупцом.
— Я останусь в городе.
Он глянул в проход. Там стоял юноша, преданно ждущий его. Это был один из тех самых алмазов, ради которых Фумус открывал глаза в шесть часов утра пять дней в неделю. Таффи Уокер*— первокурсник, гениальный пианист и растяпа, превращающийся в слона в посудной лавке каждый раз, когда встает из-за рояля. К такой размазне, как этот мальчишка, альфа относился со всей строгостью. Нередко он доводил бедного омегу до слез, за что прослыл самым жестоким и бездушным учителем в школе. Мужчина нередко слышал различного рода слухи о себе, чаще всего несущие сексуальный характер. Да с чего бы ему заставлять студенток раздеваться на экзамене? Или трахать двоечников после занятий? Или ставить хорошие оценки за минет?
Лучше бы все эти недотепы больше думали о музыке.
— Здорово! То есть… Знаете, я просто хотел спросить… — мальчишка в дверях замямлил, как он обычно это делает, опустил голову, скрыв за белокурой челкой красивые глаза.
Что ж, Фумус не скрывал от себя то, что действительно иногда подумывал и помышлял о том, чтобы воплотить какой-нибудь из развратных слухов в жизнь. Но не с кем попало, разумеется.
— Что? — он часто обращался к парнишке резче, чем того стоило. Ему льстило, как омежка мнется перед ним, как бледнеет или краснеет, стоило ему подойти слишком близко и накрыть его пальцы на клавишах. Господи, а ведь он старше более чем на десяток лет…
Как-то он разговорился с братом об отношениях. Зная об абсолютном отсутствии опыта с омегами, мужчина был уверен, что Сатаник ничего дельного не скажет. Но тот высказал то, что вертелось в талантливой голове музыканта до сих пор. Брат признался, что поначалу жутко переживал по поводу разницы в возрасте между ним и его женой. Ивлис был младше на шесть лет, и альфа, оказавшийся довольно ревнивым мужем, боялся, что его омега найдет кого-нибудь помоложе. Он немного успокоился лишь после рождения сына, но, как он сам заметил в их разговоре, все еще иногда подумывал об этом.
Но шесть лет не чертовы двенадцать!
Фумус был в замешательстве уже давно. Он попросту не представлял, что ему делать. У него было так много отношений, так много омег, гамм, такое разнообразие в постели, что он просто не мог поверить: как же его могло так угораздить? И в кого? В мальчишку семнадцати лет, который даже двух слов связать не может. Только лишь из-за его способностей? У парня был слабый феромон, черт его знает какая фигура, Фумус не мог сказать, что парень безумно сексуален. Но что-то…
что-то в нем было. И это так сильно тянуло альфу, что он еле удерживал себя.
— Я хотел спросить… Вы могли бы заниматься со мной на каникулах? Е-если вам хочется, разумеется, может, вы заняты или…
Это просто издевательство.
Иногда Фумусу казалось, что мальчишка сам нарывается, напрашивается на его крики или специально лажает, лишь бы мужчина придвинулся к нему и коснулся. Мужчина был уверен, что его неудовлетворённый, больной педофильский мозг преувеличивает, но вот, омега здесь. И предлагает Фумусу
заниматься.
Альфа уже знает, чем они будут заниматься.
— Каждую субботу у меня дома, — он резко прервал слова Таффи, заставляя того замереть. Тот, скорее всего, не ожидал столь быстрого ответа. Но пути назад больше не будет.
***
Кажется, в крови Роззердриггов действительно была какая-то ненормальная склонность. Склонность к нездоровому образу жизни, не свойственная большинству людей, и влечение к молоденьким любовникам. Фумус был благодарен возможности жить далеко от семьи, и тому, что он был младшим сыном. Вспоминая извечные терки между его братом и отцом, он радовался, что на его плечи не ложится такой груз. Жениться, завести семью — Жорж словно боялся даже заводить с ним об этом разговор. Наверное, он знал, что получит слишком грубый ответ. Мужчина, в отличие от Сатаника, спорить не любил, и любая ссора с ним обычно заканчивалась быстро и плохо. В разрез горячему нраву брата, он был холоден и рассудителен, и уж точно бы не метнулся жениться в порыве жаркой любви.
И сделал бы все, чтобы никто из его родственников не узнал, что он собирается сделать со своим учеником сегодня вечером.
Мужчина пил кофе, напряженно глядя на часы. Черт возьми, он волновался как юнец перед первым свиданием. А все потому, что до сих пор не был уверен. Что, если он действительно неинтересен Таффи? Может, тот испугается и сбежит потом. И как ему, спрашивается, тогда продолжать его обучать?
Хочется и колется, как говорится. Фумус настраивался отключиться и плыть по течению. И желательно плыть в постель.
Звонок.
«Вот и все», — словно мысленно поставив себе приговор, альфа пошел открывать дверь.
Уокер впервые был в его квартире. Вообще впервые в квартире музыканта был его ученик. Мальчик был напряжен не меньше, он буквально дрожал, войдя в прихожую. Фумус усмехнулся, заметив, что омега похож на бабочку, что вот-вот угодит в сеть.
— Проходи в гостиную, — мужчина решил приготовить чай. Нужно же было успокоить волнующегося ученика. И себя заодно. Собраться с мыслями, расслабиться и угомонить колотившееся сердце. Бога ради, он ведет себя, как девственник. Он и чувствовал себя в этот момент неумелым девственником. Таким же нерешительным, как и
жертва омега в его гостиной.
Оба приступили к уроку. К самому обычному уроку музыки, такому же сложному и скучному, как и остальные. Пальцы на клавишах, перед глазами ноты.
— Я никогда не выучу эту композицию… — мальчишка склонился над пианино, сосредоточенно вглядываясь в тетрадь. Он, кажется, был полностью поглощен уроком и не подозревал, о чем сейчас думал его учитель. А думал он о многом.
Например, впиться клыками в нежную открытую шею, схватить за собранные наверх волосы. Или сразу поцеловать, не церемонясь проникнуть в рот омеги языком, надавить феромоном, заставив подчиниться себе окончательно. Трахнуть прямо за пианино так, чтобы мальчик сорвал свой тихий, нежный голосок.
«Твою мать…»
Таффи изумлялся своему спокойствию. Внешнему спокойствию. Он на самом деле сейчас в гостях у мистера Роззердригга**? Или ему это только снится? Черт возьми, да об этом мечтала твердая половина всей омежьей части их школы! И из всех здесь был именно он! Зашуганный, жалкий Таффи, с которым и не дружил-то никто толком. Разве это было возможно? Омега не мог поверить своему счастью. Быть наедине с учителем, которым он так восхищался, который, хоть и кричал на него, всегда помогал, который…заставлял своим феромоном трястись от возбуждения, а его голову кружиться, словно он был пьян. Учитель, наверное, и не предполагал,
что Уокер думал о нем. Мужчина был предметом всех его мокрых фантазий, всех его мыслей. Даже сейчас он никак не мог собраться и постоянно сбивался. Омега даже удивлялся тому, как его до сих пор не прибили за такое. Учитель был на удивление безмолвным.
Его мысли прервало прикосновение. Большая, жаркая ладонь легла на его колено, выбив из легких весь воздух.
Ч-что…?
Фумус больше не мог терпеть. Он и так ждал слишком долго, и теперь, когда желаемое прямо перед ним, медлить больше не собирался.
Рука поднялась выше по чужой ноге, сжимая мягкое бедро. По телу прошла дрожь от того, как было нежно, сладко и податливо. Захотелось поскорее снять всю мешающую одежду.
— М-мистер Роз… — смущенный, напуганный алый взгляд встретился с жадными, темными глазами. И омега понял, что он больше не сможет вымолвить ни слова.
— Помолчи.
Губы Таффи пухлые, сладкие и немного сухие. Мальчик постоянно кусал их от волнения, и альфа все представлял, что он почувствует, когда коснется них. Это оказалось невероятно. Так горячо и пылко, чужая слюна, полная приторного, нежного феромона, заставила несдержанно прорычать в поцелуй. И раз мужчине ответили, позволив углубить поцелуй, он решил как можно быстрее пойти дальше.
— П-постойте…! — Таффи неловко заговорил вновь, когда чужие губы начали настойчиво ласкать его шею. Омега не верил в то, что это происходит с
ним, что это происходит с тем, о ком он столько грезил.
Кожа была такой же чувственной и бархатистой. Желанной и требующей укусов. Его, Фумуса, укусов. Мозг упорно подкидывал мысли о метке, а ласкающие слух стоны лишь подстегивали к этому.
Но он еще успеет это сделать.
Таффи, послушный и разнеженный от горячих ласк, сопротивляться ему не стал. Покорно лег на диван, будучи тут же прижатым сверху крепким телом. И сам прижимался, отвечая на все поцелуи, на все прикосновения, беспрекословно выполняя все, о чем его просили. И Фумусу окончательно сорвало крышу.
— Я, блять, не остановлюсь… Даже не проси теперь, — и он, не отрывая взгляда от хрупкого тела, содрал с себя одежду. Было жарко. Жарко и хорошо. Хотелось поскорее войти и вбить ученика в диван до потери пульса. Он склонился и облизал нежную грудь, вырывая возбужденный вздох. Боги, и почему он раньше этого не сделал? Он бы ебал этого сладкого мальчика каждый день.
— Учитель… — маленькая ладошка накрыла его макушку, заставляя поднять взгляд. Алые щеки и мутный, возбужденный взгляд заставили член альфы мучительно заныть.
Это была крайняя точка. Мужчина заломал тонкие ручки, срывая штаны и белье с изящных ножек. Пальцы вошли, вырвав из груди омеги страстный стон. У Фумуса же потемнело в глазах. Тугие стеночки, обильно наполненные дурманящей, хлюпающей от движений смазкой — мужчина уткнулся ноющим членом в бедро Таффи, продолжая трахать его пальцами, заставляя стенать от наслаждения. Можно было кончить просто глядя на такое невероятное зрелище, на развратно откинутую голову, на эту тяжело вздымающуюся грудь. Бедра задрожали от напряжения, и Фумус решил, что пора. Он достал пальцы, стягивая свой низ. Подхватил
своего мальчика под коленку, разом вгоняя член на всю длину. Изо рта вырвался блаженный стон. Фумус мог поклясться, что любой его секс не мог сравниться с этим простым ощущением, что он внутри Таффи. Его едва не накрыл оргазм.
Омега стонал, стоило его учителю только начать двигаться. Он сам мог кончить в любой момент, и он сделал это почти сразу же. Только Фумуса это не остановило. Он схватил Уокера за шею, оторвав его голову от дивана, грубо впился в горячие губы, лишь ускоряясь и рыча от экстаза. Ему было хорошо как никогда, он буквально плавился, входя в тугие, мокрые мышцы, хлюпая смазкой и вырывая пошлые крики из невинного ротика. Мысли путались, и все, о чем он думал — это кончить внутрь, наполнить омежку до краев, а после заставить себе еще и отсосать. Однако он не мог. Буквально заскулил, выходя в последний момент и пачкая молочный живот. Этого было мало. Настолько мало, словно он и не кончал. Он хотел еще. И он получит еще.
Всю эту ночь он будет получать столько, сколько пожелает.
Как и завтра. И потом.
Фумус был уверен, что хорошенько научит омежку «музыке» за это лето. Научит всему, чему только может и знает сам.
