Сгорая полностью - свети ярче.

Тысяча сантиметров до края Земли.  Я стоял на краю, видел мир изнутри.  Кричал что-то вслед погибающему себе, Но тот лишь молчал — делал вид, что не мне.

— Я сам себе снова и снова повторяю, что не должен. Не должен жертвовать собой в очередной раз, чтобы показать свою верность старым друзьям. Но, вечером обещая себе не делать этого, с утра я вновь говорю: «Я вас прикрою.» Я не слышу внутренний голос, что кричит: «Спасай себя сам!»

«Время уходит и тебе наплевать…  Ну что ты молчишь, отсюда нужно бежать!» Мы все здесь подохнем от неизбежной тоски.  Мы так близки, так близки…

Сейчас, стоя на огромной сцене с гитарой в руках, он был как никогда прекрасен. Прекрасен от того, что счастлив. Счастье помогает человеку расцветать, помогает забывать проблемы. Он оставил гнетущие будни позади, за высокими красными кулисами. Твоя мечта сбылась, не так ли? Но какой ценой ты попал сюда, мой милый мальчик…

Мы стояли у края и просто мечтали Остаться навеки-веков сопляками.  Чтоб прям до конца, ни на что не взирая Любить, всех вокруг забывая. Страдая по морю, я забыл о тебе —  Моей самой светлой, угасшей мечте.  Я остался один на один в темноте — В этом психоделическом сне.

— Я остался один по своей воле. Никто не тянул меня за руку, никто не вышвыривал меня из группы, никто не подтасовывал жребий. Я просто взял то, что мне нужно: гитару и автомат. Никто, на самом деле, и не был против. Всем хочется жить. Всем, кроме меня, видимо?..

Сжимая в ладонях остатки весны, Надёжно схватившись за руки друг-друга  — «Я выбираю жить не как вы», Но что-то на спад все возможности, сука. Они все подохнут, не веря в любовь, Твоими слезами наполнив бокалы.  Твой новый гнилой избил тебя вновь.  Но ты же готова терпеть все страдания.

Сейчас, диктуя в микрофон новые строчки этой песни из своей головы, помнишь ли ты что-то кроме неё? Помнишь ли ты своих друзей? Помнишь ли ты тех, кого любил? Заглушая музыкой свои мысли, ты пытаешься раствориться в настоящем, забывая о прошлом и будущем.

И в пустоте всех прожитых лет Ты поймёшь, наконец, зачем им твоё тело.  Ты посмотришь на небо, там против тебя Твои снова разбиты колени впустую. А ночами, как раньше, бывает рисую. На меня ты не злись, я по ним не тоскую.  Портреты там всяких блядей мне ненужных. Лишь для тебя мне бы быть самым лучшим.

Где-то в этом же здании, в сырых плесневелых подвалах таятся сотни рисунков. Сотни рисунков одного человека. Тысячи линий, начерканных по памяти на серых стенах углём. Портреты одной рогатой бестии, что сожрала твоё сердце. Того сероглазого отморозка, что в последний раз ты видел пару лет назад… Именно он и разрушил всё то, что вы так долго строили после его исчезновения. После его предательства. И вот он снова всё сломал, а ты… Что ты? Поёшь ему песни? Рисуешь его бесстыжие глаза? Вспоминаешь его форму губ и овал лица? Да, а ты нисколько не изменился…

— “Хах, старый глупый Том!„

Всё так же любишь. Всё так же привязан. Скажи, а если бы он сейчас вернулся… Ты бы его простил?

Ты подымаешь глаза; С тобой опять кто-то рядом.  А по щеке слеза, Ты провожаешь взглядом. Воспоминание о нас и мой простывший хриплый голос.  Исчезают в темноте, ты не устала врать себе. На стенах копятся вопросы, Видно просто не дорос.  Остался лужей горьких слёз, в кислоте твоих волос.

Выделяя голосом строки, ты сам себе задаёшь вопросы. Но, оглядывая этот огромный зал, ты не можешь найти на них ответы. Ты отпугиваешь свои страхи, которые голодными взглядами ищут тебя за стенами. Долго ли ещё ты сможешь прятаться от них?

На краю Земли, только мы.  Только с тобой. Своё сердце открой.  Мы — стрелки часов, пепел прошлых грехов.  Нас уже не спасти; Останови! На краю Земли, только мы.  Только с тобой. Своё сердце открой.  Мы — стрелки часов, пепел прошлых грехов.  Нас уже не спасти…

— Никто нас не спасёт. Мы всё равно когда-нибудь умрём, просто... Я сделаю это чуть раньше, чем мои друзья. Я уже был обречён. Месяца... Два? Наверное, да. Уже как два месяца я тайно отхаркивал по частям свои органы и покрывался синими волдырями.

Останови меня,  Я так давно не видел света.  И эта песня для тебя.  Моя любовь пропала где-то. Я каждый день открываю глаза В надежде прикоснуться руками.  Своими словами ты убила меня, Растоптав любовь ногами.

«— Помнишь, ты обещал?.. — Помню… — Тогда, почему ты вернулся? Почему не исчез из моей жизни насовсем?! — Я… — Тебе некуда пойти. Вот и всё. Как блудный сын, таскаешься везде, снова возвращаясь, чтобы соврать, что чувствуешь ко мне хоть что-то. Чтобы снова дать мне надежду, а потом разбить. Уйдёшь и забудешь свою ложь. А я… я ведь действительно тебя люблю. — Ты прав. Я на самом деле… такой. И, прости, я… никогда не любил тебя.»

Оставив только поцелуй на фотографии,  Мы столкнулись где-то в сантиметрах на краю Земли.  И твой прокуренный голос, сюда же стрелки часов.  Проклятие прожитых снов, мораль забытых стихов. Остатки вылились на пол, как будто больше не надо.  Чернила пачкали скатерть, пули летели в стены.  И по кускам собирая, я мчусь от края до края.  Наш искалеченный мир похож на оригами.

Теперь я вижу тебя только в кошмарах. Ты вновь приходишь ко мне. Трогаешь моё тело, ласкаешь мои губы, пачкаешь мою душу. А потом так нежно шепчешь убито прокуренным голосом: — Я тебя никогда не любил. Снова разрушенный дом, снова порвана белая скатерть с черным пятном от остывшего кофе, снова пытаешься ранить меня. Не только пулями, но и словами.

Но ты уснёшь и не вспомнишь, что было между нами, Растоптав любовь ногами…

Играя последние аккорды он всё ещё надеялся, что это обычный сон. Вот, сейчас он откроет глаза и увидит тех, кто громкими аплодисментами отблагодарит его за концерт. Весь зал рукоплещет. Камеры передают картинку за сотни, а то и за тысячи километров. Люди на других континентах восхищаются и называют его своим идолом. Все телеканалы мира вещают о новой музыкальной звезде, чьи песни врезаются в сердца миллионов и остаются там навсегда. Строчки его стихов остаются на стенах метро и становятся цитатами.

Это всё было бы так, если бы не одно огромное НО.

Он знает, что этого не будет. За пределами этой сцены нет ничего.

Ни одной живой души.

Взглядом он пробежался по рядам пустующих кресел, освещённых дневным светом. По улицам пробежали последние скрипы из вырубленных, теперь уже навсегда, колонок. Стены снаружи уже страдали от когтей и клыков голодных тварей. В наступившей тишине стало слышно как стонут старые кирпичи здания, как страдальчески вздыхает в разбитые окна холодный ноябрьский ветер. Шипение старой пыльной рации и хриплый улыбчивый голос. — Не знаю, слышите ли вы, но… Стукните Торда по его рогатой башке, когда встретите, — тихий смешок и пустой взгляд в никуда, — Ненавижу его. Поднимает с пола автомат, забрасывая на плечо, прячет свою гитару в укромном месте за кулисами, в последний раз проходясь шершавыми пальцами по истёртым струнам. — Прощай, Сью... Не хочу, чтобы и ты пострадала, поэтому, будь умницей и спрячься здесь, — засунув её в ящик, просит черноглазый, — Они... Вернутся за тобой, слышишь? — через силу улыбается, — Они придут и заберут мою малышку, просто подожди тут, милая, — закладывает её парой старых тряпок, ну... Мало ли, — Люблю тебя. Обещай мне быть хорошей девочкой. Заперев её тут, он оставляет с ней все свои воспоминания. Плохие и хорошие. Все. От первой взятой ноты, до последнего аккорда. Он останется тут. Навечно хранимый в отпечатках пальцев на шахматном корпусе. Поднимается по ржавой железной лестнице, храмая на одну ногу. — Не думаю, что Эдд просто так оставил бы меня. Он до последнего кричал, что я смогу выбраться вместе с ними, что я не должен жертвовать собой, что я... Нужен им. Если б не был обузой. Мне хватило только закатить штанину, показав уродливый синий ссохшийся кусок мяса на кости вместо ноги, чтобы переубедить его. Это не лечится. И я уже не выйду отсюда. Да и... Всё же, умереть в здании городской мэрии от собственной пули гораздо лучше, чем в лесу от зубов этих тварей. Том всё же доплёлся до самой верхней баррикады, спрятанной под крышой здания. Прислушиваясь к звукам снаружи, он снял оружие с предохранителя и стал потихоньку отодвигать тяжёлые ящики от разбитого окна. Солнце маленькими струями начало заливаться в маленькую комнатку, освещая поднявшуюся в воздухе пыль. — Меня приветствует последний рассвет, — улыбнулся Том. По щеке скатилась слеза. Холодный воздух освежающим комком, прилетевшим в лицо, собрал его мысли в кучу. Он вдохнул его, улыбаясь лучам солнца, тепло касающимся его впалых щёк, сырых ручьёв на лице и сухих, растянутых в улыбке, губ. — Чем больше медлишь, тем меньше хочется умирать. Сдавил в руках приклад, замахнулся и вынес остатки стекла, вместе с прогнившей рамой. — Не, суки, где вы там?! — высунув голову в проём, рявкнул Том, — Идите сюда, сволочи! Следом за этими словами последовала очередь оглушительных выстрелов, чей-то скулёж, рычание снизу и страшные звуки поднимающихся по стенам на когтях монстров. Выстрелы, выстрелы, крики, падения, сиплые возгласы ... — Чертовы патроны! — крикнул он, вмазав прикладом по уродливой распухшей морде недо-человека, тут же скатившегося с крыши. Вдох, выдох, вдох. Прищуренным взглядом скользит по потолку, почти что чуя, что наверху кто-то тихо крадётся. Вдох, выдох, вдох. Достал пистолет с полным магазином, тихо щелкнув. Бесполезный теперь автомат летит в окно, встречаясь со стеной и громко плюхновшись на пол всей своей тяжестью. Тут же в оконную дыру с оглушительным хрипо-визгом влетает уродище, получая заряд из пяти пуль прямо в голову. Вдох, выдох, вдох. Обессиленно падает на пол, смотря на хрипящего, захлебывающегося кровью, и тянущего к нему лапищи чудище. Вдох, выдох, вдох. Кашель, доходящий до крови, выходящей изо рта вместе с куском лёгкого. Вдох, выдох, вдох. Запястьем вытирает кровь с губ, еле поднимаясь на ноги. Вдох, выдох, вдох. Опираясь о стену, с пустой головой, выходит из помещения, закрывая за собой дверь. Вдох, выдох, вдох. Сползает спиной по двери, усаживаясь на холодный пол. Вдох, выдох, вдох. Дрожащими руками подносит трясущийся пистолет к подбородку. Вдох, выдох, вдох. Слёзы сами катятся в дуло, по рукам, падают на пол. Смыкает зубы как можно сильнее, закрывает глаза, резко жмет на курок.

Мои последние слова?

Ненавижу тебя.