Положись на меня

      Больше всего Нил скучал по вкусу пасты. Томатный соус из банки, спагетти за пятьдесят центов, натёртый на тёрке пармезан (если он хотел совсем шикануть). Нет ничего лучше. Плевать на язвы, он бы на всё пошёл, лишь бы поесть настоящей еды, целую огромную миску нормальной еды. После этого его неизбежно сморил бы сон, и никакая бессонница бы не устояла.       Нил провёл пальцем по фиолетовой обёртке протеинового батончика, теребя зубчатые края. Жёлтая надпись «POWER BAR» тускло поблёскивала под лампой.       Очевидно, дизайнеры обёртки не догадывались, что выбранный ими шрифт и цвета сделали их продукт похожим на шоколадный батончик мультяшного злодея, который с его помощью контролирует разумы людей. Этот по вкусу должен напоминать арахисовое масло, которое, как он обнаружил, было легче стерпеть, чем искусственный вкус ванили, который забивал ноздри и ещё долго оставался во рту.       Он разорвал обёртку. Из-под неё показался весьма неаппетитного цвета батончик.       Нил жадно откусил от него кусок, что было ошибкой, ведь на вкус он напоминал скорее картон, пропитанный залежавшимся арахисовым маслом. На прошлой неделе всё было не так плохо. Их вкус не был таким мерзким.       «Всё то время я думал о тебе», — скажет он когда-нибудь огромной миске пасты маринара.       Когда-нибудь. В один прекрасный день. Когда всё это закончится, Нил наконец перестанет пропускать еду и глотать обезболивающее, как какой-нибудь Тик-Так.       Кусок батончика начал растворяться во рту, по консистенции напоминая жвачку, которую жевали слишком долго. Нил подавился пережёванной массой и потянулся за бутылкой с водой. Пусто. Он повернулся к мини-холодильнику и вытащил банку энергетика, пролежавшую там не один месяц.       — Не говори Еве, — сказал Нил пустой комнате. Холодный напиток помог ополоснуть рот от противной кашицы. Часа через два он пожалеет об этом, но пока сладость и приятные пузырьки того стоили.       В последнее время многое того стоило. Он закинул жалкую пародию на протеиновый батончик в нижний ящик, сел за стол и уставился на отчёты, которые ему ещё предстояло заполнить. Враньё, конечно. Он никогда в жизни не заполнял отчёты вовремя. Соврать Еве… Нил ещё не решил, стоит ли держать это в секрете.       В каком ещё секрете? О чём таком он может умалчивать? О том, что Нил Уоттс смертный, как и все? Необычайный, но смертный. Необычайно смертный.       Его мысли вернулись к Еве, сидящей у двери уборной, пока его рвало; как она не отставала от него в коридоре, напоминая ему о простых, но таких важных вещах. Так много значат эти маленькие напоминания о том, что надо пить воду, есть вовремя, не перенапрягаться. Нил жалел, что не мог лучше следовать её советам. Вот бы забыть про гордость на денёк-другой, побыть честным — с собой, с Евой, со всеми.       Гудение флуоресцентной лампы резало слух. От света горели глаза. Уши заложило. Он закрыл глаза и подождал, пока пройдёт головокружение.       Проблема в Еве и её заботливости. Обычно она хорошо её скрывала. Конечно, когда ты дни напролёт проводишь в окружении умирающих людей и их скорбящих близких, приходится приспосабливаться, сохранять баланс сострадания и некой отрешённости.       Слезами клиенту не поможешь, и на характеристике это отразится не лучшим образом.       Ева научилась скрывать свою заботливую натуру за холодным профессионализмом, но Нил слишком хорошо её знал. Она всегда хотела помочь. Она умела решать проблемы, всегда сосредотачивалась на лежащей перед ней задаче, никогда не останавливалась на достигнутом, не спотыкалась, не оглядывалась назад. Она не бросала дела на полпути.       Раньше он искренне не понимал, как можно так сходить с ума, чуть только в планах происходит какой-нибудь сбой, когда порядок вещей слегка отклонялся от привычного. Но ведь это не она сжульничала на вступительных. Из них двоих именно у неё всё в жизни было под контролем.       Нил во всём мог положиться на Еву. Как друг она просто ОП саппорт (в последнее время он смотрел слишком много игровых стримов и подцепил пару словечек во время вечерних приступов тошноты).       Дело не в том, заботилась ли о нём Ева. Дело, скорее, в том, доверял ли Нил Еве Розалин, а если да, то почему, чёрт возьми, он до сих пор не рассказал ей и каплю правды о том, что на самом деле происходит? Он искал хоть какое-то оправдание, пусть даже самую дурацкую эгоистичную причину, но ничего не нашёл.       Бедро холодила маленькая синяя баночка, лежавшая в кармане халата. Он закинул ногу на ногу, но ничего не изменилось, и она продолжала о себе напоминать; словно волосинка на руке: вроде бы и смахиваешь её, а затем снова чувствуешь её прикосновение, лёгкое, но такое раздражающее… Нил дёрнул коленом, пытаясь стряхнуть подол халата с ноги, но баночка просто перекатилась из стороны в сторону.       Ему надо заняться отчётами. Послушать музыку или ещё как-нибудь убить время.       Живот снова скрутило. Нил сунул руку в карман. Он сжал в кулаке гладкую баночку, провёл пальцем по крышке, зацепляя ногтём выступы. Успокаивает. Это и правда немного успокаивает.       Ева прямо напротив. В пятнадцати шагах. Стоит только постучать. Стоит только заговорить.       Нил не удосужился посмотреть на время, поэтому не знал, как долго он просидел неподвижно с закрытыми глазами, рассеянно поглаживая пальцем крышечку. Его мысли блуждали, он представлял их с Евой разговор, как она отреагирует, разочарование на её лице. Воображаемый Нил заплакал, но Настоящему Нилу не понравился такой ход событий, и он начал с начала. Он подошёл к двери офиса доктора Розалин. Скорее всего, она занята, поэтому он начал мысль заново, на этот раз в кафетерии. Разговор за обедом, отличный план. Когда Ева расплакалась, и люди из-за соседних столиков покосились в их сторону, Нил всё переиграл. На этот раз он выбрал парк, хоть они никогда и не ходили в парк вместе. Но здесь всё тихо и спокойно. Чудесный день в этой самокорректирующейся симуляции. Он подвёл Еву к скамейке. Они сели. Ева сказала ему не торопиться, что она знала, что что-то не так, и рада, что Нил набрался смелости ей об этом сказать. Да, он был готов. Было бы здорово наконец выговориться. Довериться кому-то ещё. Признаться…       Он открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света.       Признаться? Что это слово забыло в потоке его сознания?       На мониторе высветилось уведомление. Нил щёлкнул мышкой и открыл сообщение.       Сегодня в кино крутят «Начало» и «Ковбоя Бибопа». Если мы не пойдём, я никогда себе не прощу.       Попкорн же не слишком тяжелый для желудка? Дай мне знать. Если что, я угощаю. --Ева       Отлично. Тогда-то он и сможет с ней поговорить. Вот так просто. И не нужны были все эти дурацкие планы. Да и кто откажется от халявной еды?       В желудке Нила внезапно стало очень пусто. Обычно при тошноте всё было совсем наоборот.       Резкое жжение заставило его согнуться пополам. Что-то будто разъедало его изнутри, неумолимо подступало к горлу, поглощая всё на своём пути. А когда уже ничего не останется, это маленькое что-то поглотит и воздух, и пустоту, пока не останется невозможный вакуум. И Нил тоже останется, не более чем сосуд для паразитической аномалии, проклятый навеки оставаться пустым.       Его рука сомкнулась на маленькой синей баночке. Внутри затарахтели таблетки, стуча о стенки пластиковой тюрьмы.       Пустота в его животе медленно охватила ребра и грудь, колени и шею, заполнила собой голову и глазные яблоки, пока всё его тело не стало пустым, а пустота не начала отдаваться тупой болью.       Этот момент был важен. Очень важен. Он мог всё изменить, как один упавший камень может вызвать обвал. Но Нил этого не осознавал. Да и не мог.       Дрожащими руками он вытащил баночку из кармана, высыпал две маленькие белые таблетки себе на ладонь и закинул их в рот. Они царапали стенки его горла, пока наконец не осели в желудке. Почти мгновенно боль стала стихать.       Нил не стал задумываться о том, что так не бывает. Если бы стал, всё бы изменилось. Но он не стал, так что всё осталось как прежде; далёкий звук падающих камней заглушило гудение флуоресцентной лампы.