Боггарт

      Если подумать, то никто сейчас точно и не вспомнит, когда начались эти массовые посиделки и кто первым притащил на них алкоголь (почти все уверены, что это был Гриффиндор и его пламенная любовь с домовиками из Кабаньей Головы – но никто никогда не признается).       В любом случае, травку точно притащил Пуффендуй. Среди восьмого курса Пуффендуя был один парень по имени Рик, который был маглорожденным. Он много знал о травке, а еще больше знал о том, как протащить ее мимо профессора Стебель в оранжерею и вырастить среди оглушительной Мандрагоры.       Кажется, травка появилась рядом со сливочным пивом примерно на третьей встрече «бывших ветеранов войны», которым было поручено забыть обиды и сплотиться.       Некоторые действительно забыли.       Некоторые смогли общаться, играть в кости и бутылочку (в прошлый раз бутылочка уже была на раздевание), шутить, пить, не чокаясь, за тех, кто погиб – и не оглядываться на прошлое.       Некоторые смогли – а он просто не мог.       Дело было ведь даже не в том, что он не хотел: он действительно хотел забыть все, попытаться начать с чистого листа, стать хоть ненадолго своим в этой разной компании одиноких и покалеченных молодых людей: но он был «белобрысым ублюдком», «заносчивой Слизеринской гадюкой», «подстилкой Темного Лорда», «расчетливой темной лошадкой», «чертовым Пожирателем» - был всем, только не был настоящим Драко Малфоем.       Конечно, была малышка Панси («сексуальная красотка», «Мерлиновы штаны, Вы видели эти формы») и упертый Блейз («я просто тону в его глазах», «говорят, его мать сохранила состояние», «он никогда не был Пожирателем»): но Драко меньше всего хотел портить им жизнь на этих вечерах.       Поэтому хоть и тащился с ними раз из раза в переделанную Астрономическую башню, откуда было видно весь замок, но каждый раз сидел в темном углу, закутавшись в черный плед (последнее время Малфой старался вообще не надевать иные цвета, кроме черного, и сливаться с самыми темными углами замка) и просто ждал, пока они развлекутся настолько, чтобы провести его до подземелья.       Да, Драко мог ходить один.       И да, он мог постоять за себя.       Но в прошлый раз, когда он постоял за себя против шестерых шестикурсников Когтеврана и Гриффиндора, таки практически применив к ним «Круцио», его чуть не отправили на месяц в Азкабан – теперь друзья не рисковали оставлять его одного.       В конце концов, он мог потерпеть несколько часов на обогреваемой чарами башне в компании пьяных, но отчасти раненных людей. Мог погоревать с ними, мог посмотреть на звезды, мог даже выпить, не чокаясь.       В конце концов, он мог не играть в глупые подростковые игры и просто пережидать в своем темном углу этот восьмой смехотворный курс (кто же возьмет на дальнейшую учебу бывшего Пожирателя Смерти?).       Тогда что же он делал сейчас здесь с палочкой в руках напротив огромного кованного сундука с ухмыляющимся Уизли рядом?       И кому вообще пришла в голову идея найти, запереть и притащить боггарта на Астрономическую башню?!       - Готов?       Вроде все начиналось достаточно невинно: Невилл (который слишком возмужал после того, как начал встречаться с Лавгуд) предложил устроить соревнование по самому тупому страху. Малфой тогда скрипнул зубами и закопался поглубже в плед: они все пережили войну, ужасы, лишения, а некоторые даже пытки – и вот они решили поиграть со страхом.       Что может быть безопаснее?!       Это было две недели назад, собирались они раз в неделю по воскресеньям, и когда на прошлое воскресенье ничего не произошло, Малфой выдохнул и решил, что идея умерла еще в зародыше.       Но не тут-то было.       Оказалось, что они просто не смогли найти способ притащить боггарта из Визжащей Хижины.       Сегодня же они смогли. Потом смогли незаметно отлеветировать его на Астрономическую башню, а потом решили вначале пропустить по стопочке, прежде чем начать. То ли, чтобы не было так страшно, то ли, чтобы не было так больно, когда все увидят твои страхи.       Не то чтобы «всех» было много.       Пуффендуй отказался участвовать в этой игре и пошел прогуляться в Запретный Лес (может кого-нибудь таки накажут?).       Когтевран решил найти Пивза и устроить развлечения для младших курсов (Малфой был уверен, что эта тупейшая отмазка, что он слышал за последние месяцы – но никто никого не осуждал).       Так что тут были только свои: только те, кого пытали, и те, кто пытал, только те, кто что-нибудь потерял в войне и очень редко обрел, только те, которые должны были грызть друг друга до конца своих дней, но неожиданно осознали, что все они достаточно одинаковые.       Может поэтому Драко, несмотря на стойкое желание не играть, оказался здесь с 50 грамм огневиски в желудке.       - Не тормози только, Малфой!       Рон отошел в сторону и взмахнул палочкой.       Тяжелая кованая крышка с глухим звуком ударилась о каменный пол Астрономический Башни.       Первые пару десятков секунд ничего не происходило. Потом появился первый черный туман, тихо ползущий по краю сундука, стекая струями на пол.       Малфой покрепче перехватил палочку. В конце концов, ну кого он мог бояться после всего? Темного Лорда? Отца? Отчисления? Бедности?       Это такие мелочные страхи. Даже если это будет дементор (а после ареста в Азкабане они ему часто снились), он сможет с ним справиться.       Это всего лишь боггарт.       Малфой сглотнул и почувствовал, как липкий страх сковывает его руки: это был не дементор.       Это был он.       В черных облегающих брюках, с закатанными рукавами, чтобы было видно метку, в белоснежно-болезненной для глаз рубашке, с уложенными назад волосами и палочкой в руках. Злая ухмылка, пятна крови, темная энергия и ядовитые серые глаза.       Это был он.       Его самым худшим страхом был он сам.       Малфой почувствовал, что весь мир вокруг замер и сосредоточился на его боггарте. Но он даже не мог подумать о возможном позоре или о попытке остановить это: он не мог пошевелиться, он не ожидал, он не мог дышать.       - Ты знаешь да, - боггарты говорят там, где чувствуют свою абсолютную власть, это знает каждый первокурсник – Знаешь кто ты на самом деле?       Кажется, Малфой попытался открыть рот, но звуков просто не было.       - Не пытаясь отрицать. Ты знаешь, кто ты.       Боггарт приближался, а Малфой даже не мог заставить себя снова открыть рот.       - Ты – чудовище, мальчишка Темного Лорда, самый молодой Пожиратель Смерти.       Кажется, несколько человек поморщились на последних словах, а метка зачесалась где-то под ребрами, выдирая остатки самообладания: но Малфой ничего не замечал, кроме самого себя и пустых серых глаз.       - Ты уничтожаешь все, что тебе дорого.       Лицо начинало гореть, кожа шла алыми пятнами, а где-то по позвоночнику бежали капли пота и страха. Малфой должен был взять себя в руки и произнести только одно слово: но он был не готов встретиться с самим собой, он был не готов.       - Нет ничего, чтобы не развалилось рядом с тобой. – боггарт все приближался, а Малфой не мог даже сделать шаг назад - Ты просто маленький монстр, которому нравилось пы…       - Ридикулус!       Вспыхнули белые полосы, боггарт дернулся и исчез в темной глубине сундука. Крышка тяжело захлопнулась, ледяные пальцы Малфоя сжала крепкая горячая рука и потянула в сторону.       Кто-то держал его за руку, кто-то усаживал обратно в его самый темный угол, кто-то тряс за плечо и сжимал пальцы – но Малфой все еще видел перед собой только себя самого.       Темного, опасного, того, кого видел в зеркале, когда в доме был Темный Лорд. Того, кто пытал по приказу и учился у Беллатрисы. Того, кто знал, что нужно получать удовольствие от пытки, чтобы пытать действительно сильно.       Можно сказать, что у него не было выбора, что иначе просто не могло быть.       Но могло – теперь Малфой это понимал.       Он мог уйти в подполье, мог начать борьбу против Темного Лорда, когда осознал жестокость и кровавость его режима, мог просто не пытать людей, мог терпеть пытки сам.       Но он этого не делал. Он не хотел чувствовать боль – и не чувствовал. Он позволял ее чувствовать другим.       Малфой моргнул и ощутил, как по щеке потекла влажная капля. Рука дернулась, чтобы стереть слезы (еще не хватало, чтобы это увидели остальные) – но он не успел. Другие, горячие и шершавые пальцы стерли влагу с лица, и Малфой наконец-то прозрел, что сидит в пледе, в своем углу, что боггарта больше нет, что его держат за руку, а в нескольких сантиметрах от лица есть другое лицо: смуглое, обеспокоенное, невероятно знакомое, с непослушными волосами, в очках и с чертовой молнией на лбу.       - Поттер?!       Малфой дернулся назад.       - Хвала Мерлину, Малфой! Я уже думал, что придется тащить тебя к мадам Помфри. – Поттер выдохнул и отклонился назад, устраиваясь рядом с креслом Драко на полу Астрономической башни.       Руку блондина он так и не отпустил.       Малфой посмотрел на свои дрожащие тонкие пальцы в огромной теплой руке Национального Героя. Теплая, крепкая, успокаивающая – эти чувства он запомнил еще с Выручай-комнате этим летом.       Это рука стала спасением тогда, эта рука стала спасением и сейчас.       - Как благородно, Поттер – Малфой поскорее нацепил язвительность на свое лицо и снова дернул руку на себя.       - Какое тут благородство, Малфой – Поттер действительно пробежался пальцами по его ладони, прежде чем отпустить?! – Просто огневиски.       Малфой смерил его презрительным взглядом и посмотрел в другую сторону. Находится рядом с Поттером последнее время было до невозможности неловко. Последний постоянно провожал его взглядами в коридорах, улыбался при встрече, кивал и махал рукой на прощание, пару раз даже подсаживался в библиотеке.       Вначале, Малфой думал, что брюнет ждет благодарностей за суд в Визенгамоте, и пару раз действительно искренне благодарил за столь щедрый поступок: Поттер выслушал это лишь раз и долго злился, а потом просто начал отмахиваться и говорить, что все дело не в «показном благородстве львов».       Недели три назад между ними был самый неловкий разговор, который только можно представить между парнями, которые не особо то дружили в школе, а после вообще были врагами. Один снова благодарил, второй снова злился. Один попытался объяснить, что эти попытки общения выглядят смешно, а второй попытался поцеловать первого.       Кто кого ударил первым большой вопрос для всех окружающих: но почти все согласны с тем, что драка была знатная.       А некоторые еще и с тем, что Малфой ответил Поттеру на поцелуй, несмотря на показное сопротивление.       - Зачем ты полез, если знал, что не справишься?       Поттер и его прямые вопросы вызывали первобытное отвращение в Слизеринской душе Малфоя.       - Я не знал, - и все же он отвечал на них.       Поттер протянул ноги вперед и оперся коленями на кресло Малфоя.       Малфой сглотнул: слишком близко.       - А почему ты не лезешь? Неужели Национальный Герой чего-то боится?       Поттер грустно улыбнулся и наклонил голову вправо. Он постоянно это делал с тех пор как вернулся на восьмой курс: наклонял голову, улыбался и долго-долго смотрел Малфою в глаза. Обычно Драко не выдерживал и отводил взгляд: но сегодня, после трех ужасно неловких недель, и несколько необоснованно горячих снов, ему действительно нужно было продержаться.       - Я боюсь только одного, и все это итак знают.       - Я не знаю, Поттер.       - Знаешь, Малфой – брюнет явно не собирался проигрывать в гляделки – ты же все подслушиваешь.       У Малфоя возникло стойкое желание показать язык, но аристократы не показывают языки даже Национальным Героям.       - Я не подслушиваю.       Ему не кажется: Поттер действительно тихо смеется и намеренно толкает его коленками.       - Подслушиваешь, это все знают. – Поттер поправляет волосы, и это лишь на 10% выглядит завораживающе (может быть на 20% или даже на все 30%).       Малфой не показывает язык, это не аристократично, но фыркает и снова отворачивается. Ему до странного хорошо и не одиноко, даже уютно, сидеть здесь, рядом с Поттером, чувствовать его тепло, видеть в нем не Национальный символ, а просто уставшего рано повзрослевшего парня.       В конце концов, здесь все просто рано повзрослевшие парни и девушки, которым немного не повезло родиться в это время.       Они делят молчание на двоих еще несколько минут, прежде чем Малфой чувствует, как его пальцы снова накрывает теплая рука. Он переводит взгляд на свою руку – «кажется она решила пожить своей жизнью» отрешенно отмечает блондин, наблюдая как его пальцы касаются пальцев Поттера, скользят между ними, сплетаются и снова расплетаются без какого-либо сопротивления со стороны владельца.       Малфой думает, что стоит это прекратить, но, когда поднимает возмущенное лицо на Поттера – тот смотрит совершенно в другую сторону и нежно улыбается.       Блондин переводит взгляд, в сердце больно екает очередной удар – естественно.       В другом углу, окруженная шумной компанией, стоит рыжая и очаровательно милая Джинни Уизли с цветами в волосах и мелодичным смехом. Малфой не может не признать, что среди Уизли ей все-таки повезло стать не самой страшненькой – но признавать это, зная, что Гарри (он действительно назвал его по имени?!) смотрит на нее с нежностью и грустью, это практически невыносимо.       Малфой дергает пальцами, пытаясь вырвать руку, но пальцы Поттера сжимаются сильнее, а он смотрит на него с доселе неведомым выражением лица.       - Прекрати, Малфой! Ты же все знаешь.       - Что? – Малфой продолжает попытки вырвать руку, - Расстались из-за нашей маленькой драки, и ты теперь грустишь, Герой?       - Там была не только драка, - Поттер подтягивается к нему и это излишне неловко, когда он смотрит такими глазами снизу-вверх из-под очков.       - Неважно, - Малфой сглатывает – все равно вы расстались.       - Ну да, - Поттер кивает, - еще до моего возвращения в Хогвартс.       Малфой непонимающе приподнимает бровь, но брюнет продолжает, и в его голосе слышен легкий смех и недоверие.       - Малфой, ты же знаешь, что я – гей, правда?       Блондин даже перестает вырывать свои пальцы, и они (как-то совершенно самостоятельно и без контроля владельца) переплетаются с пальцами Поттера.       - Что?       - Я – гей, Малфой! – Поттер откидывает голову назад и тихо смеется – Мерлинова Борода, Гермиона была права, ты действительно не видишь под собственным носом.       Малфою бы оскорбиться, но он все еще в шоковом состоянии.       - Гермиона была… еще раз, пожалуйста, - в сильном шоковом состоянии, - Национальный Герой оказался геем?       - Ага.       Поттер подрывается на ноги и дергает за собой Малфоя.       Они стоят так близко, что брюнет оказывается ниже блондина (кто бы мог подумать, что Национальный Герой тот еще коротышка?): но это совершенно не мешает ему топить ледяную скорлупку Драко часть за частью, обжигать касанием пальцев, облизывать свои губы так, что блондин вспоминает все невыносимо горячие необоснованные неловкие сны последних трех недель, и обезоруживать этой Гриффиндоровской рискованностью в глазах.       - Ты помнишь, куда я тебя звал три недели назад?       Малфой помнит все, что было три недели назад.       Помнит горящие глаза и горячие губы, помнит крепкую хватку пальцев на подбородке, помнит, как в бедро ткнулась точно не волшебная палочка, помнит шепот, помнит, как его гладили по лицу – помнит, как он сам подставлялся под ласки.       Малфой помнит, что Поттер, чертов Гарри Поттер с абсолютно серьезным лицом звал его на свидание.       Малфой помнит все, но только кивает – он не уверен, что готов сейчас язвительно разбрасываться колкостями.       - Отлично. Тогда пообещай мне, если сейчас я удивлю тебя, ты будешь согласен.       Малфой молчит, а Поттер переступает с ноги на ногу.       - Давай же, соглашайся, - Поттер слишком хитренько улыбается – Или я снова тебя поцелую.       - И это твоя угроза, Поттер? – голос Драко совершенно не нужного оттенка язвительности – как-то это не по Гриффиндоровски.       - А Шляпа знаешь ли хотела меня отправить в Слизерин, - Гарри (он снова назвал его по имени, законно ли это) продолжает улыбаться, а воздух сгущаться вокруг них, - Так что соглашайся.       Малфой кивает, только чтобы воздух перестал быть таким горячим.       Только чтобы можно было выдохнуть и сделать шаг назад.       В конце концов, Малфой много чего видел и хорошо умеет врать – у Поттера (даже если он гей!) нет никаких шансов.       Поттер отступает на шаг и поворачивается к остальным.       - Так и было задумано, Рон? – Поттер широкими шагами идет в центр Астрономической башни, где все еще стоит огромный сундук с боггартом.       Уизли сидит сверху на крышке, обнимая одной рукой улыбающуюся Гермиону (Малфой бредит, если думает, что эта действительно добрая улыбка направлена на него), покачивает ногой и выглядит просто потрясающе довольным собой.       - В конце концов, я же твой лучший друг, Гарри!       Рон улыбается, спрыгивает с сундука и приглашающим жестом зовет брюнета ближе. Если бы брюнет не был так доволен сложившейся ситуацией, он бы обязательно пустил маленьких паучков в сторону лучшего друга – но лучшей ситуации и представить нельзя (особенно если Панси так улыбается).       Поттер останавливается в нескольких шагах от сундука и бросает на Малфоя взгляд через плечо.       - Наверное, ты не знаешь, но большинство – Поттер оглядывается и поправляется – все здесь присутствующие несколько раз в неделю тренируются в Защите от Темных Искусств в Выручай-комнате с начала восьмого курса.       Поттер сглатывает.       - И иногда мы тренируемся на боггартах, чтобы знать свои самые страшные страхи в лицо.       - Все присутствующие?       Малфой подвисает, и его недоумению никак не помогает то, что Блейз кивает, Панси пожимает плечами, а Теодор Нотт и еще несколько его близких знакомых делают вид аля«а ты что не знал?».       - Ты действительно не знал, - Поттер улыбается и снова поворачивается к сундуку – Это просто потрясающе нелепо.       - Я говорила тебе – Малфой оборачивается на тихий шепот – Мы склонны не замечать то, что боимся найти, даже если очень хотим. Склонны верить в то, что все против нас, если боимся сами себя. Склонны умирать душой, чем найти то, что может спасти нас, но забрать нашу душу.       Полумна Лавгуд как всегда в цветах, легких платьях и с доброй улыбкой. Они учились вместе уже восьмой курс, как он только ее не называл (она даже была у него в подвале в цепях) – и все же, она так и улыбалась ему, как будто он каждый день говорил ей комплименты и осыпал любовью.       Полумна Лавгуд никогда не была сломлена войной: ни до, ни после.       - Но самый большой страх, что может быть – Лавгуд смотрит на него слишком пристально, Малфой сглатывает – это страх потерять близкого для тебя человека.       Малфой переводит взгляд на Поттера, который взмахом палочки открывает этот чертов сундук с боггартом.       - Страх потерять человека, когда так и не успел ему ничего рассказать.       Малфой чувствует напряжение, которое скользит по каждому на Астрономической башне, чувствует скованность, когда некоторые отводят глаза от темного тумана, постепенно превращающегося в страх самого Национального Героя, чувствует нетерпеливость Поттера, когда тот поднимает палочку.       Малфой не хочет это смотреть – но он не может перестать смотреть, даже если бы попытался закрыть глаза.       Он ждет Волан-де-Морта, ждет родителей Поттера, ждет тех, кого он потерял на войне, кому не успел что-то сказать (ведь должен быть скрытый смысл в словах Полумны, он всегда есть), ждет Джинни (подумаешь они расстались, а он оказывается гей).       Но сегодняшняя ночь – это ночь полная сюрпризов. Сюрпризов, к которым он не готов.       Черный туман превращается в воду, которая касается ботинок Поттера, окровавленную воду и чье-то тело, чьего лица сразу и не разглядеть.       Малфой делает шаг вперед и замирает, осененный догадкой. Ему не нужно смотреть в лицо, чтобы знать, что это за тело.       Ведь он был этим телом.       Шестой курс, непростительные заклинания, бездонные глаза Поттера, когда он стоит над ним, его паникующий тихий шепот, громкий голос профессора – и шрамы, некоторые из которых так и останутся на всю жизнь.       Поттер передергивает плечами, и картинка меняется.       Снова он. Теперь стоит напротив с бледным осунувшимся лицом, с растрепанными волосами, с раскрытыми пальцами и недоверием в глазах.       Малфою даже не нужно закрывать глаза, чтобы вспомнить как это было. Поттера притащили в замок – и Малфой не смог его предать. Он смотрел на его искорёженное заклинанием лицо, знал, что это он, и не смог предать.       Это был один из тех немногих раз, когда Круцио было таким убийственным.       Малфой делает еще один шаг к Поттеру, и боггарт снова меняет форму.       Эту историю точно знают все: огонь, книги, крики и две руки, которые пытаются дотянуться друг до друга.       В реальности все заканчивается хорошо, но в страхе Поттера у них ничего не выходит.       Поттер крепче сжимает палочку и только теперь Малфой видит, что он не смотрел на богарта все это время.       Брюнет поднимает палочку и открывает глаза, чтобы взглянуть своему страху в лицо и разрушить его, но огонь утихает и перед глазами героя обычный Драко Малфой. Улыбка на лице, растрепанные волосы, не застёгнутая мантия, добрые глаза.       Вот только он не живой.       Он уже призрак.       Малфой никогда не думал, что можно физически ощутить боль – но он чувствует, как его тело ломает, будто это в его руках трещит древко волшебной палочки.       - Привет, Гарри, - голос у боггарта ровный и спокойный, - Ты знаешь, а я мертв.       Брюнет молчит несколько очень долгих секунд, а потом отрицательно качает головой.       - Ридикулус!       Боггарт становится Волан-де-Мортом, отчего даже Малфой отшатывается назад: а потом у Темного Лорда появляется смешная шляпка, очки в виде сердечек и длинное оранжевое платье подсолнух.       Боггарт видит улыбку окружающих и лопается.       Боггарта больше нет и смотреть больше не на кого.       Все снова пялятся только на них.       Но какая теперь разница?       Поттер оборачивается к Малфою и наклоняет голову, улыбаясь своей знакомой грустной улыбкой.       - Удивил?       Малфой тихо выдыхает, но не может сделать так, чтобы его легкая язвительность была менее нежной.       - Это было эффектно, Поттер… для первого курса, эффектно.       Малфой выдерживает паузу.       - Так ты значит боишься, что я умру не от твоей руки?       Поттер качает головой и делает один шаг навстречу.       - Нет, я боюсь потерять тебя.       Гриффиндорская уверенность и прямота способна сбить с ног любого.       Даже Слизеринца.       Даже если он сам наследник рода Малфой и пережил войну.       Но может это влияние высоты и ночного неба, а может обычные мозгошмыги – но Малфой не сбит с ног, и Малфой не боится.       - Гарри…       Малфой пробует новое имя на вкус, и он бы соврал, сказав, что это неприятнее, чем постоянно говорить: «Поттер!».       - Да, - брюнет протягивает руку вперед, - Драко…       - У тебя действительно есть тайный способ попасть на кухню Хогвартса ночью?       Блондин вкладывает свою руку в руку мага, и ему приятно, что их пальцы так быстро сплетаются, притягивая их ближе к друг другу.       - Действительно.       Гарри растягивает слова, касаясь губами губ Драко: у одного абсолютно ровное дыхание и счастливая улыбка, другой же наоборот дышит через раз, но не готов целоваться на публику.       Хорошо, что в этот раз первый полностью поддерживает другого.       - Тогда мне нужен тыквенный пирог прямо сейчас.       - Как пожелаешь, Малфой.       Один тащит другого поскорее из башни, крепко сжимая его руку, чтобы даже не думал вырываться.       Второй поглаживает пальцы, чтобы не беспокоился, и не поднимает голову вверх: он не готов показывать свое глупое улыбчивое лицо окружающим, не готов смотреть на понимающие улыбки Панси – и точно пока не готов признавать, что теперь в тишине своего темного угла уже не посидишь.       Когда за ним хлопает дверь, Лавгуд улыбается и выпускает цветы из палочки в воздух, Рон и Блейз пьют, не чокаясь, Панси закатывает глаза, а Гермиона только и говорит «какие же два идиота» и предлагает выпить всем огневиски.       Гермиона предлагает выпить – даже если кто и удивлен, никто не отказывается.