Аффект

— Ты дрожишь. Из уст Людвига это звучит как аксиома или определение из школьного учебника: что-то вроде «Земля вращается вокруг Солнца», «корень из четырёх равен двум» и так далее. Что-то, что обычно заставляют учить наизусть и чему не требуется объяснение.  — Да? — искренне удивляется Феличиано. Он переводит взгляд на собственные руки: действительно, дрожат. Да не просто дрожат, а прямо ходуном ходят, в такт сердца: вверх-вниз, вверх-вниз. Как маятник на старинных часах. Оно тоже трясётся. Сталь холодит посеревшие от пороха ладони. Оцепеневшие пальцы наконец разжимаются. Бах! — и оно падает на пол. Феличиано кажется, что этот звук разносится по всему зданию, нет, по всему городу. Или это просто эхо гудит у него в ушах? Он чуть не падает вслед за ним. Ноги разъезжаются, и Феличиано едва находит в себе силы стоять. Пробежавший по спине холодок сменяется жаром — вся рубашка взмокла от пота. В наступившей тишине тяжёлые шаги Людвига ощущаются ещё тяжелее, как будто какой-то проспавший слуга с двойным усердием бьёт в обеденный гонг, пытаясь искупить свою ошибку. Миг— и Феличиано бесцеремонно разворачивают за плечи, и он утыкается носом в холодную замшевую куртку. Это вкупе с тем, как нежно Людвиг, обладающий габаритами платяного шкафа, гладит его по голове, немного успокаивает. — Я могу сесть за руль сегодня, если хочешь, — несмотря на то что он изо всех сил пытается казаться спокойным и хладнокровным, усиливающийся акцент говорит о том, что немец нервничает. Феличиано улыбается. Но улыбка получается какой-то натянутой. Колеблющейся.  — Всё хорошо. Правда-правда. Кажется, Людвига это не убеждает. — Нет, всё-таки сейчас поведу я. В таком состоянии ты въедешь в первый же столб! Зачем я вообще взял тебя с собою? — последняя фраза произнесена шёпотом, как будто она просто случайно вырвавшаяся мысль вслух. Широко распахнутые светло-карие глаза наполняются слезами. — Ну пожалуйста, Лютц… Поджатые губы на бледном лице говорят сами за себя. Подобные клички подходят для девятилетнего мальчика, не закончившего ещё и начальной школы, но никак не для мужчины, которому идёт уже третий десяток и который находится в списках Интерпола под графой «обезвредить любой ценой» — по крайней мере, по мнению самого этого мужчины. — Феличиано, если ты думаешь, что на мне сработают подобные штучки, то ты очень сильно ошибаешься! Немедленно прекрати строить из себя идиота, ты знаешь, как меня это раздр… Он замолкает также резко, как и начинает говорить. Настрой «отчитать как маленького ребёнка», отражающийся в льдисто-голубых глазах, сменяется сначала недоумением, а затем…волнением? страхом? — Феличиано? Тот не реагирует. Притворный плач сменяется настоящим. Силой выдавленные всхлипы выходят из-под контроля. Финальным аккордом звучит жуткий смех — неестественный, истеричный, безумный. Феличиано всё больше вжимается в Людвига, как будто это последний якорь, держащий его на плаву в условиях накатывающей истерики. Пальцы словно крюки впиваются в спину, куртка промокает от слёз. Постепенно мир погружается во тьму. Последнее, что Феличиано видит, — это перепуганные глаза напротив.

***

 — Твою мать, старик, ты серьёзно думаешь, что я не приберусь в одном чёртовом номере? — терпение Джона начинает сдавать. Он, здоровый восемнадцатилетний парень, работает в этом Богом проклятом баре уже полтора месяца, а ему не доверяют почистить несчастный номер на час? Все считают, что папаша ему про «пестики-тычинки» не рассказывал? Или что он презервативов в глаза не видел? Смит, угрюмый чернокожий лет пятидесяти, только качает головой: — Раз сказано не ходить, значит и не ходи. Старшие не просто так что-то говорят. От заключительной фразы умирает последняя нервная клетка Джона. — Иди ты сам-знаешь-куда со своими старшими! Достали! Подхватив швабру с ведром, он поднимается по лестнице на второй этаж. — Достали! — повторяет Джон как мантру, — Достали! И всё то они самые умные, самые знающие и вообще самые-самые! Ржавые консервные банки, вот кто они! Он проворачивает ключ в замочной скважине и боком входит в дверь. — Думают, что я девчонка бесхребетная? Ха! Они ещё узнают молодца Джонни! Мужик сказал — мужик сде… Швабра с грохотом падает на пол. —…ла… Вода из ведра расплёскивается по всему полу. —…л… Смит!

***

В номере нет ни презервативов, ни следов драки, ни запаха табака или травки. В номере идеально подобранный красно-бежевый интерьер, большие французские окна с тюлевыми занавесками и фарфоровая ваза с белыми гвоздиками на прикроватной тумбочке. Даже одетый в полицейскую форму оцепеневший труп с пулевым ранением в груди — и тот неплохо смотрится.