С Днем, чтоб его, Благодарения, Чендлер Бинг

      Сигарета заканчивается и уже обжигает пальцы, но каждая торопливая затяжка доставляет особенное мучительное удовольствие. Дым оставляет на губах привкус табака и эйфории. Бо-же мой, какой ка-айф… Он наконец чувствует себя живым! Знакомые ощущения переносят в детство, успокаивая, убаюкивая, расслабляя… Только его никотиновое счастье стремительно превращается в пепел, а на вторую «порцию» времени не хватит. Если его курящим заметят дети — ох… ему влетит. А это единственный порок, который он может себе позволить.       Окурок летит вниз. С Днем, чтоб его, Благодарения, Чендлер Бинг.       Они говорили об этом именно в День Благодарения — очередной повод ненавидеть этот злосчастный праздник — но никто не хотел воплощения того страшного сценария в жизнь. Вот только судьба — бессердечная сука…       Память услужливо щелкает, как фотоаппарат; Чендлер знает лишь детали полицейского отчета, но бурная фантазия дорисовывает остальное… Стрелка спидометра колеблется на двухсот — Рэйчел же всегда превышала скорость. Сбоку вылетает пикап. Тормоза не успевают сработать. Удар. Автомобиль переворачивается. Стекло бьется, и осколки рассекают кожу. Капает бензин. Взрыв… Чендлер не знает, как кричали Рэйчел и Росс, когда огонь вгрызался в их тела, и не желает представлять. Гроб был закрытым…       Больнее всего тогда было смотреть на Монику. Она, как обычно, спряталась от горя в труде. Забота о трех маленьких детях — сложно, но не для этой женщины. Ее хватало и на работу, и на утренние пробежки, и на домашние дела, включая бесконечную уборку… Это уже переходило в одержимость, но Чендлер почти не спорил. Она же потеряла двух самых дорогих людей в мире, ей простительно.       Моника медленно таяла на глазах, никто не замечал, а потом… Бинг чертыхается, потом все же тянется за еще одной сигаретой — прости, Мон — и щелкает зажигалкой. Мысли несутся сухо, как столбцы статистических данных, потому что слишком невыносимо думать об этом достаточно долго. Она тоже сгорела: за пару дней от обычной простуды. А ему остались ответственность и ненависть к себе.       «Я в порядке!» — раздраженно отмахивался Чендлер от навязчивых вопросов матери.       «Я в порядке!» — вежливо улыбался он Фиби, когда она приходила посидеть с детьми.       «Я в порядке!» — дежурно кивал мужчина Кэрол, принося подарок крестнику на Рождество.       «Я в порядке!» — почти кричал Бинг в трубку лучшему другу… И он врал, врал, безбожно врал всем, в том числе и Джоуи. Да, Чендлер знал, как бывший сосед ненавидит ложь, но врал. Потому что, конечно, было бы проще, если бы Триббиани вдруг прилетел из Лос-Анджелеса, поселился в своей комнате над гаражом и помог пережить все это, но… У Джо тогда началась новая жизнь, появилась невеста, он наконец стал звездой! Чендлер не хотел разрушить чужую мечту своей грязной рутиной.       Бинг горько усмехается. Старая работа, сигареты и юмор — кто-то двигался вперед, а вот он бежал назад. Только шутки стали мрачнее, чернее, циничнее. Окружающие на них реагировали с возмущением, да и Чендлера они не особо веселили: просто позволяли, как обычно, спрятаться от терзающей боли. Вызвать действительно искренний смех у него всегда могла лишь Эрика.       Чендлер знает, что определенно прощал ей за одну улыбку слишком многое: она ведь невыносимо шебутная, проказливая, до безобразия ленивая, острая на язык, но… Эрика — его маленькая принцесса, его лучик солнца, его целиком и полностью папина дочка. Все вокруг говорят, что Чендлер воспитал свою копию, но мужчина спорит, что «его девочка» красивее и точно смелее. Он уверен в этом: Эрика сама как-то призналась, что хочет пойти в юмор, в стендап. Это рисково, но лучше, чем всю жизнь торчать на безумно скучной, безумно нормальной работе. Чендлер только за, пусть выходит на сцену. Или пусть снимает смешные скетчи на ютуб с братом, лишь бы была счастлива…       Джек, кстати, с детства совсем не похож на остальное шумное семейство Геллер-Бинг. Он тихий, спокойный, нелюдимый, большую часть суток сидит за компьютером в онлайн-играх или проводит время за чтением комиксов. Во времена Чендлера таких ребят дразнили... Но сегодня совсем другие нравы! К тому же... даже Росс, например, четыре раза был женат.       Росс… Чендлер нервно выдыхает. Он никогда — никогда! — не давал Эмме называть себя папой. Иначе… Он будто заходит на территорию друга. Хотя «дядя Чендлер» все равно много лет и выгонял по ночам подкроватных монстров; и неумело заплетал косички в школу, чертыхаясь и предлагая сделать начес в стиле 80-х; и с гордостью вешал дипломы и грамоты племянницы на холодильник; и утирал ей слезы из-за «глупого мальчишки из параллельного класса»; и делал еще много-много разных вещей, которые делают отцы-одиночки. Эмма же тоже его семья.       Она, близнецы и уже старенький Утя-младший. Да, его семья теперь совсем маленькая, но… самая лучшая на свете.       — Пап? — в окно выглядывает Эрика, и Чендлер беспокойно и неловко гасит недокуренную сигарету, — Мы сделали тосты с сыром! Ты идешь?       День Благодарения все еще считается ужасным праздником — и в семье Бингов на столе нет даже индейки. Это почему-то жутко раздражает соседей, но не детей. Они дружно готовят подгоревшие тосты, а потом все вместе смотрят парад. Да, его ужин теперь совсем не праздничный, но… самый лучший на свете.