Смятение

И опять эта гребаная улыбка сквозь слезы. Сколько раз уже он говорил, что все кончено? Канеки не считал, да ему и не было интересно — сквозь пелену, застилающую глаза, размытыми пятнами виднелись сообщения на телефоне. Сообщения от него. Соленая капля скатилась по щеке и тихо упала на одеяло, пока рука сжимала тонкую простынь, а губы шептали одно единственное слово: — Черт, черт, черт… Хотя нет, не одно. Вскоре к общему монологу добавляется еще одно выражение, а телефон летит в сторону, на другой конец кровати. — Ублюдок… Какой же ты ублюдок! — из груди вырывается тихий смешок. Это уже истерическое, ведь ситуация совершенно не смешная. Запутавшийся в собственных мыслях, чувствах, эмоциях — Канеки понимал Аято. Он понимал, что ему тоже нелегко, понимал, что не один он напуган будущим, настоящим и прошлым. Они оба запутались, мечась туда-сюда, будто зайцы в клетке. Сообщения в духе «отвянь от меня» и «забудь о том, что мы вообще были знакомы» так резко контрастировали с внезапными порывами, когда парта тихо скрипела в давно опустевшем классе под натиском тела, а щеки пылали от стыда, что затерялся где-то в эйфории, смешался с адреналином в крови, выступил слезами непонимания на глазах. Губы раз за разом соединялись в долгом, отчаянном и таком желанном поцелуе, рука судорожно сжимала плечо Аято, что так необдуманно повалил его на парту в пылу. Канеки не понимал, как они пришли к этому, не понимал, почему они, будто упрятанные за решетку птицы, отчаянно тянутся к свободе, такой далекой и такой близкой одновременно. У обоих есть ключ от замка, до сих пор удерживающего парней в заточении. Но они не могут им воспользоваться. Или не хотят? Как бы парни ни старались прекратить все, они каждый раз сами загоняли себя обратно в пресловутую клетку, какими бы упорными ни были попытки разорвать все связи, это всегда заканчивалось очередным необдуманно быстрым воссоединением. Канеки не знал, как они до такого докатились. Рука, сжимающая плечо Аято, наконец нашла в себе силы грубо отстранить парня, разорвать поцелуй. Аято не протестовал. Он и сам понимал, что это странно, неправильно по отношению к белобрысому, как знал и то, что этот поступок был самым глупым из всего, что он мог учудить. Знал, но не смог держать себя в руках. Аято понимал, что платой за эту слабость станут те дружеские отношения, которые парни собирались сохранить после всего, что было между ними, то расстояние, которое они хотели соблюдать. — Прекрати это, — выдавил Канеки. Учащенное дыхание парней казалось таким громким в полной тишине вечерней школы, Киришима опустил взгляд на парнера, в чьих карих глазах блестели слезы, которые он так неумело пытался скрыть. — Мне больно, полудурок. И, не дав Аято и шанса ответить, Кен оттолкнул его и чуть ли не выбежал из класса. Который это уже раз? Сейчас парня интересовало лишь очередное сообщение, что высветилось на экране. Такие знакомые слова, повторяющиеся из раза в раз, все никак не дающие поставить во всем жирную точку. И Канеки знал, что не сможет прервать эту цепочку, знал, что это продолжится до тех пор, пока они не перерастут этот глупый период, наполненный таким количеством проблем, что сами парни часто не в состоянии принять верное решение. Ведь никто не знает, будет ли оно на самом деле верным. Знал и то, что сам виноват в том, что раз за разом ведется на глупое и такое заезженное «я тебя люблю», но губы продолжали шептать ругательства, пока Кен набирал ответное сообщение. Ведь не один он запутался. Не только он боится реакции окружающих, не только он трясется в страхе, что неверно ответил на вопросы, поставленные жизнью, не только он путается и не только он совершает ошибки. Это все свойственно и вспыльчивому, на первый взгляд холодному Аято. Такие разные и такие похожие одновременно — прекрасно понимают друг друга, но путаются в самих себе. Телефон издает тихий гудок, оповещая, что сообщение отправлено. Канеки слабо улыбается сквозь уже почти высохшие слезы. Впервые он не жалеет о том, что вновь согласился, ведь ощущение, что в этот раз все будет по-другому горит ободряющим огоньком в его сердце. И хоть Кен и понимает, что это всего лишь глупая надежда, что скорее всего ничего не изменится, но все же на тускло горящем экране светится ответ. Такой короткий, но так тяжело давшийся ему. «Я тебя тоже, Аято». Да, все повторится по новой. Но это того стоит.